Так я и не услышал рассказов о прошлом и будущем.
— Я твой злейший враг! — орал он, размахивая кулаками. — Я набью тебе морду!..
Конечно, ни о какой драке и речи быть не могло: слишком уж разные у нас весовые категории. Все же, мне пришлось встать и выставить его за дверь. Но он и там не успокоился, а стал вопить, что сделает машину времени, вернется вдвоем с собой завтрашним и отлупит меня.
Действительно, вскоре он пришел вдвоем. Мне опять пришлось встать и выставить его за дверь. Еще через минуту в комнату ворвалось не меньше пяти дюжин Злейших Врагов. Увидав меня, он с визгом бросился в разные стороны. Со мной, разумеется, все было в порядке, это он забыл о законе сохранения вещества, так что любой из Злейших Врагов весил теперь от силы пару фунтов.
Одного из Врагов я успел поймать и держу его в птичьей клетке в назидание остальным.
Продавец пересчитал мои деньги и возмущенно воскликнул:
— И на эти гроши вы собираетесь купить машину времени?! Вам хотя бы известно, сколько стоит приличная модель?
— Вы сами сказали, — возразил я, что стоимость машины зависит от радиуса действия. Но мне и не надо ездить далеко.
Машину я купил, и теперь счастлив. Мне не надоедает начальство, не тревожат домашние, не отрывают от дел знакомые. И все — благодаря моей покупке.
Я — тот человек, который только что был здесь, но минуту назад вышел.
— Машина времени, машина времени!.. — проворчал Изобретатель. — Можно подумать, что их делают специально для того, чтобы вам, фантастам, было легче придумывать парадоксы. А вот я построил машину времени, у которой принципиально не возможны никакие парадоксы.
— На каком же принципе она работает? — спросил я.
Изобретатель рассмеялся торжествующе и сказал:
— Дело в том, что она вообще не работает.
Некто пытался доказать существование телекинеза. Для этого он кидал вверх копейку, изо всех сил желая, чтобы она упала решкой. Он как одержимый швырял копейку тринадцать миллионов раз и, наконец, добился, что у него выпало сто решек подряд. После этого экспериментатор успокоился, купил на счастливую копейку стакан газированной воды без сиропа, выпил его и вышел на пенсию.
Но если бы он продолжал кидать монету, то, несомненно, сразу же выпало бы сто орлов, и все бы поняли, что телекинеза не бывает.
— И не вздумайте мне ничего доказывать! — отрубил он. — Мыслимое ли дело считать, будто хоть на каком-то космическом теле может существовать жизнь!
— Но ведь Земля тоже космическое тело… — пытался протестовать я, но он мне не поверил.
Комиссия по стихийным бедствиям заседала без перерывов, но дебатам не было конца:
— …доказано, что удар будет чисто механическим, не возникнет ни пожаров, ни сколько-нибудь значительных взрывов…
— Тело такой чудовищной массы, падающее со столь громадной скоростью, уничтожит город до основания безо всякого взрыва!
— Необходимо ускорить эвакуацию населения!
— Эвакуация проводится полным ходом, но как быть с инженерными сооружениями? Их вывезти невозможно.
— Следует предотвратить удар или отвести его в сторону. Защитные сооружения…
— Они окажутся на несколько порядков дороже всего города!
— Думайте, граждане, думайте! Выход должен быть!
Комиссия отказалась покидать опасную зону и продолжала работу в полупустом городе. Огромная надломленная ветка мерно покачивалась над их головами, угрожая в любую секунду сорваться и раздавить весь муравейник.
Насекомые отличаются от членистоногих развитым надглоточным ганглием — зародышем будущего головного мозга. Значит, муха — умнее паука. Почему же тогда паук ловит и ест мух, а не наоборот?
Вот и верь после этого в силу разума!
— При чем здесь голова? Главное, чтобы мозги были, а думать можно и задницей! — так считали диплодоки, и, надо сказать, имели все основания для подобного утверждения. В крестцовой камере у диплодоков было куда больше мозга, чем в голове. Значит, и в самом деле можно думать задом.
Только вымерли диплодоки двести миллионов лет назад.
Царь природы — человек создал себя своими руками; не будь у него рук, то и никакого человека не получилось бы. Это знают все, а кое-кто даже сделал из этого далеко идущие выводы. Четверорукие — вот как их называют. Они еще покажут миру, кто настоящий царь природы. Четырьмя руками в два раза больше сработаешь, чем двумя. А пока руки заняты — можно и на хвосте повисеть.
Начнем с простого: например, сломаем палку. Для такого дела требуются две руки. А какие две — задние или передние? Или правая задняя и левая передняя? Или наоборот?
Погодите, сейчас четверорукие покажут, кто настоящий царь природы. Как только разберутся с руками.
Насекомые имеют по шесть ног, членистоногие — по восемь. А с нематодами что-то неладно. У одних — сорок ног, у других — тысяча, хотя у большинства ног нет вовсе.
Разумеется, это несправедливо, недаром же среди нематод нет ни одного хорошего ходока. Сколько бы ног у них ни было, умеют они только ползать.
Самый красивый на свете хвост у павлина — птицы из отряда куриных. Павлин хвостом гордится и очень его бережет. Оно и правильно; попробуйте оставить павлина без хвоста, что получится? Курица, да и то — бесхвостая!
У амебы за спиной миллиард лет эволюции, но за это время она ничуть не изменилась. Рук у амебы нет, ножки тоже какие-то ложные. Даже спины и той — нет. Зато с животом все в порядке. Строго говоря, вся амеба это один прекрасно функционирующий живот, за которым миллиард лет эволюции.
Потому, наверное, амеба и осталась одноклеточной.
Мгновение казалось, что на этот раз он сумеет удержаться, но ноги, слишком еще слабые, соскользнули, он повис на руках, потом сорвался и упал на мягкий податливый пол клетки. Это было так неожиданно и несправедливо, что к горлу подступили слезы. Остановило только сознание, что если он хочет добиться своего, то этого ему тоже нельзя. Он лишь крепче сжал губы и, внутренне негодуя на непослушные ноги и тяжелое, словно чужое тело, медленно встал. Некоторое время стоял, вцепившись пальцами в уходящие на недостижимую высоту прутья решетки, а потом отчаянным рывком послал тело наверх. И опять сорвался и снова упорно и безнадежно рванулся на штурм преграды.
Он давно потерял счет времени. После одной из неудач он ненадолго забылся на дне клетки, но едва сознание вернулось к нему — подполз к прутьям, встал и полез наверх. Теперь им двигало одно только упрямство, нежелание сдаваться. Не было больше надежды, да и цель его попыток давно угасла в зыбком прошлом.
И он сам был удивлен, когда вдруг, подтянувшись, навалился грудью на самую верхнюю планку решетки и закинул наверх налитую свинцом ногу.
Секунду он балансировал на гребне, потом плавно сполз на другую сторону. Руки вновь не выдержали, он больно ударился, упав на холодную твердую поверхность, окружающую его клетку, но тут же встал, стремясь, пока его не хватились, уйти как можно дальше.
Но скрыться ему не удалось. Не успел он сделать и шага, как что-то крепко обхватило его и подняло в воздух.
— Ах ты негодный мальчишка! — воскликнула мама, прижав его к груди, все-таки сумел выбраться из манежа!
Приходит ко мне сосед Вовка и приносит Щелкунчика.
— Что это? — спрашивает.
— Это щипцы такие, орехи колоть.
— Но он живой, как им колоть?
— Вовка, не говори глупостей. Щипцы не бывают живыми. Их на заводе делают.
— Почему же тогда он теплый?
Потрогал я и чувствую, что действительно теплый Щелкун.
— Наверное, — говорю, — это специальные щипцы, для холодной погоды. Попробуй, когда мороз, за железо схватиться — враз приморозишься. А это щипцы с подогревом — щелкай сколько угодно.
— А еще он ходит сам по себе. Зачем щипцам ходить?
— Простым щипцам ходить не нужно, но это, должно быть, последняя модель. Там внутри кибернетика и полупроводники. Вот ты уронишь орех, он под шкаф закатится — и не достать. А если есть такие самоходные щипцы, то их пустишь, и они орех достанут.
— Все равно, — говорит Вовка, — он живой. Он разговаривать умеет.
— Так почему он не говорит?
— А чего с тобой, таким, разговаривать? — спросил вдруг Щелкунчик, спрыгнул со стола и вышел из комнаты.
