«Вот как следует разговаривать с молодежью… двух мнений тут быть не может», — сказал себе Питер, когда шаги Томми затихали на лестнице.
Услышав, как хлопнула наружная дверь, Питер прошел на кухню и сварил себе кофе.
Доктор Смит начинал жизнь герром Шмидтом, но разошелся во мнениях с правительством, в результате чего стал англичанином с очень консервативными взглядами. Огорчало его только одно: незнакомые люди при встрече принимали его за иностранца. Невысокий, толстый, с кустистыми бровями и седыми усами, выглядел он столь свирепым, что дети, увидев его, плакали, правда, только до того момента, когда он гладил их по головке и говорил «mein[3] малый друг» таким мягким и нежным голосом, что ребенок удивлялся, а с чего это он вдруг начал реветь? Он и Питер, неистовый радикал, за долгие годы сделались близкими друзьями, и каждый снисходительно презирал убеждения другого, не понимая, откуда они взялись у такого в остальном приятного во всех отношениях человека.
— И чем, по-тфоему, больна эта дефушка? — пожелал знать доктор Смит, входя в комнату. Питер огляделся, чтобы убедиться, что дверь на кухню закрыта.
— Откуда ты знаешь, что это девушка?
Глаза под кустистыми бровями округлились.
— Если она не дефушка, то зачем одефаться…
— Эту одежду ей дали, — прервал его Питер. — Я и хочу одеть Томми соответственно… после того, как узнаю, с кем имею дело.
И Питер рассказал о событиях прошлого вечера.
Из маленьких глаз доктора закапали слезы. Абсурдная сентиментальность друга больше всего раздражала Питера.
— Бедная малышка! — пробормотал мягкосердечный доктор. — Это профидение напрафило ее… или его, уж не знаю, кто у нас.
— Провидение — на виселицу! — прорычал Питер. — О чем думало мое провидение, направляя ко мне уличного оборвыша? Хотело, чтобы я за ним приглядывал?
— Фсе фы такие, радикалы, — хмыкнул доктор. — Презираете челофеческое сущестфо только за то, что после рождения его, возможно, не зафернули в пеленку из льняной ткани.
— Я послал за тобой не для того, чтобы спорить о политике. — Питер с трудом, но сдержал распиравшее его негодование. — Я хочу, чтобы ты сказал мне, мальчик это или девочка, а уж потом я решу, как поступить.
— Что значит как поступить? — полюбопытствовал доктор.
— Пока не знаю, — признался Питер. — Если это мальчик, возможно, я смогу пристроить его в какую-нибудь редакцию… после того как он станет более или менее цивилизованным.
— А если дефочка?
— Как может девочка носить брюки? — спросил Питер. — Зачем сразу предполагать худшее?
Оставшись один, Питер кружил по комнате, заложив руки за спину, прислушиваясь, чтобы уловить даже самый тихий звук, который мог донестись сверху.
— Надеюсь, это мальчик, — прошептал он, вскинув глаза к потолку.
Потом взгляд Питера задержался на фотографии хрупкой женщины, смотревшей на него с каминной полки. Тридцатью годами раньше Питер, так же кружа по этой комнате, заложив руки за спину, прислушиваясь, чтобы уловить даже самый тихий звук, который мог донестись сверху, произнес те же самые слова.
— Странно, — пробормотал Питер, — очень даже странно.
Дверь открылась. Толстый доктор, которого чуть опережала цепочка для часов, вошел и плотно закрыл за собой дверь.
— Очень здоровый ребенок, — сообщил доктор. — Насколько ребенок может быть здоров. Дефочка.
Два пожилых господина переглянулись. Элизабет, возможно, облегченно вздохнув, замурлыкала.
— И что мне с этим делать? — спросил Питер.
— Крайне неудобное у тебя положение, — сочувственно согласился доктор.
— Какой же я дурак! — воскликнул Питер.
— Здесь никого нет, кто смог бы присматривать за бедной дефочкой, когда ты в отъезде, — задумчиво указал доктор.
— И из того, что я знаю об этом бесенке, — добавил Питер, — без присмотра не обойтись.
— Я думаю… думаю… я фижу фыход! — нашелся доктор.
— Какой?
Доктор наклонился вперед и постучал правым указательным пальцем по правому крылу носа-картошки.
— Я фосьму на себя заботу о бедной дефочке.
— Ты?
— В моем случае тех же трудностей не фозникнет. У меня есть домработница.
— Ах да, миссис Уэйтли.
— Она хорошая женщина, если получше ее узнаешь, — объяснил доктор. — Она только хочет руководить.
— Фу! — вырвалось у Питера.
— Почему ты это сказал? — спросил доктор.
— Ты хочешь привести в дом упрямицу. Мысль понимаешь?
— Я буду добрым, но тфердым.
— Ты ее не знаешь.
— А как дафно знаешь ее ты?
— Во всяком случае, я не мягкосердечный сентиментальный человек, который просто испортит ребенка.
— Дефочки — не мальчики, — настаивал доктор. — Они требуют другого подхода.
— Знаешь, я тоже не грубое животное! — рявкнул Питер. — А кроме того, вдруг она окажется дрянной девчонкой? Что ты о ней знаешь?
— Я готоф рискнуть, — храбро заявил доктор.
— Это будет несправедливо, — ответил честный Питер.
— Подумай об этом, — не отступался доктор. — Место никогда не станет домом без топанья маленьких ножек. Мы, англичане, любим дом. Фы другие. Фы лишены сентиментальности.
— Что делать, — пожал плечами Питер, — но в данном случае речь о чувстве долга. Ребенок пришел ко мне. На меня возложили эту обязанность.
— Если ты так это фоспринимаешь, Питер, — вздохнул доктор.
— Сентиментальность — это не мое, — продолжил Питер, — но чувство долга — это совсем другое. — Питер, ощущая себя древним римлянином, поблагодарил доктора и пожал на прощание руку.
Появилась вызванная Питером Томми.
— Доктор, Томми, — Питер продолжал писать, — уверен, что со здоровьем у тебя полный порядок. Так что можешь не волноваться.
— Я вам говорила. — Томми пожала плечами. — Могли бы сэкономить деньги.
— Но мы должны подобрать тебе другое имя.
— С какой стати?
— Если ты домработница, то должна быть девочкой.
— Не люблю девчонок.
— Не могу сказать, что и я их сильно жалую, Томми. Но мы должны делать все, как положено. Для начала пристойно тебя одеть.
— Ненавижу юбки. Путаются в ногах.
— Томми, не спорь.
— Изложение фактов — это не спор. Они путаются в ногах. Попробуйте их поносить.
С одеждой разобрались быстро, и через какое-то время она уже вполне устраивала Томми. С именем оказалось сложнее. Обаятельная, веселая дама, ставшая знаменитой и получившая дворянский титул, ныне почетный гость на многих литературных мероприятиях. Но давние знакомые все равно называют ее «Томми».
Недельный испытательный срок подошел к концу. Питеру, пищеварение которого заметно ухудшилось, пришла в голову счастливая мысль.
— Вот что я предлагаю, Томми… то есть Джейн. Мы должны взять женщину, которая будет только готовить. Тогда у тебя появится больше времени для… для другого, Томми… то есть Джейн.
— Для другого? — Подбородок заметно поднялся.
— Держать комнаты в порядке, Томми. Протирать… протирать пыль.
— Чтобы протереть пыль в четырех комнатах, не нужны двадцать четыре часа.
— А еще записки, Томми. Мне будет приятно знать, что я могу попросить тебя отнести записку, не испытывая угрызений совести из-за того, что отрываю от домашней работы.
— К чему вы клоните? — спросила Томми. — Я не делаю и половины того, что могла бы. Я могу…
Питер употребил власть.
— Если я что-то говорю, то не для того, чтобы бросать слова на ветер. Чем раньше ты это поймешь, тем будет лучше. Как ты смеешь спорить со мной?! С меня хватит! — И даже обе булавки для галстука заблестели сильнее, так решительно звучал его голос.
Томми молча покинула комнату. Питер посмотрел на Элизабет и подмигнул.
Бедный Питер. Его триумф продлился недолго. Пять минут спустя Томми вернулась в длинной черной юбке, удерживаемой ремнем с защелкой, синей блузе с декольте, крапчатом пиджаке и шерстяном шарфе, с плотно сжатыми губами, длинные ресницы трепетали.
— Томми, — (сурово), — к чему весь этот маскарад?
— Я поняла. Я вам не подхожу. Спасибо, что взяли меня на испытательный срок. Моя вина. — Томми, — (менее сурово), — не идиотничай.
— Я не идиотка. Спросите Эмму. Она говорила мне, что я хорошо готовлю. Говорила, что у меня к этому талант. Она не стала бы меня обманывать.
— Томми, — (без всякой суровости), — присядь. Эмма совершенно права. Твоя готовка… она все лучше и лучше. Как Эмма и сказала, у тебя талант. Твоя… настойчивость, твоя целеустремленность это подтверждают.
— Тогда почему вы хотите взять кого-то еще?
Если бы Питер мог ответить правдиво! Если бы мог сказать: «Милая моя, я одинокий старик. Я этого не знал до… еще совсем недавно. А теперь не могу забыть. Мои жена и сын умерли много лет тому назад. Я был беден, а иначе смог бы их спасти. Я сильно тосковал. Часы моей жизни остановились. Ключ от них я прятал. Не хотел ни о чем думать. Ты подкралась ко мне, вынырнув из густого тумана, оживив давние мечты. Не уходи снова, Томми…»
