– Надо раньше было башкой думать! Куда ты нас завел?
Пьяные и потерянные, рядом с озером пива, а не так далеко, знаете, только по большому секрету, тсс, тут еще родник водки, солдатики топали вдоль берега, сговорившись придерживаться заранее выбранного Простаковым направления. Других предложений не было. Прудик с пивом встретился на их пути, чего только в русских лесах не встретишь, и сейчас они плавно огибали водную, а скорее, пивную преграду.
Резинкину мерещилось, что где-то невдалеке горит костерок и жарится шашлычок. Он искал указ о дембеле на чахлых деревцах и не находил.
Во фляжках у них булькало, в котелках плескалось. Счастье было бы полным, если б прошедшие три дня они нормально лопали. Но все сразу не бывает в жизни.
Спотыкаясь через каждые два шага, Простаков обещал Валетову, что он его не потащит.
– А куда ты денешься, – хихикал маленький, – неужели бросишь меня здесь? Вот сейчас ты придешь, встанешь перед лейтенантом Мудрецким и будешь блеять, как баран, не в состоянии связать двух слов. Что ты без меня? Да ничего, куча костей и мяса.
Резина плелся последним и все время умолял идти медленнее, боясь поотстать. Валетов наполовину полз уже, но еще упорно двигался вперед, Леха трезвел с каждым шагом.
Солнышко начало садиться, и на душе становилось грустно и кисло.
– Ну чего мы тут еще найдем? Может, колодец с медовухой, – рассуждал Простаков. – Знаете, как в старину медовуху варили? Одна часть меда, одна часть ягод. Все перемешивают и года на три-четыре бочоночек в погребок, потом достают, разливают. Смотри, чего понастроили-то посреди глуши!
Пьяные солдатики стояли и, лупая мутными глазами, долго рассматривали трехэтажный теремок, выросший на полянке непонятным образом. Дорог-то нет. Как материал-то завозили? Чудо!
– Ты погляди, облицован-то мрамором, – вздыхал Резинкин.
– Черным, – уточнил Валетов.
Леха мычал.
– Гляди, гаражи идут, пристройкой.
– Один открылся.
– Смотрите, внутри какая тачка.
Леха мычал.
– Это «Линкольн-Навигатор». Он стоит чемодан денег, – бормотал Резинкин. – В нем дури не мерено. Полный привод. Роскошь и комфорт внутри, броня снаружи.
Солнышко выгодно освещало дом. Окна сверкали. Витиеватые столбы крыльца и перила балконов поражали резьбой. Крыльцо манило к себе белыми мраморными ступенями. Высокие двери из белого пластика и стекла с напыленным на него металлом приглашали взяться за золотые массивные ручки и войти внутрь. Мягкие полукруглые своды влекли к себе, заставляя воображение выстраивать в голове виды уютных спален с мягкими подушками, широкими кроватями и столиками на колесиках, уставленными фруктами.
Около дома не было ни дорожек, ни тропинок. Метрах в десяти от крыльца ровный мягкий изумрудный газон сменяла голубая плитка.
Они вышли на поляну и пошли к теремку.
– Может, скажут нам хозяева, где находимся, – надеялся Фрол.
Резинкин смотрел все в сторону машины, пока ворота гаража сами не закрылись. Что это? Для чего? Подманивают? Сейчас нападут, убьют и сожрут. Ему стало не по себе.
– Может, прежде чем туда пойдем, нам здесь разуться? – Резинкин выпрямился, поправил висящий за спиной вещмешок, заботливо осмотрел удочку.
Мысль правильная, чего в гостях гадить. Сапоги у них грязные.
Ребята здесь, видать, крутые живут. Вон какую фигню в глуши учинили. Чем ближе подходили они, топая босыми ногами по кафельным плиткам и таща в руках тяжелые и кое-как оббитые от комков грязи сапоги, тем выше становился теремок. Он поднимался вверх куда больше, чем на стандартные три этажа, а его крыша едва не сравнивалась с высокими соснами.
Трое остановились, не решаясь ступить на белые ступени. Витые колонны, поддерживающие крыльцо, были массивны. Причудливая резьба с изображением райских птиц и мелкого зверья, белок, соболей, дикобразов покрывала их. Откуда-то прилетел шмель и начал кружиться над ними. Химики стряхнули с себя оцепенение. Каждому показалось, что внутри него заиграла тихая, приятная музыка, которая становилась все громче и громче, и вот уже вся поляна купается в мелодичных созвучиях колокольчиков, свирелей, бубенчиков и гуслей.
Серебристые от напыленного металла створки дверей распахнулись, и на крыльцо медленно выплыли три девушки в белых сарафанах, высоких кокошниках, увешанных жемчугами, с караваями в руках. Они низко поклонились солдатам, протягивая хлеб-соль, и не спешили выпрямляться. Висюльки на кокошниках раскачивались.
– Это чего, нам, что ли? – не понял Леха. Давно не видел хлеба. Да и девки ничего. В центре стояла, наклонив голову, здоровая широкомордая девица в русском народном наряде. Леха поставил свои сапоги с одной стороны, котелок с водкой с другой и потопал босыми ногами вверх по белому мрамору.
Он встал перед девицей, тут же поднявшей голову и смотревшей на него пристально черными как смоль глазами. Леха потерялся. Он попытался отломить кусок хлебца. Но корочка оказалась жесткой. Он надавил со всей силы, девчонка не выдержала, и каравай полетел вниз, покатился по ступенькам, задев хлеб девчоночки поменьше, постройнее, с затянутыми в тугую косу пепельными волосами и голубыми глазами, вышедшую аккурат напротив Резинкина.
– Вечно ты все, Леха, испортишь! – закричал Фрол, подбегая к маленькой и ядреной девчоночке, чьи короткие волосы были полностью скрыты кокошником. Через нитки жемчуга Фрол все же разглядел крашеный рыжий чуб на черном фоне. Она кокетливо склонила голову и протянула Фролу хлеб.
Леха не впал в замешательство, он поднял со ступеней каравай, отломил кусок, посыпал его солью, зачерпнув оставшуюся в солонке, и засунул в рот. Жуя, огляделся по сторонам. С крылечка лесок казался просто нарисованным. Таких на самом деле не бывает. Ни одного кривого деревца. Такое впечатление, что за диким лесом присматривал садовник. Осталось только все стволы побелить до высоты метр двадцать, бордюр положить и выкрасить его метр белым, метр красным, как в армии делают, чтоб красота природы бросалась в глаза не просто так и сама по себе, а по строгому плану.
Самая фигуристая из трех красавиц впилась в него черными глазками.
– Ничего, хлеб нормальный, – прожевав, вынес вердикт Леха. – Как тебя зовут?
– Маша.
Вошли в теремок.
Витек обернулся на оставленные им сапоги и котелок. Ведь если имущество пропадет, то Евздрихин ведь шкуру спустит.
– Ничего не пропадет. – Видать, не только услышав Лизочкин голос, но и поняв смысл ее слов, из чащи выбежал огромный серый волчара с золотым ошейником и услужливо уселся рядом с сапогами, помахивая хвостом на собачий манер.
– Теперь как бы нам обратно свое забрать.
– Ничего, он послушный, – пела Лизочка, перебрасывая одним движением головы пепельную косу со спины на грудь.
Мужики ввалились в хоромы. Деревянный пол. Обшитые досками стены. Дышалось легко. Обстановка не была роскошной, но в холле были диваны и кресла, большой стол, на котором, к сожалению Лехи, ничего, кроме белой узорчатой скатерти, не было. Он протянул руку в сторону стола и хотел что-то сказать, но Маша покачала головой:
– Это потом. А сейчас пойдемте в баньку париться, Алексей Дмитриевич.
Леха не въехал.
– А откуда ты знаешь мое отчество?
– Ты же сам мне сказал, молодец.
– Я не говорил. – Потом он подумал, что пьяный и мог чего-то не упомнить. – Видать, запамятовал уже, – отступил он, так как перспектива баньки пленила его. Потом он вспомнил о девчонке, оставленной на гражданке, и застопорился.
– Что ты, милый, – разливала липкую патоку Маша, – ты же сейчас в армии, вспомни об этом.
Простаков быстро согласился.
– Ну, чего стоишь? Показывай, где тут у вас мыльня.
Витек шел с Лизой, у которой в одной руке появилось откуда-то желтое махровое полотенце, а в другой она несла большую дубовую кадку с веником.
Фрол расстегнул ремень, на котором висела фляжка с пивом. Леха обернулся:
– Валет, возьми пивка-то, а то что за баня без пива.
Маша успокоила его:
– Там уже и столик для вас накрыт.
– Неужели? А может, вы, девчонки, все замужние?
Тут здоровая Мария покраснела и прикрыла глаза длинными ресницами.
– Ну как вы могли подумать, Алексей Дмитриевич? Мы все свои восемнадцать годков только вас и ждали. К этой встрече всю жизнь готовились.
Леха расплылся.
– Да? Ну хорошо, где банька-то?
Они пошли длинным коридором и уперлись в дубовую большую дверь.
– Ну вот и пришли, – сообщила Мария, останавливаясь.
– Откуда у тебя полотенце и кадка, я не видел, чтобы ты их брала? – У Лехи в последний раз за вечер появилось ощущение, что что-то здесь не так.
– Задумался ты, родненький, не заметил, как брала я все необходимое.
– Веник березовый?
– Березовый.
Фрол тем временем, пока Леха с Машкой разводили между собой кисель на компот, шел уже в обнимочку с Глашкой. Он содрал по дороге с нее кокошник и оставил его валяться в гостиной.
