Второй Мыслитель отложил газету.
– Что это такое? – спросил он слабым голосом.
– Это новое научное открытие, – сказал Первый.
– Это дикость! – закричал Второй Мыслитель.
– Не большая дикость, чем все остальное. Подумайте сами. Предателя и труса объявляют героем. Вместо него хоронят лошадь. Все говорят, что вдова на похоронах была подставная и сын тоже.
– В таком случае, – усмехнулся Второй Мыслитель, – им следовало бы привести кобылицу и жеребенка.
– Сейчас не время для шуток, – строго сказал Первый Мыслитель. – Вы не понимаете. Это все не так просто. Как вы думаете, для чего они затеяли всю эту историю с черепом?
– А… – Второй Мыслитель махнул рукой, откидываясь на подушку. – Просто положили, что подвернулось под руку. Они же не знали, что этот пьяный дурак споткнется и уронит гроб.
– Вы, как всегда, ошибаетесь! – радостно закричал Первый Мыслитель. – Они никогда просто так не спотыкаются. Они сделали это нарочно.
– Но для чего?
– В том-то и дело. Для чего? А вы сами подумайте.
Второй Мыслитель напрягся, но тут же лицо его прояснилось.
– Понимаю, – сказал он радостно. – Как Калигула объявил своего коня сенатором, так они…
– Чепуха! – резко оборвал Первый Мыслитель. – Калигула сделал коня сенатором, но сам он конем не был, а здесь намек на совсем другое.
– На что же? – нетерпеливо вскрикнул Второй Мыслитель.
– А вот на что! – Первый Мыслитель достал из бокового кармана газету «Правда» с портретом Сталина и развернул ее пред своим собеседником. – Вот вглядитесь в этот портрет.
Второй Мыслитель вгляделся. Двумя глазами, потом каждым глазом по отдельности.
– Ну и что, что? – вопросил он нетерпеливо. – Говорите же, что вы имеете в виду!
– А вы сами не видите?
– Нет, сам я не вижу, – раздражился Второй.
– Надо быть слепым, чтобы этого не видеть. – Хорошо, я вам скажу. – Первый Мыслитель оглянулся, как бы предполагая, что кто-то невидимый и неслышимый подошел и стоит за его спиной. Никого не увидев, он наклонился к уху своего товарища и шепотом прошелестел:
– Разве вы не видите, что в этом лице есть что-то от лошади?
– Глупости! – возразил Второй Мыслитель. – В нем, усатом, есть что-то от кота. Хотя… Пожалуй, вы правы.
– Конечно, я прав. Я всегда прав. А кроме того, вы слышали что-нибудь о князе Голицыне?
– Голицыных много… – ответил Второй Мыслитель уклончиво.
– Не валяйте дурака! – сердито возразил Первый Мыслитель. – Вы знаете хорошо, что я говорю о том Голицыне, который сидит в здешней тюрьме. Обратите внимание, сколько загадочного во всей этой истории. Появляется какой-то Чонкин, который будто бы совершенно один, а против него бросают целую воинскую часть. Его с трудом арестовывают, после этого выясняется, что он вовсе не Чонкин, а князь Голицын, потом затевается история с длинным черепом, и теперь вот эта статья. Нет, это все неспроста. Вы понимаете, что это значит?
– Что? – Второй Мыслитель был крайне заинтригован.
– Борьба круглоголовых во главе с князем Голицыным окончилась пока победой длинноголовых.
– И что же вы думаете?
– Я думаю, что вам в первую очередь надо надеть вот это… – С этими словами Первый Мыслитель вынул из-за пазухи второй парик и бросил на кровать к ногам своего друга. Это был замечательный парик, своего рода шедевр, с ватной подкладкой.
– Вот это? – спросил Второй Мыслитель, ногой отталкивая подарок. – Вот это? – Он вскочил как ужаленный. – Никогда! – прокричал он, размахивая кулаками. – Запомните, никогда я не надену на себя эту пакость!
– То же самое сказал сначала и я, – горько усмехнулся Первый Мыслитель. – А потом я подумал: лучше все-таки носить длинную голову, чем совсем никакую.
Осталось совсем неизвестным, сколько времени и слов еще потратил Первый Мыслитель на то, чтобы убедить в своей правоте Второго, но уже вечером оба прогуливались (Второй Мыслитель скоропостижно выздоровел) по улице Поперечно-Почтамтской (кажется, она в то время – но, как выяснилось, ненадолго – была переименована в Милягинскую) без головных уборов и некоторым оторопелым знакомым небрежно кивали удлиненными своими головами.
Говорят, что Первый Мыслитель оказался полностью прав, и в городе несколько дней шла охота на круглоголовых. И у некоторых головы вроде сразу удлинились, и те, с кем это произошло, бывало, в пылу полемики говорили своим оппонентам:
– А что-то мне сдается, у вас головка больно уж кругловата.
Правда это или чистые враки, утверждать не берусь (сам я лично этому, конечно, не верю), но вот что с Андреем Еремеевичем Ревкиным на этой почве случилась преогромная неприятность, это уж, кажется, точно.
С Ревкиным случилось вот что. Он эту ученую статью кандидата Ушастого воспринял как выпад против себя лично. Он перед зеркалом даже вертелся тайком от Аглаи, вершками обмеривал свой собственный череп от затылка до подбородка и от уха до уха, и измерения эти оказались удручающими для него. А удлинить свою голову при помощи спецпарика он, конечно, не мог, ибо народ его знал таким, каков он есть, и терять свой авторитет он не желал. Однако он понял, что власть его уходит из рук, как песок, и потому решился на самый отчаянный шаг. Он определенно заявил, что подобного безобразия терпеть не будет, и послал в обком статью Ушастого и свою докладную записку, в которой называл статью псевдонаучной и шарлатанской, утверждал, что она инспирирована, конечно, новым начальником Тех Кому Надо, который с самого начала ведет себя вызывающе, игнорирует партийные органы и тем самым противопоставляет свое Учреждение партии. Опровергая основные положения статьи, Ревкин пошел на весьма рискованное, если не сказать безумное, возражение, написав, что если бы марксистское мировоззрение действительно влияло на строение черепа, то самый вытянутый череп был бы у товарища Сталина, ибо именно он обладает самым последовательным марксистским мировоззрением. «Между тем, – утверждал Ревкин, – стоит посмотреть на любую фотографию товарища Сталина, чтобы убедиться в абсурдности доводов К. Ушастого». Ревкин предлагал привлечь Фигурина к строгой партийной ответственности. Записку он эту направил в обком, но копию ее еще выше, в ЦК. Не дожидаясь ответа, он решил проявить свою власть на месте. Он написал короткую записку: «Т. Фигурин, вам необходимо срочно зайти в РК для выяснения некоторых обстоятельств». Записку отправил с шофером Мотей и стал ждать ответа. Он явно нервничал и ни на чем не мог сосредоточить внимание. Мотя вернулась через сорок минут.
– Почему так долго? – напустился на нее Ревкин.
Ответить она не успела. Вслед за ней вошли два рослых молодых человека в штатском, и один из них, улыбнувшись, спросил:
– Где у вас оружие, хозяин?
И самое удивительное, Ревкин не спросил у них никаких документов, сразу показал на ящик стола, в котором лежал револьвер.
В сопровождении молодых людей Ревкин вышел в приемную.
– Анна Мартыновна, – сказал он зачем-то секретарше, – я тут вынужден ненадолго удалиться. Если позвонят с бондарного завода, скажите, чтобы собрание проводили без меня.
– Хорошо, – сказала Анна Мартыновна, тревожно глядя на Ревкина. – А вы… скоро вернетесь?
Давая ей понять, что дальнейшее зависит не от него (хотя она и так все поняла), Ревкин посмотрел на одного из сопровождающих и вежливо спросил:
– Как вы думаете, мы скоро обернемся?
Но тот улыбнулся и сказал:
– Пойдемте, хозяин.
Майор Фигурин встретил своего гостя радушно.
– Очень рад, очень рад, – бормотал он, пожимая Ревкину руку, – давно мечтал познакомиться, но не успел приступить к работе, сразу все навалилось: и этот Чонкин, и этот Миляга… так закрутился, что даже не смог выбрать времени представиться вам. А тут как раз ваша записка. Вот я и подумал, что, пожалуй, будет удобнее, если мы встретимся у меня, а не у вас.
Затем он сказал, что поведение Ревкина последнее время его несколько беспокоит.
– Мне не очень понятно, – сказал он, – что вы так выступаете против этого несчастного Миляги, ведь он, собственно говоря, уже покойник, а вы… а вы еще нет. – Фигурин широко улыбнулся. – У вас с ним личные счеты?
– У меня ни с кем личных счетов нет, – резко сказал Ревкин, – а погиб Миляга не как герой, а как предатель. Я сам был тому свидетелем.
– Ах, Андрей Еремеевич, – покачал головой Фигурин. – Не мне вам говорить, что нам нужна не всякая правда, а только та, которая нам нужна. И потом, это ваше возмущение, что там в гробу оказался не тот череп. Допускаю, что вы видели, как он погиб, но череп же его вы не видели. Ну, согласен, может, не тот череп, может, другой. Ребята наши тут торопились, некогда было, время военное, положили что нашли. Стоит ли из-за мелочей поднимать шум?
– Стоит, – сердито сказал Ревкин, – очень даже стоит. Весь район про это говорит.
