Галлахер сидел в кресле верхом на фонаре самолёта, в плексигласе которого зияла огромная зазубренная дыра. Лицо и голова несчастного были оголены; его щеки раздувались так, как будто в его рот был вставлен пожарный брандспойт, и подача воды включена. Внутри самолёта оставались только ноги штурмана, болтающиеся как игрушка-талисман в кабине такси. Присмотревшись, пилот Баден был поражён ещё более: ремни не удерживали его друга – они были автоматически отстёгнуты, как это случается при катапультировании; Галлахера удерживали в кресле только захлестнувшие его грудь стропы парашюта. Счастье, что Баден не знал, где его купол – «потухший» шёлк висел на хвостовом оперении, не «дотянувшись» до рулей высоты всего несколько сантиметров. Счастье и то, что штурман подавал признаки жизни: он пытался удерживать голову, но вскоре сдался под мощным напором воздуха и уронил её на плечо. Лицо его, если можно было назвать лицом надутый противогаз, стало белеть. И это стало окончательным сигналом к действию: Баден перевёл ручки сектора газа в нижнее положение, выпустил закрылки и щитки воздушного тормоза, постепенно доведя скорость почти до скорости сваливания – 290 км/час и сообщил на авианосец об аварийной ситуации – частичном катапультировании члена экипажа. Авиадиспетчер «Линкольна» тихо и печально спросил:
– Штурман – в кабине?
– Нет, только его ноги – ответил пилот.
На другом конце линии раздался стук – это упал в обморок диспетчер авианосца, представивший забрызганную кровью кабину и падающую в океан верхнюю часть туловища штурмана.
«Интрудер» начал делать плавный разворот, находясь в 14 километрах на траверзе авианосца. Оказавшись в 10 километрах от кормы корабля, Баден запросил разрешение на аварийную посадку – времени не было: голова Галлахера была неподвижна; его лицо позеленело.
Когда самолёт вышел на глиссаду, находясь в пяти километрах от авианосца на высоте всего 90 метров, пилот начал верить в удачу – ноги Галлахера шевелились. Значит, он все ещё жив!
Но закон Мерфи… он забыл о нем! Внезапно начало запотевать лобовое стекло, когда до посадочной палубы оставалось совсем немного. Баден включил обогрев, и когда стекло очистилось, увидел, что «Линкольн» начал циркуляцию влево!!! Идти на второй круг он не мог – это убило бы его штурмана, поэтому, круто довернув влево и едва не свалив самолёт, Баден «поймал» красный огонь системы визуальной посадки авианосца, выровнял «Интрудер», сбросил газ и плюхнул самолёт задолго до первой линии аэрофинишёров. Держа переднюю стойку в воздухе, он дождался захвата троса хвостовым гаком и вздохнул с облегчением – прочно опутавшие Галлахера стропы не дали тому упасть грудью на «ножи» разбитого плексигласа. Баден вскочил со своего сиденья и бросился к другу. Когда тот прошептал: «Я уже на палубе?», Марк понял, что все позади.
Последующее разбирательство показало, что:
– катапультное кресло штурмовика было изготовлено в Англии в 1963 году, и у него ни разу за 28 лет не менялся механизм отстрела;
– из-за принудительно созданных перегрузок сломалась прижимная пружина кресла, которое резко приподнялось и пробило фонарь самолёта;
– поднятие кресла инициировало срабатывание пиропатрона и часового механизма катапульты, выпустившего парашют;
– кресло, пробив кокпит, поднялось недостаточно высоко, чтобы дернуть трос включения стартового двигателя катапульты.
Капитан Мерфи был бы доволен: этот случай подтвердил его теорию; а на всех без исключения американских «Интрудерах» срочно поменяли механизмы катапультирования.
Верил ли Мерфи в удачу? Этого мы не знаем…
Жил-был-выбыл…
А как жил, как был?! С Индирой дружил, Мохандоса Карамчаду Ганди почитал, с Хоннекером целовался, Никсона на машине катал, Форду шапки дарил. И не был злобным, как Черчилль, сгноивший Ганди и сказавший о брошенном в тюрьму и умирающем от объявленной голодовки Махатме: «Я бы оставил его в тюрьме и дал ему довести задуманное до конца».
Неплохой мужик Ильич. Я видел его в 1975 году на военно-морском параде в Севастополе, сидя на трибуне с бутылкой первого советского «Пепси», сделанного в Николаеве. Он сошёл с борта катера командующего Черноморским Флотом и прошёл всего в трёх метрах – в светлом костюме и белой шляпе, излучающий добродушие и посылающий улыбки окружающим. И не было ещё тогда анекдотов про «сиськи-масиськи», «зализанную дырку», «звание Героя посмертно», «Карлсона, соратника Энгельсона» и сотен других, полных сатиры, но всегда незлобных. Как этот, например:
Прилетели птицы с юга от синицы до грача,
В этом личная заслуга Леонида Ильича.
Но вот случился ноябрь 82-го года. «Азия» в Аравийском море: солнце, бирюзовая вода… Нельзя в такое время, а он выбыл. По сообщению вражеского голоса. Ленточка накручивалась в рулон, наматывая новости мира. И там, внутри, была самая главная, от агентства «Ассошиэйтед Пресс»: «В СССР скончался Генеральный Секретарь Брежнев». Потом рулон взял в руки лейтенант, привычно вставил в его середину карандаш, перекинул конец ленты через край стола и начал «отсчитывать метры»: «Киодо Цусин… авианосец «Мидуэй» прибыл в Сасэбо… зер гут… отрываем – вклеиваем в журнал… дальше… в СССР скончался… фигня – гражданские новости – не для нас… Ой!» Лента быстро поплыла назад; волосы на голове читающего встали дыбом.
– Товарищ кавторанг! Брежнев у…! – вбежав на ходовой мостик, крикнул лейтенант, но прикусил язык под взглядом начальника штаба, сидящего в кресле.
– Что там?
– Вот!
Начштаба взял журнал со вклеенной ленточкой и переводом внизу: «По сообщению… в СССР… умер… Брежнев». Пробежав глазами повторно, махнул рукой:
– Пошли к командиру!
– Так, боец, – осознав случившееся, решили старшие офицеры, – командование и ГлавПУР нам ничего не сообщали, поэтому числить Генсека живым! Никаких брожений в умах не допускать!
Но как тут не допустить?! Корабль «списифицеский» – вполне радиоприемниковозом можно назвать, так как нафарширован и нашпигован аппаратурой связи и приёма. Вот матросы, обслуживающие это железо, и наслушались «голосов», пошли слухи. А если слухи распространяются, они, по закону Ньютона, пресекаются путём трения распространителя о шершавую поверхность. Но для пресечения особых слухов нужна особая сила противодействия, которая на корабле, естественно, была – особист.
Особисту хватило всего секунды, чтобы узнать, «откуда дым» – от радиоприёмников. А чьи они? Федорыча! Все приёмники и все матросы, слушающие их – его. Это значит, что Федорыч сидит на перманентной каркалыге, хоть и «грамотный специалист, примерный семьянин, пьющий ниже среднего офицер, опытный руководитель и въедливый коммунист, в данный момент стоящий вахту на ходовом мостике. Подходящий момент для закулисной беседы: командир в своей каюте, рулевую колонку поставим на автомат, матроса отпустим покурить».
– Как обстановка, Федорыч? – ласково спросил особист, закрывая дверь за вышедшим на свежий воздух рулевым. Федорыч невозмутимо и хозяйственно оглядел воды Аравийского моря взглядом Моисея и доложил:
– Море 1 балл, видимость 10 миль!
Он, конечно, понял, что особист здесь, чтобы что-нибудь «раздвинуть».
– А вот, слыхать, что наш Леонид Ильич побаливает! – «искренне» вздохнул чекист.
– Да, бывает! У меня тоже частенько то желудок, то печень прихватывает. И что?! – пошевелив усами, Федорыч, не моргая, вперился в глаза особиста.
– Ну, говорят, что Ильич не просто побаливает, а даже, вроде бы… ну, как бы… и умер! – холодно процедил морской Дзержинский.
– Да ты что, Витя?! – «ужаснулся» подследственный, – разве может наш Ильич умереть?!
– И в самом деле! – покачнулся особист, почувствовав бессилие фараона, на которого хлынули разверзнутые воды.
А утром телеграмма от ГлавПУРа пришла: «Да, умер. Мужайтесь, товарищи!»
И плыл корабль, и многое у него было впереди: Андропов, Черненко. Вот только телеграммы о Горбачёве не дождался…
Землемер Пуск по Жванецкому
В самом начале Перестройки, после окончания института попал я на «ящик». Понятно, что на почтовый, но размером с городской квартал. Делали кое-какую продукцию и разрабатывали всякую электронику. В моем отделе было несколько ветеранов-разработчиков, ковавших ракетный щит чуть ли не с первых запусков. Самое интересное было послушать их байки о славных былых временах. Иногда после отмечания какого-нибудь праздника (повода, события, далее на выбор) расходились «яйцеголовые» не на шутку и сыпали истории молодому и зелёному мне, дабы мотал на ус. Итак, одна из историй.
Испытывалась ракета для подлодки. Старт из-под воды. Понятно, что для отработки никто не пихал сырое изделие на настоящую лодку, а был построен на море макет пусковой шахты.
