Пиво он решил выпить после обеда, когда поезд уже давно минует Рязань и будет на всех парах приближаться к Воронежу. Он не любил пиво с утра – даже в отпуске. Он вообще считал, что те, кто с утра начинает пить, уже ни на что не годятся. Невозможно было себе представить нормального человека, рано поутру спешащего к ближайшему ларьку в надежде заполучить спасительную бутылку пива. Или (после того, как все ларьки позакрывали) в нетерпении ожидающего открытие продуктового магазина, чтобы утолить свою палящую изнутри жажду. В любом случае – жуткое и ненасытное похмелье свидетельствовало о некачественно проведенном вечере или ночи, где не было ни хорошей горячей закуски, ни хороших напитков.
Ему всегда казалось, что само такое поведение сильно унижает человеческое достоинство, а он – хоть и работал водителем, а не каким-нибудь рафинированным менеджером-чистоплюем в розовенькой рубашечке и брючках-дудочках на тщедушном тельце (зато – с апломбом Зевса-Громовержца), себя уважал. И его уважали друзья и коллеги по работе. Он был ответственным, исполнительным и грамотным. Он знал пути объезда и вообще всю Москву, как свои пять пальцев. Он знал, куда и когда стоит ехать, а что лучше отложить или перенести. До появления навигаторов и мобильного интернета, по которому сейчас всегда можно посмотреть, где и какие пробки находятся, он часто служил своеобразным справочником для своих коллег по работе, которые обращались к нему за советом, как лучше добраться до того или иного места. Но теперь они редко прибегали к его услугам – сейчас они все были мобильные и всегда на связи, что, впрочем, никак не отменяло его личный профессионализм и знания.
Руководство тоже его ценило и частенько премировало за хорошую работу. А иногда и просто так – по случаю какого-нибудь праздника. Премии были не то что большие, но по крайней мере, служили знаком внимания и показателем, что его ценят и о нем помнят. По нынешним временам такое явление, как постоянные премии, было редкостью, но он работал с момента основание фирмы и был вхож в самые высокие кабинеты, так что ему везло.
Он помнил, как начинался этот бизнес. Как два человека арендовали крошечное помещение на окраине, и он был третьим, кто официально был принят на работу в компанию – соответственно после директора и бухгалтера (и по совместительству финансового директора). Хорошие были времена, интересные. Ни о каком цивилизованном ведении бизнеса тогда не могло быть и речи. Скорее наоборот – государство разваливалось, из всех щелей лезли новоявленные коммерсанты и негоцианты, которые занимались исключительно перепродажей того, что производилось на государственных заводах, или спекулировали зарубежными товарами.
Фирма, в которую он устроился, тоже не отличалась нестандартным мышлением и торговала, как тогда говорили, товарами народного потребления, а проще – тем, что удавалось урвать по дешевке, а потом перепродать. И неважно было, какое качество у этого товара, главное – чтобы он был, и был постоянно, а продать его в измученной тотальным дефицитом стране можно было легко и непринужденно. Потом фирма стала расти, последовали многочисленные укрупнения и переезды, увеличения штатов и оборотов, криминальные разборки и поиск крыши. Потом была размолвка между учредителями, когда один обвинил другого в преднамеренной краже его личных и причитающихся ему по закону и по понятиям денежных средств, и выяснение отношений уже между ними самими.
Да, много было всего интересного, но все это прошло, и теперь фирма представляла собой достаточно устойчивое коммерческое образование со своим офисом, штатом в сто пятьдесят сотрудников, хорошей прибылью, складами и связями в правительстве Москвы и несколькими филиалами на периферии. Филиалы иногда порывались закрыть, но их местные руководители всячески отстаивали свои права и права на существование самих филиалов и доказывали, что без них весь бизнес в регионах придется закрывать. Местных можно было понять – они могли заниматься собственными непрозрачными делишками под крышей московской фирмы – с одной стороны, и иметь преференции, товар на реализацию и частичную компенсацию их затрат головным офисом – с другой. Стоит ли говорить, что директора филиалов всегда состояли в прочной родственной связи с руководством московской организации? Было неразумно позволять чуждым элементам проникнуть в практически семейный бизнес. Это было нелогично и неправильно. Члены семьи не оценили бы и не поняли, тем более сейчас – когда после всех разборок на фирме остался только лишь один учредитель.
Голос, многократно усиленный передающей аппаратурой, сообщил, что начинается посадка на его поезд. Семейства, навьюченные поклажей, пришли в движение. Плотная толпа, радостно пересмеиваясь и семеня сотнями ног, тронулась по направлению к выходу на перрон. Маленькие дети, цепко ухватившись за руки взрослых, бежали рядом, на время позабыв про свои плееры и мобильные телефоны.
У него было куплено место в вагоне номер девять. Сейчас он вспомнил рассказ Задорнова о злоключениях пресловутого девятого вагона. Это там, где в состав прицепили их два, и один из них всегда оставался пустым, а другой – переполненным, и который в итоге и отцепили от поезда. В этот раз повезло – девятый вагон был всего один. Нумерация начиналась с головы состава, а хвост находился рядом с вокзальной площадью, так что он, добираясь до своего вагона, смог убедиться, что его вагон идет точно после десятого. Рядом располагался восьмой – о чем свидетельствовала крупная цифра «восемь», прислоненная к стеклу соседнего вагона изнутри.
Место было номер десять – в купе на верхней полке. Он выстоял очередь на вход в вагон, предъявил паспорт и билет симпатичной проводнице и зашел в свое купе. Оно пока оставалось пустым – он был первый. Пользуясь случаем, он решил сразу переодеться. Достал из сумки видавший виды спортивный костюм, шлепанцы и книжку, а из пакета – купленную на перроне бутылку минеральной воды. Переодевание не заняло много времени – максимум минуту. Он всегда привык все делать быстро и четко. Он был неприхотлив, и его движения никогда не несли в себе никакой суеты. Основательность сквозила во всем его облике. Так было и сейчас. Забросив книжку на свою полку, а сумку – в верхний открытый багажный отсек, он взял сигарету с зажигалкой и пошел покурить на перрон. Подождав, пока появится возможность выйти из вагона, и для этого пропустив всех входящих пассажиров, их друзей и родственников, он отошел от входа и встал напротив своего купе, чтобы наблюдать, что никто не покушается на его незатейливую частную собственность. Чиркнул зажигалкой и выпустил первую струю дыма через нос.
Мимо него в обоих направлениях лилась оживленная людская река – со своим главным течением, затоками, завихрениями и тихими заводями, одну из которых он сейчас собой и олицетворял. Ему нравилось вот так спокойно постоять, пользуясь долгожданными минутами отдыха и предвкушая интересное путешествие на юг. Не так часто ему удавалось побывать в отпуске – он привык все время работать и использовал положенный ему по закону отпуск только наполовину, и так уже на протяжении двадцати пяти лет. Иногда он интересовался у бухгалтера, а какая сумма компенсаций за неиспользованный отпуск у него уже накопилась, и тогда бухгалтер, каждый раз заливаясь смехом, отвечала, что уже так много, что его теперь не уволят никогда, лишь бы только не выплачивать положенную ему по закону денежную сумму. И он тоже всегда смеялся вместе с ней. Он определенно считал, что может посмеяться с приятным ему человеком когда и где захочет, и вовсе не обязан всегда и везде сохранять суровое и серьезное выражение лица. Он был веселым и искренним, и его профессия тоже обязывала быть его в достаточной степени искренним – не то, что эти надутые фанфароны-менеджеры в офисе, которые только делают вид, что что-то из себя представляют, а сами ни грамма пороха не нюхали еще в своей жизни, ничего не знают, не умеют и не хотят уметь.
Через стекло вагона он увидел, как в его купе вломилась целая орава взрослых и детей, и понял, что, как всегда, поездка к теплому морю в это время года скучной не будет. Оставалось только надеяться, что дети будут не слишком шумные. Постояв еще недолго и услышав объявление, что до отправления его поезда остается пять минут, он зашел в вагон и стал наблюдать, как к выходу потянулись многочисленные провожающие.
Наконец поезд тронулся, и он решил заглянуть в купе. Там находились мужчина и женщина лет тридцати пяти и двое детей – одному лет десять, а другому – от силы года полтора. «Полным полна коробочка», – подумал он, поздоровался, сообщил, что тоже едет в этом купе, и пошел в тамбур курить очередную сигарету. В тамбуре уже стояли несколько мужиков с бутылками пива и оживленно обсуждали, как они весело проведут отпуск. Было жарко, даже несмотря на ранний час и работавший в вагоне кондиционер. Курильщикам в тамбуре кондиционер был не положен – предполагалось, что прохладу и вентиляцию здесь будет обеспечивать ход поезда, когда дым вытягивается через сцепку между вагонами. Для этого нужно было только лишь открыть переходную дверь тамбура. А когда поезд стоит на остановках, всякий уважающий себя курильщик обязан выйти на перрон и там уже наслаждаться едким дымком.
