Закончив, Фробишер одним глотком осушил свой стакан.
— Ничего более печального мне еще не приходилось слышать, — сказал Перс.
В баре замигали лампочки.
— Закрываем, дамы и господа! — выкрикнул бармен. — Идем, — сказал Фробишер, — я знаю место, где можно продолжить. В Сохо.
Компьютерный центр университета в Дарлингтоне допоздна светится огнями. Студенты — пользователи электронной техники уже давно разошлись по общежитиям и наемным углам, кафе и дискотекам, оставив за собой отбросы в виде цветных перфокарт, рулонов распечатки и бумажных обрезков. В воздухе слегка пахнет горелым, будто электронная техника выжгла всю его природную свежесть. В здании осталось двое: один, сидя за стеклянной перегородкой, снимает обертку с бутерброда с сыром и задумчиво поглядывает на другого, который склонился над клавиатурой терминала в машинном зале.
— НИКТО МЕНЯ НЕ ЛЮБИТ, — печатает Робин Демпси.
— ПОЧЕМУ ВЫ ТАК ДУМАЕТЕ?
— ЗАВИДЕВ МЕНЯ В УНИВЕРСИТЕТСКОЙ СТОЛОВОЙ, КОЛЛЕГИ НИКОГДА НЕ ПОДСАЖИВАЮТСЯ КО МНЕ ЗА СТОЛ.
— КАК ВЫ ДУМАЕТЕ, ПОЧЕМУ?
— НЕ ХОТЯТ СО МНОЙ РАЗГОВАРИВАТЬ.
— ПОЧЕМУ, ПО-ВАШЕМУ, ОНИ ЭТОГО НЕ ХОТЯТ?
— ПОТОМУ ЧТО БОЯТСЯ, ЧТО Я НАЧНУ ИМ РАССКАЗЫВАТЬ О СВОЕЙ НАУЧНОЙ РАБОТЕ, ЧЕГО ОНИ НЕ ПЕРЕНОСЯТ, ТАК КАК Я ЗАНИМАЮСЬ НАУКОЙ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ВСЕ ОНИ ВМЕСТЕ ВЗЯТЫЕ.
— РАССКАЖИТЕ О СВОЕЙ НАУЧНОЙ РАБОТЕ.
И Робин Демпси час без перерыва барабанит по клавиатуре.
Перс никогда прежде не бывал в Сохо. Его не только ошеломило, но и возбудило бесстыдство, с каким у посетителей злачного района распаляют похоть. Стриптиз, массажные салоны, порнофильмы, порновидео, порнокниги и порножурналы — на всех углах и во всех мыслимых формах. Пульсирующий ритм рока, бьющий из полуподвалов. Запах рыбы и чеснока, проникающий через вентиляционные решетки. Шлюхи и зазывалы, маячащие в дверных проемах. И всюду красующееся слово «секс»: на книжных обложках, в витринах магазинов, на майках — и крупно, и мелко, и печатными буквами, и неоновым светом, и красное, и желтое, и синее, и вдоль, и поперек, и по диагонали.
— Вконец загадили Сохо, — пожаловался Рональд Фробишер. — Одна большая порнуха, вот что это теперь такое. И куда подевались чудные итальянские бакалейные лавки и винные магазинчики? — Он в нерешительности остановился у перекрестка. — Все так поменялось, не мудрено и заблудиться. Если память мне не изменяет, здесь когда-то был магазин, где продавали кофе в зернах. — Теперь магазин торговал порнографической литературой. Перс заглянул внутрь. Читатели мужского пола стояли шеренгой у книжных полок в молчании и задумчивости, как у писсуаров в туалете или в церкви на молитве.
— Я бы не сказал, что они кайф ловят, — заметил Перс, когда они с Фробишером двинулись дальше.
— И неудивительно. Я думаю, если кто из книгочеев начнет дрочить, его вышвырнут на улицу. — Фробишер свернул в узкий переулок и остановился у дверей, над которыми светилась неоновая вывеска «Клуб Экзотика».
— Вот сволочи, — сказал Фробишер. — Прикрыли старый добрый клуб «Погасшие огни».
— Кажется, теперь здесь стриптиз, — сказал Перс, разглядывая фотографии артисток, заключенные в стеклянную витрину: Лола, Шармен, Мэйди.
— Ну что, ребята, заходим? — спросил возникший в дверном проеме смуглый коренастый человек. — Наши девочки вставят грифель вам в карандаши.
— Меня больше устроит лента для пишущей машинки, — ответил Фробишер. — А где теперь ночной клуб «Погасшие огни», который раньше был на этом месте?
— Не знаю, — сказал крепыш, пожав плечами. — Да вы заходите, посмотрите шоу — не пожалеете.
— Спасибо, в другой раз. Идем, Перс.
— Погодите. — Перс, едва не потеряв сознание, уперся обеими руками в стену. На одной из фотографий, вне всякого сомнения, была изображена Анжелика, обнаженная и опутанная цепями; руки ее были связаны за спиной, а по плечам струились распущенные волосы. Лицо было картинно искажено страданием. На лобке стояла красная печать «Просмотрено цензурой», а на красной ленте поперек груди написано ее имя: Лили. А. Л. Пабст. Анжелика Лили Пабст.
— Перс, что с тобой? — спросил Фробишер. — Тебе плохо?
— Мне срочно нужно туда зайти, — сказал Перс.
— Что?
— И правильно, — сказал привратник. — Молодой человек знает что делает.
— Опомнись, тебя в три счета обдерут как липку, — сказал Фробишер.
— Не слушайте его, — сказал привратник. — За вход всего три фунта, включая первую порцию спиртного.
— Послушай, если хочешь увидеть настоящий стриптиз, позволь мне отвести тебя кое-куда повыше классом. Я знаю одно место на Брюер-стрит.
— Нет, — сказал Перс. — Мне надо сюда.
— Хотите знать мое мнение, молодой человек? — сказал привратник. — У вас отличный вкус. Не то что у этого старикана.
— Это я старикан? — возмутился Фробишер. И, недовольно ворча, вошел вслед за Персом в дверь. Перс заплатил за себя и за Фробишера сдачей от десятки, которую одолжил ему писатель. — У меня платить за эту пошлятину рука не поднимается, — сказал Фробишер, пока они с Персом ощупью пробирались к свободному столику. В «Экзотике» было так же темно, как и в киноклубе «для взрослых» города Раммиджа, — за исключением маленькой сцены, которая была озарена розовым светом и на которой под аккомпанемент музыки в стиле диско молодая женщина — не Анжелика — нагишом, но в сапогах со шпорами, энергично подпрыгивала на лошадке-качалке. Они сели и заказали виски.
— А мне если захочется взглянуть на голую бабу, достаточно написать об этом в сценарии, — сказал Фробишер. — «Призывно улыбаясь, она медленно расстегивает блузку». «Ее платье скользнуло на пол. Под ним на ней ничего не было». Что-нибудь в этом роде. И потом через несколько недель, удобно устроившись перед телевизором в собственном доме, я наслаждаюсь пикантными сценами. А тут, как в старомодных фильмах, девицы будут тебя динамить и притворяться, что они вовсе не тем заняты.
Как оказалось, Рональд Фробишер был недалек от истины. Вслед за номером с деревянной лошадкой последовали другие, в которых обнаженная натура демонстрировалась в самых несообразных декорациях — на пожарной станции, в салоне самолета, в эскимосском иглу. Иногда к артисткам присоединялся мускулистый молодой человек, судя по всему, голубой: он дополнял ансамбль, разыгрывая какой-нибудь банальный трюк с применением кнута или других инструментов пытки. Анжелика на сцене не появлялась.
Столики в клубе «Экзотика» стояли полукруглыми рядами лицом к сцене. Когда кто-либо из первого ряда покидал свое место, посетители из задних рядов перемещались поближе к рампе.
— Хочешь, пересядем? — предложил Фробишер. Перс покачал головой.
— Насмотрелся? — с надеждой спросил Фробишер.
— Я хочу досидеть до конца представления.
— До конца? Тогда мы проторчим здесь всю ночь. У них номера идут по кругу до самого закрытия.
— Но мы еще не видели всех номеров.
В это время свет на сцене приглушили, и зрителям была предъявлена обнаженная девушка, которая билась как рыба в подвешенной над сценой сетке. В публике раздались жидкие хлопки. Затем занавес опустился, и до ушей Перса донеслось тихое звяканье цепей. Он напрягся и, затаив дыхание, подался вперед. Диско сменилось симфоническим роком, с надрывом заныли электрогитары. Поднялся занавес — на сцене, в такой же позе, что и «Лили» на фотографии в стеклянной витрине, обнаружилась прикованная цепями к картонной скале нагая девушка: она извивалась, пытаясь вырваться из оков, широко раскрывала в ужасе глаза и рот, ее длинные волосы развевались в потоке подаваемого из-за кулис воздуха. Но это была не Анжелика. Это была та девушка, что скакала на детской лошадке. Перс осел на стуле, не вполне понимая, что пережил — разочарование или облегчение.
— Идемте отсюда, — сказал он Фробишеру.
— Давай уж досмотрим номер до конца, — ответил тот. — Кстати, это первый, который хоть немного меня завел.
Наверное, впечатляет вид нежного тела, в которое впиваются железные цепи.
Перс признал, что зрелище и на него произвело более сильное впечатление, чем предыдущие номера. В нем и нагота была тематически оправдана, и цвет с музыкой более выразительны: по заднику сцены пробегали волны, а на звуки гитарных аккордов наслаивался шум прибоя. Похоже, постановщику номера был известен миф об Андромеде, хотя финал обратился дурной пародией. Мускулистый гомик, изображавший Персея или, возможно, святого Георгия, который должен спасти прекрасную деву, был изгнан со сцены еще одной обнаженной девицей в обличье дракона — впрочем, по отношению к пленнице у нее были скорее эротические, чем агрессивные намерения. Номер завершился сценой лесбийской любви.
— Недурно, недурно, — сказал Фробишер, карабкаясь вслед за Персом по лестнице, ведущей на улицу.
