— Ты можешь вскрывать дверные замки? — изумился Бурмакин.
— Ты удивишься, ботан, но не только замки, — потёр руки Припекала и усвистал в подъезд.
— Это не славянский Бог, это поручик Ржевский какой-то, — развеселился Ваня.
— Припека-а-ала, — пожал плечами Переплут.
— Надо же, какие красивые соседки со мной в одном подъезде живут, — запоздало поразился Бурмакин.
— Знатная соседка, — облизнулся Переплут, — признайся, Вань, ты её пилил?
— Откуда? Я её даже не знаю, хотя и живу с ней три года на одной лестничной клетке.
— А что же ты с ней делал?
— Здоровался.
— Ты же её не знаешь.
— А я никого в своём подъезде не знаю, но со всеми здороваюсь.
— Молодец, — одобрил Переплут, — вежливый хлопчик, но придурок редкостный. Я бы такую соседку, да ни в жисть не пропустил.
— Мне сейчас не до соседок, — признался Ваня, — меня больше беспокоит, что я скажу квартирной хозяйке.
— Скажешь, что соседи сверху затопили.
— Ага, она к ним поднимется, и весь обман сразу раскроется.
— Да не парься ты, Ивашка.
— Ага, не парься. Обои в пиве, паркет в пиве, аппаратура в пиве…
— Ха-ха-ха, — загоготал Переплут, — а руки в вобле.
— Не смешно, — надулся Бурмакин, — ты же Бог Всемогущий, сделай, как было раньше. Я на тебя надеюсь.
— На Бога надейся, но на ремонт копи, — Переплут попытался увильнуть от ответственности.
— Я серьёзно.
— Есть Боги — созидатели, а я Бог — разрушитель, — признался Переплут, — моя сверхзадача — шкодить и пакостить.
Тут на Ваню рухнула люстра, и белый свет стал ему не мил и даже враждебен. Бурмакина покачнуло, и он был вынужден присесть на стул.
— Наша задача — тоже шкодить и пакостить, — раздались сверху два писклявых голоска.
Ваня посмотрел на потолок. Еря и Спиря, держась хвостами за оголённые провода, сучили лапками, показывали языки и строили Бурмакину страшные рожи.
— Сгинь, нечистая сила! — Иван кинул в них тапком.
Анчутки дрыстнули в разные стороны, тапок отрикошетил от потолка и угодил Ивану прямо по лбу.
— Ужо я вас настигну, чертенята! — завопил Бурмакин, подспудно замечая, что его речь приобретает былинный оттенок.
— Куда тебе, некультяпистому, — запищали дьяволята, — меткий глаз, косые руки, жопа тянется к науке.
— Ну, погодите, децлы позорные.
Бурмакин запустил в них бесполезным айпадом. Гаджет, не задев анчуток, срикошетил, и через секунду поцеловал ванин лоб.
— Твою мать! — вскипел Ваня и кинул в нечисть стулом.
Анчутки выставили лапки, и он полетел прямиком в Переплута. За несколько сантиметров до его лица, стул замер, развалился на части и так, в разобранном виде, рухнул под ноги славянского Бога.
— Ни фига себе, — онемел Бурмакин, с уважением глядя на брата два, — это было круто.
— Я ещё и не так могу, — усмехнулся Переплут.
— А новые обои поклеить могёшь?
— Может, тебе ещё и паркет новый постелить?
— Постели.
— Доверьте лучше нам все работы по дому, — запищали анчутки, — мы для этого и созданы.
— Как ты их различаешь? — поинтересовался Бурмакин.
— У Ерьки рожки подлинней и пятачок розовый, а у Спирьки — серый.
— Пепельно-серый, — поправил Спиридон, — я не какой-нибудь там помоечник, я — анчутка царских кровей.
— А я — королевских, — ревниво пискнул Ермолай.
— Анчутки, слушай мою команду, — распорядился Переплут, — хватит шалить, лучше помогите Ване порядок навести.
— Не извольте беспокоиться, мистер ДиКаприо, для нас это плёвое дело.
— А вы раньше ремонт уже делали? — засомневался Бурмакин.
— Не боись, командир, щас всё замастырим в лучшем виде.
Ермолай и Спиридон сверзились на пол и принялись усердно расчищать фронт работ. Откуда-то в их лапках оказалась паяльная лампа, спирт и канифоль. Еря стал натирать канифолью паркет и поливать его спиртом, а Спиря сушить пол паяльной лампой. Никто и охнуть не успел, как паркет вспыхнул синим пламенем.
— Гори-и-им! — заголосил Еря, — гори-и-им!
— Враги-и-и! — поддержал его Спиря, — кругом враги-и-и! Это они, вредители, паркет подожгли!
— Что ж вы творите, дьяволята?! — взбесился Бурмакин и метнулся на кухню за водой.
Воды, как и положено, в кране не было. Если труженики ДЭЗа поют и празднуют, значит, с водой и электричеством начинаются перебои, это Ваня ещё из «Собачьего сердца» усвоил. На помощь, как ни странно, пришёл Переплут, он извлёк из под дивана банку «клинского» и залил пивом весь огонь. Брат два был готов опять заполнить квартиру пенным аж до самого потолка, но Бурмакин его тактично остановил. Едва потушили пожар, как в дверь вломился запыхавшийся Припекала.
— Переплут, собирайся скорей. Юленька подругу свою пригласила.
— Мне собраться, как голому подпоясаться.
— А я-я-я? — прогундел Бурмакин.
— А мы-ы-ы? — запищали Еря со Спирей.
— Нишкните, — цыкнул на анчуток Переплут, — ваше место в бане.
— Ты, Ваньша, тоже в пролёте, — хмыкнул Припекала, — у Юли «двушка». Значит, третий — лишний.
— Тоже мне Боги. Ведёте себя, как менагеры командировачные, — надулся Бурмакин.
— Как кто? — притормозил Переплут.
— Менеджеры, — пояснил Бурмакин.
— А-а-а. Так оно и есть, только мы не какие-нибудь там менагеры, а храбрые прогульщики и отчаянные дезертиры, — поправил Припекала.
— Так я, значит, в пролёте?
— Что ты предлагаешь?
— Сюда девиц пригласить, — намекнул Ваня.
— Как-то у тебя здесь неуютно, — заметил Переплут, — неказисто, сыро, грязно и прокисшим пивом с гарью разит. Развёл тут, понимаешь, свинарник.
— До вас, лимита, уютно было! — пылая от обиды, засопел Бурмакин, — девушкам, во всяком случае, нравилось!
— Ну, не знаю, не знаю. Ладно, не желаешь фильм о своём пращуре Велеславе посмотреть?
— Не желаю!
— А придё-ё-ётся.
Переплут провёл ладонью перед лицом Бурмакина, тот рухнул на диван и погрузился в нечто похожее на гипнотический сон. Ваня мгновенно перенёсся на многие века назад, когда ещё не было христианства, и люди общались с Богами так же запросто, как с соседями по лестничной клетке.
На картине внутреннего взора, как на экране кинотеатра, Бурмакин увидел леса дремучие, да реки быстрые и прозрачные, топи непролазные, да диких зверей великое множество. А вот людских поселений, тех, негусто было. Увидел Иван одно из таких городищ, и диву дался: стоят избёнки деревянные, наличниками украшенные, пожухшей соломой покрытые. Вокруг частокол, а на частоколе том — смотровая вышка. (В общем, как в современных, захудалых деревнях, откуда вёл свой род и сам Бурмакин, только без частокола и вышки). А ещё застал Ваня конкретную разборку между седобородым старцем и красивым парнем. (Говорили они на стародавнем языке, но внизу экрана бежали субтитры, так что Бурмакин без труда понимал, о чём идёт речь). Очень уж осерчал старикан, посохом о землю колошматил и пытался им юношу отлупцевать, а тот уворачивался ловко, да только посмеивался.
— Переплут, ты мою Любомилу не тронь.
— Нужна она мне, — смеялся парень, поглаживая бородку.
— Не тронь, говорю, мою дщерь, не то беду на себя накличешь. Это я тебя, как заслуженный волхв, предупреждаю. Велес про то прознает и всенепременно тебя наказует. Нашлёт на тебя, на гулёну блудливого, своих карачунов, мало не покажется. Любомила, между прочим, его крёстная дочь. Так что внемли моему мудрому совету — не тронь её.
— То есть всех дев тронь, а твою дщерь не моги, да?
— Я предупредил. Тебе же, охальнику, добра желаю.
— Себе ты добра желаешь, а не мне. Жадён ты, Велеслав, и скупердяист, так и скажи. А то Велесом пугаешь, карачунами грозишься. А на поверку работницу из дома отпускать не хочешь, чтобы она горбатила на тебя от зари до зари, да тятеньку содержала, пока он мухоморами закидывается.
— Это всего один раз было, — кашлянул Велеслав.
— Ага, рассказывай, ты же каждый день прёшься. Ну, и как, хорошо мухоморы вставляют?
— Не твоё дело.
— Видать, хорошо, если ни одного мухомора за десять вёрст не сыскать.
— Ты хочешь сказать, что я на грибы подсел?
— Знамо дело. Но я тебя не обвиняю, каждый прётся, как может.
— Я будущее своего рода просекаю, — надулся Велеслав, — я, можно сказать, на заклание себя отдал. Всё за ради людей, всё за ради добрых дел.
— Сделай перерыв, — посоветовал Переплут, — отдохни. Лучше сыроежками похрусти, здоровей будешь.
— От сыроежек не тащит, — вздохнул Велеслав, — только в брюхе бурчит.
Бурмакина затрясло. Из параллельного мира донёсся нетерпеливый голос брата два:
