— Я‑то все понимаю. — Президент опустился в плетеное кресло и налили себе чаю. — Мне интересно, что ты собираешься делать?
— Пока он так популярен, сажать нельзя. Освободитель Телецентра, народ не поймет. Надо срочно брать его в команду.
— Погоди. Так он освободитель или захватчик?
— Освободить, захватить — в сущности это одно и то же. Вопрос трактовки. Будем считать, что освободитель.
— И где он сейчас?
— Летит из Сомали.
Вечером на военном аэродроме «Чкаловский» было необычайно многолюдно. Приехал министр внутренних дел со свитой, пригнали образцово‑показательный военно‑духовой оркестр, стояло две машины «скорой помощи» и автобус спецназа. Многолюдно и очень секретно. Никто не мог толком понять, кого встречают с такой помпой, зачем здесь министр и даже из какой военной части оркестр. От скуки и жары в группах встречающих, которым строго‑настрого было запрещено общаться между собой, возникали самые разные версии происходящего. Музыканты стояли по стойке «вольно», басовые трубы, как всегда во время долгих ожиданий, завидовали кларнетам, в рядах доминировала версия, что встречают делегацию из Венесуэлы, прибывшую для заключения оружейных контрактов. Врачи «скорой», оглядевшись, решили, что летит борт с ранеными героями из Ирана или Ирака. Среди свиты министра циркулировали слухи о прибытии верхушки НАТО и о том, что Россия будет вступать в этот блок, что, кстати, давно пора было сделать.
Наконец воздух, пропитанный запахом раскаленного за день асфальта, наполнился гудящим свистом, и зеленый Ил‑476 стремительно и аккуратно сцепился с землей. Ожидающие оживились, со стороны оркестра послышались звуки пристрелки к инструментам. Самолет совершил маневр и подрулил к красной ковровой дорожке.
Министр отер лоб рукавом, надел фуражку и подошел к краю дорожки. Через минуту по трапу стали спускаться спецназовцы, оркестр парадоксально встретил прибывших «Прощанием славянки». Майор Кувалдин подошел к министру и отдал честь. Министр сказал «Вольно!» и пожал руку отважному освободителю. Он не запомнил, кого освободил этот отряд, сказали только, что есть кандидат на Героя, но с ним какие‑то проблемы, поэтому будет «скорая помощь».
— Благодарю за службу! — похвалил министр, вытаскивая ладонь из железного рукопожатия.
— Служу России! — выпалил майор. — А вот и наш герой.
Из‑за его спины выступил неказистый боец в форме на пару размеров больше, чем нужно. «Опять блатной?» — пронеслось в голове министра. — Поздравляю! — тем не менее воскликнул он и протянул руку герою. — Слава герою!
— Ой, ну хватит уже, — неожиданно раздраженно отвечал герой, брезгливо встряхивая министерскую руку. — Я не спецназовец, я дизайнер, я хочу домой.
Майор только развел руками. Министр все понял и кивнул стоящему рядом врачу.
Антон пошел было по красной дорожке, но остановился, раздумывая, куда идти дальше — в автобус спецназа или просто в здание аэропорта, чтобы уже сразу вырваться из этих объятий милитаризма и спокойно поехать домой на такси.
— Вот сюда, к этой машинке, — ласково подсказал Николаич и как‑то не очень ласково подтолкнул его к «скорой».
— Это зачем еще? — запротестовал Антон. — Зачем «скорая»? Я нормально себя чувствую.
Но пара здоровых санитаров уже взяли его под руки и, практически подняв в воздух, отнесли к дверям «скорой». Другие бойцы смотрели на него с сочувствием.
— Что происходит? — успел крикнуть Антон, и двери захлопнулись. В салоне пахло лекарствами и бензином.
В кабине главврача подмосковной клиники неврозов «ЕвроАдекват» А. А. Алексеева пахло офисом. Антона успели поселить в одноместную палату, переодеть в больничное — веселенькую голубую пижаму с оранжевым халатом — и отвести на прием к главврачу.
Пациент выглядел подавленным. И это впечатление было совершенно справедливым. Первая же попытка вырваться из паутины лжи, как поэтично назвал Антон про себя свои похождения, затянула ее еще туже. Он был в отчаянии. Врать плохо, но говорить правду — еще хуже! Остается молчать? Молчать, сидя в пижаме и халате в сумасшедшем доме? Эта тактика, Антон, тоже не выглядит выигрышной. Я что, разговариваю сам с собой? Может быть, я действительно сошел с ума? Ведь сумасшедшие не могут оценить себя со стороны, они кажутся себе нормальными. Но они и не допускают мысли о своем помешательстве, а я допускаю, значит, я не так уж безнадежен. В любом случае, как можно вести полноценный диалог со специалистом, когда он в сером костюме и белом халате, а ты в голубой пижаме и оранжевом халате? Надо быть нормальным. Вызывающе, оскорбительно нормальным. Чтобы им стало стыдно.
— Почему я здесь? — с вызовом спросил Антон.
— А вы сами не знаете? — снисходительно отвечал Алексеев, пожилой мужчина с крупными волосатыми руками, больше похожий на бригадира грузчиков, чем на врача.
«А он не так прост!» — подумал Антон и ответил:
— Знаю. В результате недоразумения.
— Какого недоразумения?
— Сплошного недоразумения! Все это одно сплошное недоразумение, а я нормальный человек. Я могу вам рассказать, только это долго.
— Ничего, мы не спешим.
«Тертый калач!» — подумал Антон. Главврач вполне надежно укоренился в своем кресле и, кажется, был готов слушать не перебивая, что вселяло некоторую надежду. Если бы еще не эти пакостные покровительственные интонации воспитателя детского сада! «Я тебе сейчас покажу, докторишка, кто тут нормальный, а кто нет! — подумал Антон. — Ты у меня еще прощенья будешь просить за эту пижаму».
— Мне понравилась Анжелика, жена Володи, — начал он ровным, уверенным голосом. — Это нормально, потому что она красивая женщина. Володя — параноик, он приревновал ее, хотя у нас ничего не было, и выгнал. Ко мне выгнал. Я, как нормальный человек, ее пустил. Она захотела забрать свои подарки, и я согласился ей помочь, это тоже нормально. Но мы перепутали чемоданы, это бывает. И взяли чемодан с деньгами. Как нормальный человек, я решил вернуть деньги и поехал обратно. Там на моих глазах этот псих Аслан пристрелил этого психа Володю. И я пошел в полицию, сдал чемодан и все рассказал. На моем месте так поступил бы любой нормальный человек. Сдал этому психу Иванову, который забрал деньги себе. И когда я пошел к Иванову, он побежал в сарай, а Аслан за нами. И Иванов из пулемета расстрелял всех бандитов и отдал мне половину денег. И что мне было делать? Что бы вы сделали на моем месте, доктор? Я решил прятаться, потому что опять же я нормальный человек с нормальным инстинктом самосохранения. И я пошел по лесу, и меня пустил ночевать изобретатель, этот — совсем безумец и наркоман. Он съел грибов и помер. И завещал похоронить его в лодке, отвезти прялку Якубовичу и выдать замуж его внучку Дуню. Она хоть и со странностями, но хорошая. И мы встретили безумного тракториста, он заставил нас купить трактор. Потом мы были на транс‑пати. А потом нас посадили в тюрьму, а Иванов нас освободил. И нас наградили. А потом мы поехали к Якубовичу, а спецназ захватил «Останкино», а потом меня выкинули с парашютом в Сомали и я встретил Серегу. Вот.
Антон победоносно взирал на поверженного главврача, ожидая, когда эта эталонно‑логичная история уляжется в его голове и заставит пересмотреть весь тот сумбур, который он назвал своим врачебным опытом.
— Я понимаю, вам нужно некоторое время, чтобы осмыслить все это. Я не спешу. — Антон нарочно подпустил язвительности, теперь он мог себе это позволить, и стал, демонстративно скучая, разглядывать стены кабинета.
— Все? — осведомился А. А. Алексеев, ловко скрывая свое потрясение за маской безразличия.
— Все. В общих чертах.
Главврач задумчиво покрутил ручкой.
— А Серега — это кто?
— А Серега — пират.
— Пират. Вот как… — покивал врач.
— Что вы киваете?! Конечно, не такой пират, не на деревянной ноге. Современный пират, сомалийский. Скучает по русским женщинам… Поймите — каждый раз я поступал, как на моем месте поступил бы каждый.
Главврач покивал и что‑то записал в тетрадке.
— И поэтому вы здесь?
— Выходит, что так.
— Ну вот вы сами и ответили на свой вопрос.
— То есть все психи на свободе, а я, нормальный человек, в сумасшедшем доме? — не сдался Антон.
— А вас не смущает, что вас, как вы считаете, окружают психи?
— А вас?
— Я здесь работаю, — не растерялся врач.
— А я здесь живу!
— Ну значит, вам у нас понравится.
«Черт знает что!» — думал Антон, сидя в своей, надо сказать, довольно уютной палате и за неимением лучшего глядя на настенные часы. Телефон у него отобрали, телевизор психам не полагался. «Если я даже психиатра не смог убедить, что я нормальный, значит, значит…» Это значило, что — если продолжать цепляться за логику — что самовосприятие человека может отличаться от объективного восприятия его окружающими. И если псих считает себя нормальным, а если подумать, то так, наверное, считают все психи, то это ровно ничего не значит, кроме того, что данный конкретный псих плохо оценивает критерии нормальности. По крайней мере в данный момент. Ведь раньше никто не сомневался в его, Антона, адекватности. Не мог же он всю жизнь быть сумасшедшим, учиться, работать, общаться с друзьями и ни разу не заметить, как у него за спиной кто‑то крутит пальцем у виска. Не было такого! Значит, это случилось недавно. Но почему? Не было ли каких‑нибудь необычных событий за последнее время?
