Но даже если вы с ним согласны, вы не скажете, что такие цифры вознаграждают за тяжкий труд. Гермиона же полагала, что причина не в качестве книг, а в недостатке рекламы. Однажды она завела об этом речь, и Попгуд заметил, что расхваливать авторов в печати накладно и бесплодно. Плоды приносит… как бы это назвать?
— Реклама слухов? — подсказал Грули.
— Она самая, — согласился его собрат, благодарно глядя на мастера слова.
Поэтому мы не удивимся, что Гермиона опьянялась вином прельстительных слов, и даже глава издательства «Радость жизни» казался ей довольно красивым. Но вдруг после долгих похвал он произнес:
— Однако…
И помолчал; а Гермиона, спускаясь с облака, посмотрела на него. Когда тебе предлагают двадцать процентов, а дальше — двадцать пять, такие слова неуместны.
— Однако? — повторила она.
Отис снял, протер и надел роговые очки (нос его к этому времени стал темно-малиновым). Кроме того, он потрогал прыщ и погладил бакенбарды.
— Понимаете, — начал он, — не все у меня так гладко. Может быть, денег не будет. Я разорюсь.
— Что!
— Да. На меня подают в суд. Адвокат говорит, что убытки огромны.
— Вы можете выиграть.
— Если дойдет до суда — не могу. Просто не знаю, что и делать. Этот Босток…
— БОСТОК?
— Сэр Эйлмер Босток. Он был губернатором одной африканской колонии, написал мемуары, отдал мне…
— Нет! В «Задор».
— Мы переменили название. Теперь оно как-то острее. Но вы-то откуда об этом знаете? Удивительно, как расходятся слухи… Ну, если знаете, объяснять не буду. Босток мстит мне, он недобрый человек. Поверьте, судебная тяжба меня разорит.
— Ах так! — сказала Гермиона.
Лорд Икенхем, глядя на ее фото, решил, что она может испепелить взглядом, — и не ошибся. Простое «Ах так!» звучало зловеще, как «Хо!» у констебля Поттера.
Мы упоминали в нашей летописи о волке, который не нашел в санях русского крестьянина, и тигре, который не получил к завтраку неимущего индуса. Что их чувства перед чувствами молодой писательницы, которая узнала, что ее отец пытается разорить сказочно-прекрасного главу издательства «Радость жизни»!
Гермиона встала. Лицо ее было мрачным и решительным.
— Не беспокойтесь, мистер Поттер, — сказала она. — Дело до суда не дойдет.
— Что?…
— Я не сказала вам, что Гвиннет Гульд — мой псевдоним. Я Гермиона Босток, дочь сэра Эйлмера.
— Дочь? — проговорил ошеломленный Отис. — Это поразительно! Это удивительно! Это невероятно!
— С отцом я поговорю. Сейчас же поеду к ним.
— Может быть, и мне поехать на всякий случай?
— Что ж, я вас подвезу. Пока мы беседуем, посидите в кабачке. Если вы готовы, идемте. Машина у входа.
Подъезжая к Гилфорду, Гермиона ощутила, что мысль, которая тыкалась в ее сознание, словно пьяный жилец, когда он не может попасть ключом в скважину, туда вошла. Она глотнула воздуха.
— Простите? — сказал Отис, вздыхавший все время, ибо ее манера водить машину была для него внове.
— Ничего, — отвечала Гермиона. — Так, вспомнила.
Вспомнила она, что кроткая леди Босток сидит уже три часа в лондонской квартире, намереваясь поговорить про Реджинальда. Легкий укол совести погасила мысль об удобных креслах и новых журналах. Гермиона нажала на акселератор, и Отис, закрыв глаза, препоручил свою душу Богу.
1
Послеполуденное солнце, освещавшее сквозь сплошное окно бывшую спальню Мартышки, осветило тем самым и его бывшую невесту, прерывая ее недолгий сон. Она встала, зевнула и потянулась.
Окно выходило на балкон. В летний день приятно посидеть на балконе, но, если ты хотя бы немного известен полиции, этого делать не следует. Пришлось стоять за гардиной, глядя оттуда на зелено-золотой мир.
Насмотревшись на кусок дорожки и часть цветущего куста, Салли собралась сесть в шезлонг, когда увидела высокого изысканного человека с небольшим чемоданом. Он скрылся, а через секунду-другую на балкон что-то шмякнулось.
Сердце у нее подпрыгнуло. Со свойственным ей умом она поняла, что это платье. У пятого графа бывали приступы легкомыслия, но он не стал бы бросать чемоданы просто так. Осторожно, на четвереньках, Салли подкралась к бесценному дару и схватила его.
Белое платье и алый жакет леди Икенхем она надела с той быстротой, какую проявит всякая девушка, располагавшая какое-то время только цветастым халатом. Лорд Икенхем вошел, когда она смотрелась в зеркало.
— Все в порядке? — осведомился он. — Неплохой бросок, а? Заметь, я с давних пор ничего не швырял вверх, но, если продаешь газированную воду, рука не ослабеет. Хороший жакет. Элегантный.
Салли его поцеловала.
— Спасибо, дядя Фред, — сказала она. — Вы просто ангел. А вас никто не видел?
— Никто. Хозяйка уехала в Лондон, Балбес в деревне, продает кому-то корову, если я не спутал.
— Почему же сейчас не поставить бюст? — удивилась Салли.
— Неужели ты думаешь, что мне не пришло это в голову? Я сразу устремился в музей и обнаружил, что Балбес его запер, а ключ увез. Как я говорил Мартышке, есть в Балбесе какая-то грубость души. Но не волнуйся. Вскоре я все устрою самым лучшим образом.
— О, если бы!
— Салли! Неужели и ты мне не доверяешь?
— Доверяю, доверяю! Дядя, миленький, забудьте эти глупые слова!
— Я их уже забыл. Да, ты прелестна в этом платье. Видение, иначе не скажешь. Не удивляюсь, что Мартышка тебя любит.
— Любил.
— Любит, и сильнее, чем прежде. Вчера он так и вылупился. Видела ты креветку в брачный сезон? Вылитый Мартышка. А напоследок он мне сказал: «Как она хороша!» Это любовь.
— Если я ему понравилась в таком халате…
— Любовь, ты уж мне поверь. Он тебя боготворит. Обожает. Умрет за розу из твоих волос. А ты как?
— Я-то не меняюсь.
— Любишь его?
— Обожаю.
— Похвально, хотя и странно. Я и сам его люблю. Собственно, кроме жены, тебя и собаки, я никого так не люблю, как Мартышку. А вот обожать — не обожаю. С чего бы?
— Очень просто. Он ягненок.
— Ты его так видишь?
— Конечно. Мягкий, беленький ягненок, которого хочется погладить.
— Может, ты и права. Я плохо разбираюсь в ягнятах. А вот что ты его любишь, это хорошо. Скоро понадобится. На мой взгляд, этому браку не бывать.
— Что-что, а сладость и свет вы распространять умеете!
— Стараюсь, как могу.
— Поговорите еще! Почему вы так думаете?
— Ну скажи, зачем Гермионе выходить за Мартышку?
— Наверное, тоже любит ягнят.
— Ерунда. Я видел только фото, но знаю, что ей нужен большой, надежный муж охотничье-рыболовного типа. Они с Биллом Окшотом созданы друг для друга. Но он слишком робок, так нельзя. Надо мне с ним поговорить. Пойду-ка поищу.
— Не ходите! Поговорим о Мартышке. Он измучился, смотреть больно. Сидел и стонал.
— А не пел?
— Скорее нет. Он закрыл лицо руками.
— Да, поет он иначе. Закинет голову, испускает ноты под углом в сорок пять градусов. Очень неприятно, особенно если это «О Долорес, королева дальних морей!». Итак, он стонал. Почему?
— Не хочет толкать полисмена в пруд.
— Не хочет? Даже ради божественной Элзи?
— Да.
— Что же ему дорого — он сам? — опечалился лорд Икенхем. — Ах, Салли, мужчины уже не те. Где Галахады? Помню, дева в беде только знак подаст — и я бегу, хлопая ушами. Ничего не поделаешь, долг чести! Мы обязаны Элзи Бин. Не понимаю, чего он волнуется. Пруд рядом, под рукой.
Салли посмотрела на графа так, как редко смотрела сама Жанна д'Арк.
— Где именно? — спросила она.
— Прямо у ворот. Элзи Бин сообщила мне, что Поттер часто стоит там, плюет и, будем надеяться, думает о ней. Что может быть приятней, чем толкнуть его в эти минуты? Ради прекрасной Элзи я бы толкнул двадцать констеблей.
— У Мартышки тонкая, ранимая душа.
— А у меня? В Нью-Йорке все удивлялись. Что там разговаривать! По донесениям, Поттер приезжает именно в это время. Где Мартышка?
— Не знаю.
— Пойду поищу.
— Минуточку, — сказала Салли, обретая сходство еще и с Иаилью, женой Хеверовой.
— В чем дело? Беспокоишься за своего Мартышку?
— Да.
— Сказано тебе, это легко и приятно.
— Не для него. Он ягненок.
— Почему ягненок не может толкнуть полисмена?
— Не может, и все. Тут нужна женщина.
— Господи, Салли! Ты не соби…
— Собираюсь. Все решено. Давно не творила добра. До свидания, дядя Фред.
Салли юркнула на балкон и, судя по звуку, перелезла на трубу. Выглянув из двери, граф увидел, как она исчезает. Он вздохнул — безрассудная юность исторгала из него такие вздохи — и вернулся в комнату, а оттуда направился в холл, где Билл Окшот балансировал палкой, держа ее на кончике носа.
