И здесь начнется волнующий поединок между конечным продуктом эволюции природы, ее лучшим украшением и владыкой, человеком, – с одной стороны, и презренным окурком – с другой. Произойдет примерно такой диалог.
Владыка природы. Вот сейчас я возьму тебя и выкину!
Окурок. Ну и весельчак же ты! Уморил! Ха-ха!
Владыка природы. А вот и выкину! Вот увидишь!
Окурок. Не устраивай здесь балаган! Во мне еще есть пять затяжек. Не теряй времени, а то жена сейчас придет. Прикуривай!
Владыка природы. Но ведь ты вредный!
Окурок. Чепуха! Я вредный, если меня курить много, а от пяти затяжек ничего с тобой не сделается. Ну, кури или бросай, ты мне надоел!
Владыка природы. Разве что одну затяжечку сделать… Ну, так и быть…
Так обычно происходит грехопадение тех, кто бросает курить. Стоит сделать хоть одну затяжку – и пиши пропало. Говорят, правда, что есть такие чудо-богатыри, которые бросают курить навсегда, но я отношусь к этим слухам без большого доверия. Наверное, курят богатыри в уборных.
Вскоре Николай заявил, что устал, и мы сделали первый привал. Спасаясь от жары, выбрали отличную тень и с наслаждением растянулись на душистой травке. Правда, Вася указал, что наиболее полезен активный отдых и просто вредно валяться на траве, когда можно сделать спортивную разминку. Но нам было так непростительно хорошо, что мы решили нанести этот маленький вред своим организмам. Вася пожал плечами и начал делать разминку. Это оказалось занятным зрелищем.
Сначала он козлом запрыгал по полянке. Затем пояснил нам, что сейчас проведет бой с тенью, как говорят боксеры. С этими словами он начал тыкать в воздух кулаком, подскакивать и неприлично вилять бедрами. Мы зааплодировали. Вася сделал зверское лицо и стукнул воздух настолько сильно, что чуть не вывихнул себе плечо. Николай заметил, что, ведя бой таким образом, можно выиграть у тени, но не у живого человека. Вася высокопарно сказал, что мы профаны и не разбираемся в тонкостях бокса.
– Я сейчас покажу вам крюк слева, – предложил он, – которым знаменитый Геннадий Шатков выигрывал свои бои.
Вася стал в позицию, по-бычьи согнул голову, нанес сильнейший удар в некстати подвернувшуюся сосну и с воплями замахал ушибленным кулаком.
Нина с присущим ей хладнокровием успела запечатлеть этот любопытный момент на пленке, отклонив без обсуждения протест на этот «акт неслыханного произвола», как кричал Вася, тщетно старавшийся найти в нас сочувствие. Затем Нина сказала, что будет снимать сцену первого привала, и велела нам приготовиться. Вася немедленно перестал жаловаться на искажение своего образа «в этом возмутительном снимке» и приосанился, горделиво поглядывая на свои тощие бицепсы; изящно изогнула стан Таня, принял суровую и мужественную позу Николай. Что же касается меня, то я отнесся к предстоящей процедуре без особого энтузиазма.
Нужно сказать, что я с детства не люблю фотографироваться. Это всегда была для меня пренеприятнейшая обязанность, доставлявшая сплошные мучения. Для того, чтобы идти в фотографию, выбиралось воскресенье, то есть именно тот день, когда можно было не думать об уроках и гонять мяч. Не успеешь как следует разыграться, как тебя зовут домой, вбивают твои ноги в тесные ботинки и напяливают на тебя парадный костюм, тот самый костюм, по сравнению с которым водолазный скафандр покажется чем-то вроде тенниски. Затем тебя ведут в фотографию, в эту тесную конуру, куда фотографы, наверное, поклялись не впускать ни капли свежего воздуха. Здесь тебя усаживают на стол, и фотограф с полчаса дергает тебя за уши, выкручивает голову, тянет за нос и при этом нагло требует, чтобы ты улыбался. Велико удовольствие! Я ему мстил за это тем, что в самый торжественный и опасный момент, когда он нажимал на свою резиновую клизму, я корчил самые гнусные гримасы. Поэтому на фотокарточках того периода я не выгляжу таким интересным, каким, по слухам, являюсь сейчас.
Антипатия к фотографии сохранилась у меня до последнего времени. Она усугубляется тем, что, когда приходят гости, Нина выгружает на стол два центнера семейных альбомов. И начинается такое сюсюканье, от которого кровь стынет в жилах.
– Какой очаровательный мальчик! Какое литое тельце! – восторгается гостья, умильно глядя на двухгодовалого мальчишку, стоящего на стуле в самой неприличной позе. – У-у, карапузик, у-у, букашечка! Кто это?
Когда Нина объясняет, что это я, гостья сконфуженно хрюкает и посматривает на меня с каким-то нездоровым интересом. И мне кажется, что она подозревает меня в том, что я и сейчас способен фотографироваться в такой же позе. Далее приходится объяснять, по какому праву находятся в альбоме эти красивые юноши (саркастический взгляд в мою сторону) и в каких отношениях находился я с этими милыми девушками (саркастический взгляд в сторону Нины).
А однажды благодаря альбому я влип в довольно-таки скандальную историю. Николай, который своими дружескими услугами в конце концов меня доконает, как-то сфотографировал меня, когда я совершенно бескорыстно (клянусь в этом!) помогал незнакомой женщине выйти из троллейбуса. Этот тип – я имею в виду Николая – не нашел ничего лучшего, как подсунуть мне карточку с надписью: «Всегда вместе с тобой. Москва, 15 июня». К этой дате и придрался один наш случайный гость, которого кто-то привел и который ухитрился быть мужем именно этой женщины. Он заявил, что это гнусно – пользоваться его пребыванием в служебной командировке, и хлопнул дверью. Я ожидал вызова на дуэль, но вызвали меня только в местком, куда этот рогоносец написал жалобу.
К счастью, все обошлось благополучно, Николай великодушно взял вину на себя. Что же касается Нины, то она человек не ревнивый, поскольку убеждена, что ни одна женщина не подарит благосклонность человеку с моим характером. Однако в компенсацию за понесенный моральный ущерб она потребовала подарить ей… фотоаппарат.
Я с перепугу это сделал и теперь расплачиваюсь за свое малодушие. Вместо того, чтобы спокойно отдыхать на травке, мы бегали в поисках достаточно освещенного места, спотыкались и ругались. Перепробовав десяток поз и доведя всех нас до белого каления, Нина остановилась на самой трогательной. Таня и Николай стали по стойке «смирно», а мы с Васей легли у их ног, неестественно выгнув головы. Впрочем, как выяснилось потом, аппарат у Тани дрогнул, и от нас с Васей на снимке остались одни скальпы.
Пока мы отдыхали, Нина продолжала фотографировать местные достопримечательности: сосну, которую Вася хотел нокаутировать крюком слева, ореховый кустарник, тучу и даже проскочивший мимо по шоссе самосвал.
Меня особенно заинтриговал самосвал. Я думаю, что ни один человек на свете, как бы мудр он ни был, не в силах подсказать Нине объяснение, зачем она сфотографировала самосвал. Для меня это и по сей день одна из величайших загадок. Быть может, лет через пятьсот какой-нибудь архивариус с пытливым умом соискателя ученой степени и сможет выдвинуть остроумную гипотезу по поводу этого снимка, бережно хранимого в семейных архивах, но из ныне живущих людей никто не в состоянии постигнуть эту тайну.
Мне кажется, что душа фотолюбителя – интереснейшая область исследований для психологов, «терра инкогнита», которая еще ждет своего Колумба. Человек, который решит эту загадку – чем руководствуется фотолюбитель при выборе объекта, – совершит настоящий научный подвиг. Если у какого-нибудь ученого-психолога уже зачесались руки при мысли о такой возможности, я готов в качестве исходного материала предложить историю одного моего приятеля. Он недавно вернулся из туристического похода, и я два дня никак не мог к нему пробиться, потому что он безвылазно торчал в ванной, проявляя и печатая. На третий день я пришел как раз тогда, когда он, ошалело тараща глаза на божий свет, вышел из своей темницы с ведром снимков.
– Вот они, – завопил он, радостно потрясая ведром, – на всю жизнь воспоминания и впечатления! Пусть я постарею, пусть склероз закроет дымкой прошедшее, но время бессильно отобрать у меня фотопамять! Взглянув на эти драгоценные свидетельства былого, я и через тридцать лет увижу волнующие картины незабываемого туристического похода, и они согреют мою душу. А теперь помоги мне разобрать карточки и наклеить их на стекла. Только осторожно, не повреди!
Я с благоговением начал вытаскивать из воды карточки, которым суждено согревать душу моего приятеля через тридцать лет. Я наклеил на стекла снимки перепуганной курицы, вытащенной на берег сломанной лодки, ларька «Пиво-воды», двух стоящих спиной мужчин с рюкзаками, кошки без хвоста, песчаного холма с двумя коровами на вершине, двухэтажного дома с вывеской «Районное отделение милиции», группы людей, лица которых разобрать было невозможно, толстяка с кругом колбасы в руке, куска чистого неба и многие снимки других тому подобных вещей, взволновавших воображение моего друга.
