— Дурак ты, — усмехнулся Мишель. — Женился рано, а в Москву приехал поздно. А надо бы наоборот. С такой длинной полная новизна ощущений — пока гладишь коленку, забываешь о груди. А когда ласкаешь грудь, начинаешь скучать по ногам.
— Не-ет, — не согласился Осоавиахим. — Я не дурак. Просто мне это распутство ни к чему… Как и все честные люди, я не приемлю этот западный образ женщин… Или возьмем харч. Ты по ресторанам желудок портил и деньги спускал, а я на домашней пище видишь как раздобрел. Тут только взглянуть на нас — сразу видно, кто с пользой для себя время провел… Слушай, а ты не боишься, что тебя в Назарьино поучат? А то ведь ссыльный ты… Без позволения ведь едешь. Вдруг встретят камнями да колами… А что если не сможем дать достойный отпор зарвавшимся молодчикам?
Дерибасов ощерился:
— А что, кооператив «Рыцарь» хочет навязать мне шлем и кольчугу?
Осоавиахим утробно захохотал, обнажая огромные редкие зубы, десны и широкий язык.
— Не-е, Миш… Наши кольчуги не тебя, а от таких, как ты, спасать будут! А защищать мы будем женщин и девушек, как истинные рыцари. Кооператив гарантирует защиту от изнасилования, измен, СПИДа и прочего сифилиса.
К Дерибасову начало возвращаться нормальное настроение:
— От СПИДа, говоришь? Да это же Нобелевская премия и миллион в валюте!
— А как же, — приосанился Осоавиахим. — Зря я, что ли, все свои трудовые сбережения в «Рыцаря» вложил? Я тебе сейчас по порядку растолкую. Раньше рыцарь, когда из дома уходил, жену свою на замок запирал. Но не в комнате, а то как бы она по хозяйству управлялась? Он прямо на ней замок запирал. Такой пояс целомудрия, с замком. Мне брат Митрий на картинке показал. Для наглядной агитации. Понимаешь, они тогда никому доверять не могли — время такое было. А сейчас время тоже как раз такое. Сложных социальных проблем. Вот брат Митрий и смастерил современную конструкцию, лучше всякого ожерелья. Мера по дальнейшему усовершенствованию. Легкую, удобную, и на разный размер регулируется! Я первый образец Зинке дал, чтоб примерила. Испытать надо было. А она мокрой тряпкой. А еще городская…
Дерибасов заинтересованно снизил скорость. Осоавиахим тоже рос прямо на глазах — по сравнению с прокатом бутылок идиотизм его идей стал утонченней. А дядя, размахивая руками, как веслами, продолжал:
— А миллион, племяш, будет не только в одной валюте. У нас в стране тоже многие нам выразят свою признательность и поклонятся в пояс.
— Целомудрия? — подсказал Дерибасов.
— Чего? Ты это, не перебивай. Я ведь интересовался — очень много героических профессий, когда люди все время в командировке. Снабженцы, артисты, военные, геологи, журналисты… А моряки, охотники, проводники… Да что там! И у всех жены. А тут пояс наш человек купил, на подругу одел и дальше как хочешь — хоть сам уезжай, хоть ее на курорт отправляй.
— Ну вы даете! — Дерибасов выключил негромкую музыку.
— Это еще что! — горячился Осоавиахим. — Это ведь только первая мысль! Ты вот телевизор смотришь? Знаешь, с какого класса они теперь начинают? А тут, пока под стол пешком ходит, ее на замочек щелк! А на свадьбе мужу «под ключ» и сдать. У нас уже и заявки от родителей есть! Из Азии, с Кавказа, еще откуда-то… А наладим производство мы быстро. Потому что нас министерство медицины поддержит. Им ведь тоже надо отчитаться, что со СПИДом борются. Ты, может, не знаешь, но этому сейчас придается очень большое значение. Оставим свой след.
Их обогнал «Запорожец», но Осоавиахим не среагировал и продолжил:
— Так что с рублями проблем не будет, а валюту, брат Митрий сказал, будем получать из мусульманских стран и центральной Африки.
Чтобы сохранить две жизни, Дерибасов съехал на обочину и упал на руль. Мишель дергался, словно «баранка» была под напряжением. Наконец он выдавил:
— Какую валюту предпочитаете, профессор?
— В основном, мы с братом Митрием рассчитываем на нефтедоллары, — холодно ответил Осоавиахим.
— Неф-неф-неф-нефте… что? Что это такое?
Осоавиахим досадливо поморщился и с трудом провернул ручку своей мыслительной мясорубки:
— А вот что: обычные деньги — они из бумаги, значит из дерева. А эти из нефти — полиэтиленовые, чтоб прочнее, значит, были. Для мощного экономического стимулирования. Понял?
Осмеянный Осоавиахим раз двадцать проревизовал планы кооператива во всех звеньях, прежде чем успокоился и возжаждал реванша:
— А все-таки, Миша. Ты мне зубы не засмеивай. Как ты в Назарьино ехать не боишься? На пистолет надеешься, что ли? Хочешь решать свои проблемы силой оружия?
— На суверенитет, — отрезал Дерибасов, действительно боявшийся возвращаться и даже взявший в дорогу огромные черные очки для себя и дяди. — Запомните, гражданин Арбатов. Едем мы не в Назарьино, на которое нам наплевать с высокой горки, а в не имеющую к селу никакого отношения общину. Расположенную по соседству, на бывшей назарьинской территории. Государство в государстве, так сказать. Ясно?
— Мне-то ясно, — вздохнул Осоавиахим. — Но народ у нас тупой, не поймут, и поучат.
— Не каркай! — прикрикнул помрачневший Дерибасов. — Наши буддо-христианки за меня им все глаза выцарапают. За осквернение Верховной Личности знаешь, что положено? Эти быки назарьинские еще обомлеют, когда увидят, как меня встретят. Так в Назарьино еще никого не встречали. Да меня по улицам в паланкине, это специальные носилки, носить будут! А к назарьинцам они теперь станут обращаться не иначе как: «Эй ты, слепец из нечестивого селения, не оценившего Чхумлиана Венедиктовича Дерибасова!»
— Пусть добавляют: и Осоавиахима Будулаевича Арбатова! — попросил дядя. — А где ночевать будем?
— В машине.
— Это ты сам спи в машине. А я себе стог подыщу, — зевнул Осоавиахим.
Дерибасов холодно смотрел вперед.
— В стогу и останешься. Едем без остановок — неудобно заставлять даму ждать. Даже если она сестра.
— Миша! — взмолился Осоавиахим. — Ну хоть на полночи! Какой же тут сон. Я усну, потом ты за рулем уснешь — пропадем! Каждый день наблюдается некоторый рост числа дорожно-транспортных происшествий. А ночью тем более…
Ночь эта оказалась бессонной также и для супругов Курашвили, сестры Лидии и брата Рудика.
Первая пара гуляла на свадьбе Дуниной племянницы. Сбегав около полуночи покормить Чуню и убедившись, что сестра Лидия четко выполняет инструкции, изголодавшаяся по обществу Евдокия вернулась в светившийся и гудевший дом Федора Назарова. А уж там пела и плясала до первых петухов. Когда петухи отпели, Дуня и Гиви обнаружили пустую кроватку и письмо:
«Уважаемые Дуня и Гиви Отарович! Хоть мне и тяжело выполнять свой долг, но идущему по ступеням самоусовершенствования еще тяжелее не выполнить его.
Твоему, Евдокия, сыну, как я справедливо предсказывала ранее, уготовано большое будущее. Зная вспыльчивый характер Гиви Отаровича и его привязанность к младенцу, я боюсь, что он наделает глупостей в поисках ребенка. Это вынуждает меня выдать Дунину тайну: этот ребенок, Гиви Отарович, не имеет к вам никакого отношения. Никакой он не недоношенный, почти три килограмма, просто — в отца, который тоже миниатюрен. И потом, вспомнили бы, сколько вам лет, да и поинтересовались бы, какого числа провел свою последнюю ночь с Евдокией ее бывший муж Михаил Венедиктович Дерибасов, прежде чем Сверхдуша повелела ему покинуть кров и идти в столицу проповедовать истину.
Да, Евдокия, истинно, что ближних одинаково ослепляет звезда и фонарик. Лишь дальние могут поведать им о размере человеческого величия! И я сообщаю тебе, что многие годы сама Верховная Личность, имя которой ты дала сыну, была твоим мужем и она же благодатный отец твоего ребенка! Радуйся!
Теперь вам обоим понятно, что вы не имеете права воспитывать ребенка, которого подготовить к великим деяниям — удел шагающих по ступеням самоусовершенствования к вершинам гармонии.
С утешением и благословением — ваша Лидия».
Гиви заклекотал, словно горный орел. Гордая Дуня решила не оправдываться, но не смогла:
— Гиви! Я же с ним почти год почти не жила! Всего один раз пожалела! — выдавила Дуня, запрокидывая голову, чтобы не лились слезы.
— Что, летом, да? — горько усмехнулся генерал.
— Летом, но не в августе. Честное слово, в июле. Ты мне веришь?
— Верю — не верю, Чхумлиана искать надо… — на имени Гиви споткнулся и посмотрел на жену более назарьинским взглядом, чем у кого бы то ни было. — А почему ты предложила назвать сына именем своего мужа от первого брака?!
Перевернув весь арбатовский квартал, Гиви уехал в Благодатное, подключать районную власть. От буддо-христиан не было никакого толку. Большинство явно ничего не знали и молчали даже под угрозой взорвать портик.
Назарьинцы с утра отправились прочесывать Луковый лес, а Дуня, порыдав над каждой пеленкой, распашонкой и чепчиком Чуни, вышла высматривать Гиви с балкона.
