Я сидел у окна, ожидая, когда она снова появится, и взгляд мой курсировал между ее машиной и входом в квартиру. Что удивительно в новых романах, подобных этому, — явления, прежде вполне объяснимые, будучи окрашены любовным неистовством, обретают загадочность. Вследсвии чего, увидев, как таинственно отомкнулась и медленно раззявилась крышка ее багажника, я был убежден, что это произошло под действием магнитных сил нашего взаимного влечения. Теперь, оглядываясь назад, я осознаю, что открывать багажник с расстояния в сорок футов, когда Элизабет была вне моего поля зрения, ей позволил брелок с дистанционным управлением. Подойдя к машине, она вынула из багажника и протянула клиентам две брошюры — из тех, что, я полагаю, были аккуратной стопкой сложены рядом с запасным колесом.
Они стояли у бордюра и беседовали, и я видел, что это не дежурное рукопожатие и прощание; она все еще расписывала достоинства квартиры. Мне представился шанс встретиться со своим object d`amour* [*Предметом страсти (фр.)]. Или, как минимум, дать ей возможность меня увидеть, привыкнуть ко мне. План мой заключался в том, чтобы пройти по своей стороне улицы, не бросив на нее и взгляда. Это, как я чувствовал, очень умный мужской ход — познакомиться и в итоге соблазнить через отсутствие всякого контакта. Я войду в ее мысли как таинственная фигура, некто, совершенно в ней не нуждающийся. Женщинам перед этим не устоять.
Оказавшись на улице, я столкнулся с проблемой. Я забыл надеть солнечные очки. Так что проходя мимо нее, лицом на запад, к солнцу, я, быть может, и выглядел безучастной фигурой, но при этом — сощурившейся безучастной фигурой. Один мой глаз замкнулся, как улитка от соли, второй я держал открытым в попытке что-то видеть. Как раз в тот момент, когда Элизабет обернулась (я намеренно шаркнул ногой, импульсивно отступая от собственного плана дать ей заметить меня самостоятельно), вид у меня был наполовину сморщенный и, вероятно, зловещий. Согласно плану я должен был идти, по крайней мере, пока не сверну за угол, чтобы она не обнаружила бесцельности моего путешествия. Я пошел дальше вокруг квартала и, когда солнце оказалось у меня за спиной, сумел даже придать своей походке уверенную беспечность, пусть в этом и не было смысла, учитывая, что Элизабет уже никак не могла меня видеть. Десять минут спустя я вернулся. К моему замешательству, Элизабет и ее клиенты были все еще там, и мне пришлось опять шагать лицом к четырехчасовому солнцу. На этот раз я заставил оба глаза открыться, в результате чего их начало жечь и потекли слезы. Усилие воли, которое при этом потребовалось, подорвало мою напускную уверенность. Моя поступь демонстрировала мушкетерскую удаль, но выражение лица говорило о пожизненном запоре.
Но каким бы сумасбродом я себя не выставил, контакт установился. И я сомневаюсь, что краткое искаженное впечатление от меня окажется таким стойким, что его невозможно будет стереть и заменить мною в лучшем проявлении.
Что приводит меня к вопросу о харизме. Но все ли мы желаем знать, сколь далеко простирается наш магнетизм? Не могу сказать, чтобы мой шарм развернулся вовсю, когда я проходил мимо Элизабет, но, будь она на другом конце улицы, шагай я на восток, спиной к солнцу, разжмуренный и спокойный, эдаким, что ли, мглистым силуэтом, моя харизма клубилась бы, как дым от кальяна. И Элизабет, пленительная Элизабет, была бы тут же изловлена и стреножена. Но моей харизме только предстояло расцвести. Что-то как будто препятствовало мне. Быть может страх — что будет со мною и окружающими, если моя сила вырвется на волю? Вдруг я окажусь настолько чувствен, что со мною нельзя будет совладать? Быть может, мои обсессии существуют, чтобы я не стал слишком могущественным обольстителем, чтобы удержать в узде все мои потенциальные романы и интрижки. Как-никак, я не могу быть чересчур уж соблазнительным, если в заветную ночь мне приходится вычислять и регулировать совокупную мощность электролампочек в квартире избранницы, которая в это время сидит на краю кровати, поглядывая на часы.
* * *
Примерно в это время позвонили из "Крим-шоу" — им понадобилось снять дополнительные кадры для передачи. Нужен был дальний план, на котором я веду себя подозрительно, когда меня допрашивает полиция (переодетые актеры). Я спросил, что мне говорить, а они сказали — все равно что, поскольку камера будет так далеко, что достаточно двигать ртом, как будто разговариваешь. Я сказал "ладно", поскольку как бы я ни нервничал, съемки бы стали украшением грядущей недели. Праздность моей жизни на тот момент, мое пребывание в непреднамеренном отпуске сделали дни долгими, а вечера затянутыми, хоть мне было и нетрудно заполнять теплые калифорнийские часы сидением у окна, регулированием ветерка посредством использования раздвижного окна в качестве вьюшки и любованием дорожными движением.
* * *
Восемь дней спустя я вновь наблюдал Элизабет на той стороне улицы — на этот раз с другой парой, но все за тем же занятием. Она стояла у машины, вручая брошюры, потом потянула время, напоследок произнося дополнительную рекламную речь. Я вновь решил прогуляться, на этот раз прихватив солнечные очки во избежание черносливного выражения лица. К тому же я превзошел себя в части одежды. Я надел лучший свой наряд, лишь позднее осознав, что Элизабет никак не могла подозревать, что он лучший. Она могла подумать, что у меня есть три-четыре наряда получше или что у меня полный шкаф лучших нарядов, из которых этот — самый никудышный. Так что хоть я и расстарался, Элизабет пришлось бы пошариться у меня в шкафу, сравнивая мои наряды, чтобы в этом убедиться. Наряд же, чтобы вы знали, состоял из штанов цвета хаки и стильно потрепанной парадной белой рубашки. Завершали его очень славные коричневые мокасины и носочки в тон. Кстати сказать, для моего района это безупречный ансамбль. Я выглядел как калифорниец, как санта-мониканец, как беспечный франт.
Я выбрался на тротуар. На этот раз я решил не выглядеть человеком, который куда-то идет, но принять вид "мужчины, выгуливающего собаку". Хотя собаки у меня нет. Но я вообразил поводок у себя в руке; причем там живо, что несколько раз останавливался, давая невидимой собаке обнюхать встречный видимый куст. Такова была глубина моего погружения в образ "фланирующего мужчины". На этот раз с Элизабет был установлен полноценный визуальный контакт — но определенного сорта, при котором хоть я и притягивал ее взгляд, она продолжала беседовать с клиентами; люди так же глядят на человека с оранжевой поролоновой рыбой на голове: посмотреть хочется, а связываться — нет.
План начинал складываться. Проходя мимо нее, я заметил два противолежащих выезда: это означало, что при желании я смогу перейти улицу и оказаться в ее квартале. Чтобы пройти рядом, мне, после того как я перейду улицу, придется сменить направление движения на противоположное. Но для меня это представлялось вполне естественным — гулял мужчина по улице, решил ее перейти и вернулся, чтобы прочесть объявление о сдаче жилья, прежде чем продолжить путь. Большого актерского мастерства от меня не потребовалось. Я подошел к выезду, даже прошел немного дальше. Остановился, помедлил, обернулся и посмотрел на объявление, которое располагалось футах в двенадцати от места, где стояла Элизабет. Пощурился на него, будто оно слишком далеко и его не разглядеть, и стал переходить улицу в направлении Элизабет.
Элизабет стояла ко моей спиной; объявление находилось за ней, воткнутое в цветочную, или точнее, папоротниковую клумбу. Элизабет была одета в узкую бежевую с белым юбку и коричневую блузку с коротким рукавом, которую распирали изнутри пушечные ядра ее грудей. Волосы зачесаны назад и скреплены черным велюровым обручем, который сидел у нее на голове, как наушники. Ноги вправлены в лакированные туфли на каблуках с открытым носком, отражавшиеся в хромированном бампере ее "мерседеса". Я не мог представить ни одного мужчины, которого не привлек бы такой комплект.
По мере приближения к ней я испытал дискомфорт в соответствующей области. И если моя теория о том, что сексуальное влечение обычно взаимно, верна — эволюционная необходимость, а иначе никто ни с кем этим бы не занимался, — Элизабет должна была тоже что-то почувствовать. То есть, если она вообще взглянула бы на меня. Я подошел к объявлению, наклонился и сделал вид, что читаю описание квартиры, ужатое до таких крайних аббревиатур, что его невозможно было расшифровать. Что это такое "слнстр"? Мне пришлось совершить изрядные мозговые курбеты, чтобы сосредоточиться на том факте, что, пока я читаю имя Элизабет, ее реальная личность стоит в двух шагах позади меня.
Я отступил, словно для того, чтобы получше разглядеть объявление, и — клянусь, это была случайность — налетел на Элизабет, прямо мускулюс в глютеус. Она повернула голову и милостиво сказала:
