Я видел: друзья слегка озадачены, вероятно, даже разочарованы. Им, как и мне, хотелось задать пару простых вопросов, например, задавят ли итальянцы австрийцев? Получат ли по мозгам румыны? Сколько подводных лодок у Германии? Именно такие вопросы мы ежедневно задавали друг другу за ленчем и в поисках ответов штудировали утреннюю прессу. Пока встреча с Непререкаемым Авторитетом ожиданий не оправдывала.
Заговорить никто не решался — в гостиной воцарилась неловкая тишина. Первым осмелился прервать молчание мой друг Рэпли. Он занимается оптовой торговлей скобяными изделиями, довольно напорист и абсолютно раскрепощен. Именно он задал Непререкаемому Авторитету вопрос, который вертелся на языке у всех.
— Вот вы говорите о Бальхаусплатц… Что это?
— Да, прекрасно понимаю, о чем вы, — снисходительно улыбнулся Непререкаемый Авторитет. — Хотите выяснить, что такое Бальхаусплатц? Откровенно говоря, ответить на этот вопрос практически невозможно. Пожалуй, точнее всего определить его как движущую силу аусгляйха.
— Ясно, — вздохнул Рэпли.
— Тем не менее, очевидно, что после имбролио в Герцеговине Бальхаусплатц довольствуется ролью политического контрбалансира Вильгельмштрассе.
— Ага, — кивнул Рэпли.
— Разумеется, каждый знает, что отношениями Бальхаусплатц с Невским проспектом дирижирует Вильгельмштрассе.
Лично я об этом даже не подозревал, но вида не подал, равно как и мои друзья. Они продолжали курить с самым глубокомысленным видом.
— Не поймите меня превратно, — не унимался Непререкаемый Авторитет, — говоря о Невском проспекте, я не имею в виду Царское село.
— Нет, конечно, нет, — успокоили его мы.
— Конечно прежде невидимые щупальца Царского села проникали во все сферы без исключения.
Судя по нашей реакции, невидимые щупальца проникли в клуб и змеились по полу.
— Однако сейчас Царское село окончательно выведено из игры.
Мы вздохнули с облегчением: щупальцев можно больше не бояться! Я решил, что пора задать главный вопрос.
— Как по-вашему, — начал я, — война приведет к расколу Германии?
— Что именно вы имеете в виду, говоря о Германии: пруссачество или юнкеризм?
— Ни то и ни другое, — честно ответил я.
— Ясно, — мгновенно сориентировался Непререкаемый Авторитет, — речь о суверенитете, а конкретно о рейхсланде.
— Да, о нем самом, — кивнул я.
— Трудно ответить на ваш вопрос, не вдаваясь в сложные детали, но я попробую. Совершенно очевидно, что Миттель-Европа позволяет себе лишнее.
— Неужели позволяет?
— Безусловно! Дни Миттель-Европы сочтены. Я хотел сказать, все нынешние теории о Миттель-Европе — сущая фантасмагория, если учесть силу рейхсланда со времен Кёниггреца.
Авторитет обвел нас своим особенным испытующим взглядом. Мы дружно изобразили на лицах отвращение к фантасмагориям.
— В общем, можно не сомневаться: Миттель-Европе конец.
— Да, пожалуй, — осторожно проговорил я, не зная, нужно ли об этом сожалеть.
— Нет сомнений и в том, что с исчезновением Миттель-Европы исчезнет и теория Гроссдойчланд.
— Да, да, еще бы, — закивали мы.
— Ну, тогда ответ на ваш вопрос очевиден, — нарочито медленно начал Непререкаемый Авторитет, — в принципе, его подсказывает сама ситуация: единственно возможный вариант… — Он сделал эффектную паузу и закурил. Мы затаили дыхание: вот он момент истины! — Единственно возможный вариант — штатенбунд!
— Святые небеса, только не штатенбунд! — выпалил я.
— Иначе никак. — Непререкаемый Авторитет затянулся с таким спокойствием, точно даже будь в его силах остановить штатенбунд, он и пальцем бы не пошевелил, — все ведет к штатенбунду. Другими словами, мы вернулись туда, где находились до Венского конгресса. — Непререкаемый Авторитет усмехнулся, и мы захохотали: надо же, какая нелепость! Однако наш гость, человек благородный и искренне стремящийся распространять лишь достоверные сведения, решил, что немного сгустил краски.
— Имейте в виду, — сказал он, — что-то останется: цолльферайн — наверняка, и либо аусгляйх, либо его подобие.
Мы снова вздохнули с облегчением: хорошо, что останется хоть тень или какое-то подобие аусгляйха! А еще мы явно начинали понимать своего гостя. Чувствовалось, у моих друзей накопились вопросы, и их не терпится задать.
— А что с Румынией? — спросил Неллз. Он банкир и интересуется государственными облигациями. — Ей конец?
— Нет, — покачал головой Непререкаемый Авторитет, — конец не Румынии, а румынскому ирредентизму.
Неллза это устроило.
— А что с турками? — полюбопытствовал Рэпли.
— Полагаю, вас интересуют не турки, а османы? Вы ведь их имели в виду? — дождавшись кивка Рэпли, Непререкаемый Авторитет продолжил. — Мне лично кажется, с ними можно достичь окончательного перемирия. Если бы я составлял проект мирного договора и хотел, чтобы перемирие с османами было длительным, то включил бы в него три основных пункта, остальное неважно, — Непререкаемый Авторитет сделал паузу и, загибая пальцы левой руки, перечислил основные пункты. — Во-первых, освобождение Санджака, во-вторых, соблюдение «Капитуляций» 1740 года, и, в-третьих, реформирование внутренней политики в соответствии с фирманом Мидхата-паши.
Мы с друзьями одобрительно закивали: да, мол, конечно!
— Я вовсе не утверждаю, что не придется решать мелкие проблемы, но из-за них совершенно не беспокоюсь. Хотите оставить в албанской глубинке ля милис или хотя бы ля жандармери — пожалуйста. Хотите сохранить господство Порты над Кипром — пожалуйста, нет — я тоже не против. Подобные мелочи мне абсолютно безразличны.
Мы дружно сделали безразличные лица.
— А с Дарданеллами как? — спросил Рэпли. — Вы обязали бы османов пропускать через пролив корабли?
Рэпли — человек простой, но напористый, любит простые ответы. Что желал, то и получил.
— Дарданеллы легко денационализировать при четырехсторонней гарантии того, что во время заключения пактум федерис пролив станет парс материя, — проговорил Непререкаемый Авторитет.
— Османов это точно приструнит! — буркнул я.
Решив, что на карте Европы наведен порядок, Непререкаемый Авторитет поднялся и крепко пожал нам всем руки. Задерживать его мы не стали: воистину, нам, простакам, не стоит занимать драгоценное время этого великого человека!
— Ребята, хотите знать мое мнение? — спросил Рэпли, когда, проводив Непререкаемого Авторитета, мы удобно устроились в креслах. — Уверен, США и Англия Германию с Австрией одной левой побьют!
Кто-то спросил:
— Все-таки сколько у немцев подводных лодок?
И тут начались простые, обывательские, интереснейшие разговоры о войне, которые мы вели уже третий год.
Домой мы возвращались вместе с Рэпли.
— Здорово нам этот парень ситуацию в Европе объяснил, правда? — спросил он.
— Еще как здорово! — с жаром ответил я.
Ну и лгуны же мы!
IV. Похождения в мире духов
(пер. А. Андреева)
Публикуя нижеследующее, я вовсе не надеюсь кого-то убедить или обратить в свою веру. Мы, спириты (или спиритисты — у нас оба термина в ходу), не требуем верить нам на слово. Верите — замечательно. Нет — и ладно. Наш подход прост: факты говорят за себя. Верить или нет — дело ваше. Однажды вечером — мы беседовали с Аристотелем, Джоном Беньяном,[2] Джорджем Вашингтоном и другими — я так и сказал: с какой стати кто-то обязан нам верить? Аристотель, помнится, заявил, что желает одного: чтобы все знали, насколько он счастлив; Вашингтон отметил: знай люди, как все ясно и прекрасно там, где он сейчас, они с радостью отдали бы жалкий доллар — просто символическую плату — за разговор с ним. А Беньян — как сейчас помню — добавил, что он-то совершенно счастлив.
Однако, как уже было сказано, я не прошу принимать мои слова на веру; тем более, что и сам был когда-то закоренелым скептиком. Теперь-то я вижу, что находился во власти предубеждений. Сам факт, что за спиритические сеансы и услуги медиумов приходится платить, порочил в моих глазах всю затею. Я не понимал (теперь я стал мудрее), что медиум, как все, должен на что-то жить; иначе умрет и станет духом.
И уж конечно, я бы не предложил эти откровения вниманию широкой публики, не будь у меня уверенности, что в нынешней критической ситуации они послужат делу Антанты и союзников.
Впрочем, по порядку. Для меня толчком к обращению в спиритизм, как очень часто бывает, послужило пустяковое, на первый взгляд, замечание моего друга.
Застав меня в печальном и подавленном состоянии, мой друг спросил:
— Вы верите в спиритизм?
Спроси меня кто другой, я лишь отмахнулся бы с кривой усмешкой. Но сложилось так, что именно моему другу я очень многим обязан. Когда я мучился ревматизмом до такой степени, что не мог подпрыгнуть на полтора метра без резкой боли, именно он скромно спросил:
