– Как вас зовут?
– Йохан Кирш, – после паузы ответил человек. – Доктор Йохан Кирш.
Агуня что-то толкла в ступе.
Лицо ее не выражало ничего. Но потом она застыла на полудвижении – и вдруг со всей силы в ярости ударила посудину о камни.
Вождь шел вдоль реки, потом остановился:
– Фема!
Он подождал секунду, и Фема медленно поднялась из-за каменной гряды.
– Почему ты прячешься от людей? – спросил он. – Разве ты мышка или хорек?
Фема молчала.
– Идем домой, – сказал отец.
Фема молча помотала головой.
– Ты хочешь увидеть его еще раз?
Фема кивнула.
– Иди сюда.
Фема подошла, и Вождь обнял ее.
– Может быть, все еще обойдется, – сказал он. – Может быть, он будет жить здесь еще много разливов реки. Но ты взрослая девочка, ты знаешь: есть порядок…
– А если нарушить порядок?
– Тогда съедят меня, – просто сказал Вождь. – А потом тебя и бабушку.
– Кто?
– Они. Все, – в самое ухо дочери сказал Вождь.
Кетчуп сидел на своей койке, раскачиваясь взад-вперед. Человек с одичавшими глазами.
– Не оставляйте меня здесь одного, пожалуйста! – умолял он. – Либо пристрелите, либо зажмурьтесь покрепче и съешьте кусок карачура! Один раз. А там как пойдет. У меня есть радио… Будем разговаривать обо всем, вспоминать… Вы в армии были?
– Нет, – сказал Альберт.
– В армии, перед отбоем, мы вспоминали вслух все подряд из человеческих времен: рестораны, фильмы… девушек вспоминали… Давайте, а? Скоротаем жизнь…
– Я не могу, доктор, – сказал Альберт. – Не обижайтесь – не могу!
– Тогда вам лучше застрелиться, – после паузы произнес Кетчуп. – Я знаю, что говорю.
Короткий северный день уходил прочь, и племя провожало его, сидя у костра. Подросток точил нож под одобрительными взглядами женщин.
– Твой-то как вырос… – сказала одна другой. – Сколько ему?
– Еще маленький, – зарделась женщина.
– Не очень-то маленький, – заметила третья, с красивой грудью. – Мне шкуру подарил. Смотрит все время. Такой красавец.
Юноша резко встал и опрометью бросился прочь.
– Хочешь, я его научу? – спросила у матери третья.
– Чему?
– А вот чего сама умею, тому и научу.
– Ой, бабы… – поморщился дядька-людоед, сидевший на завалинке с сигареткой.
– Завидно – скажи, – отрезала та, которая была с красивой грудью.
– Дура, – беззлобно ответил дядька. – Лучше бы подымила вокруг – от комарья спасу нет.
– Да-а… – подал голос щупловатый, лежавший неподалеку с пивком в руке. – Комары у нас – о-о!..
– Комары везде о-о, – сказал дядька.
– Не-е, – возразил щупловатый. – Наши больше. Таких, как у нас, нигде нет. Просто птицы. И запах вот этот… Нигде такого нет!
– Так это ты и пахнешь, – вдруг сказала красивая.
– Ой, бабы! – вдруг выдохнула мать юноши. – Когда ж нам счастье будет?
Альберта под конвоем вели мимо этого диалога по берегу реки. Рядом группа молодых аборигенов лениво играла во что-то вроде футбола, перебрасываясь вместо мяча черепом.
– Вы не оставляете мне выбора, – угрюмо сказал Вождь. Он сидел в своей юрте, перед ним стоял приведенный.
– Это ваши проблемы!
– Не дерзи мне, дурак, – сказал Вождь. И после паузы произнес: – У меня есть дочь…
– Я понимаю… – Альберт сменил тон.
– Какой понятливый! – прервал его человек в пальто на голое тело. – Ну, хорошо. Давай – компромисс…
– У нас уже был компромисс.
– А-а, – хмыкнул Вождь. – Нет, это я тебя просто обманул! А компромисс – сейчас. Ты не будешь есть карачура. Станцуешь вместе со всеми, совершишь обряд… в общем, все, что полагается… а мясо я подменю. – Он понизил голос. – Съешь кусок кабанины. И будем жить!
– Я не стану жить по-вашему! – сорвался Альберт.
– Дурак, – снова констатировал Вождь. – Ладно. – Он задавил в пепельнице сигарету и встал, давая понять, что разговор окончен. – Дело хозяйское! Не пропусти рассвет. Этот – последний…
– Как это будет? – не выдержал Альберт.
– А-а, перестал геройствовать? – Вождь усмехнулся почти печально. – Ничего нового, мой друг. Сегодня моя ясновидящая теща увидит во сне, как вы просите духов ночи навести порчу на наш прекрасный народ. Вас свяжут. Потом Вуду выступит с речью перед Советом племени. Он расскажет о раскрытом заговоре. Кстати: время от времени Вуду трахает жену одного нашего ветерана, и ветеран, кажется, что-то подозревает, поэтому не исключено, что у вас появится сообщник. Потом вас съедят – скорее всего, вместе с ветераном.
Вождь помолчал, а потом попросил:
– Не доводите до этого идиотизма, Альберт. Если вам не жалко себя, пожалейте мою дочь!
Вождь вышел из юрты – и напоролся взглядом на взгляд Фемы. Она сидела на корточках и затравленно смотрела в глаза отцу. За спиной Вождя в юрту тут же вошли трое – через мгновение они вывели Альберта и повели в сторону палатки.
Один из конвоиров легко и почти дружески подталкивал миссионера в спину.
– Не ходи за ними, – тихо, но жестко остановил Вождь движение дочери. – Может быть, он еще передумает, – добавил он.
Фема хотела что-то спросить, но не спросила, и Вождь, тоже ничего более не сказав, вернулся к себе в юрту.
А возле Фемы возник Вуду.
– Ты совсем замерзла, – сказал он, протягивая питье.
Фема не пошевелилась.
– Выпей, – велел Вуду. – Горячее.
– Вы говорили: духи реки хотят ему добра! – вдруг горячо заговорила дочь Вождя. – Вы…
– Я поэтому и пришел, – перебил ее Вуду. – Пей!
Фема отпила из чаши.
– А теперь пойдем.
– Куда?
– Туда, где все будет хорошо, – ответил Вуду.
Когда конвоиры ушли, Альберт еще некоторое время постоял посреди своей палатки. Потом сел, поправил книги. Автоматически открыл тетрадь и даже взял ручку. Потом отбросил ее и обхватил голову руками.
– Привет, – раздался рядом голос мальчика.
– Здравствуй. – Альберт даже не заметил, когда вошел Локоток.
– Я тут посижу?
– Хорошо, – согласился Альберт.
Локоток сел.
– Давай сварим микроба? – предложил он после паузы.
– Прости. – Альберт с трудом выдавил улыбку. – Не хочется.
Они еще помолчали, а потом Локоток спросил:
– Шибанутый, тебе страшно?
– Страшно, – ответил Альберт.
– Потому что тебя убьют?
– Да. Откуда ты знаешь?
– Все говорят…
– Надеюсь, это сделаешь не ты, – сказал Альберт, и мальчик вдруг бросился на него с воем и с кулаками:
– Смеешься, да? Смеешься!
– Ты что! Ты что?..
Альберт не сразу сумел поймать Локотка за руки, а тот кричал ему в лицо, задыхаясь, сдавленным голосом:
– Если бы был другой карачур, я бы смог! Я бы смог! А этот смотрит прямо в глаза! Я же не виноват, что он на меня… смотрит! И прямо как будто говорит: а я тебя не убил, а я тебя не убил! И у меня руки как не свои, и всего прямо… бьет внутри… К-колдовство какое-то!
– Так ты его не убил? – ахнул Альберт.
– Не смог! – в отчаянии простонал мальчишка. – Опозорил отца-а!
И он зарыдал на руках у Альберта.
Фема порывисто целовала руки Вуду.
– Ну-ну, что ты, что ты… – говорил старик. – Ты все запомнила?
– Конечно! Когда крикнет сова – сначала один раз, а потом два…
– Умница, – сказал Вуду и погладил ее по голове. – А теперь ступай к нему.
Вождь остановился у костра, перед которым, не мигая, сидела Агуня.
– Может быть, пора спать? – произнес он, помолчав.
– У меня осталось мало времени, – ответила женщина.
– Вам рано думать о смерти, – сказал Вождь.
– Ты помнишь мою дочь? – вдруг спросила Агуня.
– Да, – ответил человек в пальто на голое тело.
– Я видела ее сегодня, – просто сказала Агуня. Она подняла взгляд от огня. – Иногда я вижу сны без твоих указаний, Вождь. Она плакала.
Вождь ничего не ответил.
– Зачем это все, если она плакала?
За спиной Агуни бесшумно возник Правая Рука. Вождь поймал его взгляд и дал знак рукой: сейчас.
– Ладно, – вздохнула Агуня. – Иди, начальник. У тебя так много дел…
Глубокая ночь дышала вокруг реки.
Локоток стоял на берегу реки, всхлипывая и тайком щелкая себя по темечку. Стражи пили у палатки Альберта, поглядывая на полог. Где-то женщина баюкала своего Дудо:
– Дудо вырастет большой. Он никого не будет бояться. И все будут его любить… И духи реки его не тронут, и будет Дудо жить долго-долго…
Альберт лежал, глядя в темную ткань палатки, у изголовья сидела Фема.
– И найдет волшебную траву, – баюкала женщина, – и станет быстрым и невидимым, и съест всех карачуров… Всех-всех! – нежно и страстно повторила она.
– Мы не виноваты, – сказала Фема. – Мы так живем.
– Я знаю, – сказал Альберт, и вздох все-таки вырвался из его груди. – Черт возьми, как глупо!
– Ну-ну-ну, ничего-ничего… – сказала Фема и осторожно погладила его по голове. – Поболит и пройдет, поболит и пройдет…
Совсем рядом, из-за тонкой ткани, начали раздаваться откровенные звуки любви. Альберт отвернулся. Но женский стон пробивал небеса, и Фема вдруг наклонилась и повернула голову Альберта к себе:
