Вышел ли конфуз, спросите вы у меня с целью зата-щить в постель, и я оправдаю ваш порыв, потому что муж-чина всегда хочет женщину, пусть женщина даже — поло-мойка.
Возможно, вы очистите свою совесть, если возьмете меня в жены, а моего ребеночка усыновите — так поступа-ют благородные люди, и в новом ребенке хранят гадкие свои тайны.
Вы же ищете во мне тайну, и свою тайну в меня вло-жите, как в железный сейф.
Соблюдайте правила приличия и до свадьбы не смот-рите пристально на меня и в меня, вы же не аудитор и не фокусник.
Если я много говорю, то плюньте на меня с презре-нием; девушки опытные любят, когда мужчины их унижа-ют, а мужчины получают удовольствие от унижений, когда станут стариками.
Лёха хмыкнул; булки Елены притягивали своей зага-дочностью, родными краями, где девушки без одежд раз-гуливают по пляжам.
Ни полового влечения, ни восторженности Лёха не испытывал, когда наблюдал булки кадровички-уборщицы, а только — туман, тайна женских булок.
Елена поняла молчание Лёхи, по-своему, по-женски: женщина, когда мужчина замолкает, уверена, что он влю-бился в неё, замолчал, пораженный красотой.
— Вы думаете, что я падшая, потому что ни с того ни с сего веду с вами откровенные беседы в белом халате, под которым нет нижнего белья?
Мои прелести вы узнаете после свадьбы, а сейчас стоите, словно выпили две «Гжелки» и захмелели на сено-вале с коровой.
Наблюдайте за мной, как в планетарии, и, когда при-дет время, сделайте мне предложение руки и сердца. — Елена плюхнула тряпку в ведро, словно утопила аиста в Белорусском болоте.
Она яростно протирала полы, а Лёха думал о булках молодой стройной женщины — стройной не от хорошей жизни, при хорошей жизни женщины наливаются истомой и жиром, размышлял о деликатности Елены — она могла тряпкой по лицу… у девушек так приятно.
Лёха представил, что женится на Елене, усыновит её сына, возможно, что чернокожего Валеру, и каждый день перед чаем в постели будет рассматривать булки жены.
Что за чувства возникнут: поэтические, сладкие, хо-рошие, или, наоборот, Лёха выбранит булки, назовет их конфидентом любовных интрижек, измен, стремлений найти лучшего мужа, чем он, а он — только пересадочный пункт, площадка для взлета Елены и её дальнейшего поле-та — птица с булками.
— Мужчина, отойдите, мешаете пожилым людям с ограниченными возможностями, — очень пожилая женщи-на с лицом пустыни Сахара оттолкнула Лёху, вывела из воспоминаний, и он чуть не сшиб полку с тортами «По-лёт». — Я за тобой слежу, пьяный ты, на булки смотришь — украсть хочешь.
Мне ни к чему, не мой магазин, воруй, но, как пред-ставлю, что ты купишь булки, принесешь домой и вопь-ешься в них зубами, так дрожу от негодования и цинизма твоего.
Я всю жизнь учила детей литературе в школе, и по глазам вижу беспокойство, особое сладострастие, маску порока, робкий стыд, и всё это сосредоточено в тебе, по-тому что ты — хам.
Не только литературой я поднимала страну, но тан-цевала в любительском кружке балет — «Лебединое озеро» лихо отплясывала с закидыванием стройных ног.
Многие люди, далекие от искусства, называли наши танцы кабацкими, потому что балерины нашего театра нижнее белье не надевали.
Мы не носили нижнее не из-за глубокомысленной беспринципности и разврата, а исключительно для провет-ривания промежностей, что во время танца покрываются потом, а потом дурно пахнут, даже испанский тальк не по-могал.
Отойди, я возьму булки себе, хотя они мне не нужны, но так я избавлю тебя на время от пороков и цинизма. — Старушка взяла с полки булки, забрала с ними воспоминания о Елене, руками мяла мечты и тайны.
Лёха купил половинку «Бородинского», пошел домой без булок и всю дорогу качал головой и повторял:
— Во как! Во как! Во как!
На диспансеризации, во как
Ежегодная диспансеризация с освобождением на день от работы — радость, или беда.
Каждый год работники завода на медкомиссии рас-сказывали и показывали врачам свои болячки или здоровье — так штангист хвастается перед балериной горой мускулов на ягодицах.
Для молодых рабочих диспансеризация — радость, потому что — отгул, можно выпить, поговорить в компа-нии, в поликлинике в туалете поржать над девками.
Для пожилых работников медосмотр — трагедия, так как по состоянию здоровья могут освободить от занимае-мой должности и списать на помойку пенсии с яблоками и домино.
Лёха не опасался диспансеризации — так волк в ку-рятнике не боится лягушек.
Здоровье — практически здоров, для должности сле-саря — в самый раз, как на голову керогаз.
Глазника Лёха прошел легко, не разглядел с утра — глаза слипаются — только две последние строчки.
Глазник строго посмотрел на Лёху, но затем выраже-ние укоризны и журьбы сменилось пониманием — так по-года меняется на Мадагаскаре:
— Употребляете? — окулист старательно дышал в сторону от Лёхи.
— По праздникам немного, — Лёха привычно соврал, и тоже отвернулся, дышал в сторону, пугал взглядом тара-канов.
Глазник подписал направление, не сходил с ума, не заснул, и за это Лёха его мысленно похвалил, назвал фре-зеровщиком от медицины.
Ушник выяснил, что слух у Лёхи притупленный, но от заводского шума, слегка, словно Лёха ушами две строч-ки не слышал.
— Употребляете? — ушник отвернулся и дышал в сторону, на клизьму для вымывания пробок из ушей.
— По праздникам, почти не употребляю, — Лёха с интересом рассматривал грязную плевательницу, в которой лежали окурки сигарет и папирос.
Ушник тоже пролетел со свистом, словно болт над станком.
Лёха воспрял духом, медосмотр проходил в темпе бального танца, и к обеду — свобода и шалман с пивом, рыбой и дружескими разговорами: кто в цехе самый луч-ший, а кто — самый дурак.
Около двери следующего кабинета Лёха задержался, из кабинета с хохотом выскочил молодой слесарь, но уже подающий надежды с красным носом Витёк.
Витёк, красный, как креветка в борще, хохотал, нарочно зажимал одной рукой рот, а другой рукой с кар-точкой прикрывал причинное место, словно не в одежде, а голый загорает на пляже в Серебряном Бору.
— ГЫЫЫ! Лёха, там девка молодая в яйца лазит, рассматривает в лупу, как у воробья.
Я думал, что она сумасшедшая, или выдумала рас-сматривание гениталий для своего удовольствия, потому что глядит с видимым удовольствием, а она говорит, что важно, чтобы каждый работник с пониманием относился к своим обязанностям, тогда и лобковых вшей ни у кого на производстве не будет.
Врачиха недавно окончила институт, поэтому рабо-тает с усердием, дерматолог, мать её так и разэдак.
Медсестрой у неё на подхвате Ильинична, пенсио-нерка, так Ильинична голову воротит, нарочно в окно смотрит, но не на мужские штуки.
Иди, Лёха, иди, только хозяйство своё у врачихи не оставь на разведение, — Витёк снова захохотал, вызвал ин-терес у парней около другого кабинета — так морской ко-тик подзывает самку тюленя.
Витёк пошел к парням с интересной новостью, а Лёха застыл у дверей, не решался войти, хотя очередь его, и сзади напирали, подталкивали, требовали отойти, если Лёха передумал, словно на вилы напоролся на уборке картофеля.
— Следующий, — из кабинета окатило звонким деви-чьим голосом, и сигнальная красная лампа втолкнула за-гипнотизированного Лёху в кабинет — так инструктор вы-брасывает из самолета новичков парашютистов.
Лёха вошел, почувствовал, что ноги подкашиваются, как после пяти бутылок «Девятка крепкое».
Молодая, не старше двадцати пяти лет, врачиха пи-сала что-то в карточку; её длинные волосы лежали на пле-чах, и у Лёхи мелькнула мысль, что в волосах этих много вшей.
Разумеется, что у аккуратной врачихи, по профессии вшевыводительницы, вшей нет, но, если она так интересу-ется мандавошками, то воображение рисует вшей и в её волосах.
Ильинична скользнула взглядом по Лёхе, зевнула — не нужны ей мужики, свой — Афанасьич еще хорош.
Врачиха, не глядя на Лёху, протянула медным голо-сочком:
— Раздевайтесь до трусов!
Лёха возликовал: Витька заставили снять трусы, а ему — только до трусов, как стыдливому балерону.
Чувствует молодая врачиха, что у Лёхи нет и не мо-жет быть мандавошек, потому что следит за собой Лёха, особенно тщательно моется и дезинфицирует (если не за-будет) после встречи с девушками.
Лёха разделся до трусов, подумал, а, если бы не надел сегодня трусы под брюки?
Вот стыд, вот позор, словно бадью с помоями на го-лову вылили в заводской столовой.
Но трусы чистые, Лёха подозревал, что до трусов разденут, а дальше его воображение не шло, потому что не нужно, когда слесарю врачи между ног без причины загля-дывают, словно вертухаи, которые в заду ищут деньги.
Врачиха с серьезным и глубокомысленным видом академика педагогических наук встала из-за стола, граци-озной походкой балерины подплыла; волосы её летели бе-лыми голубями, и не похожа она на врачиху, а так — чисто-сердечная кадровичка или молодая помощница слесаря.
