а кончила его такими «усовершенствованными» альтернативами, как «Прямоугольно-треугольный Фрайтаг»:
и «Злато-треугольный Фрайтаг»:
каковые точно предписывали относительные пропорции как экспозиции, так и нарастанию действия и развязке, точное положение и уровень осложнений и кульминаций, отношение внутреннего и обрамляющего повествований и т. д. Не удивительно, что он описывает, как счастливо роился все лето вокруг машины, с нетерпением предвкушая первую пробную распечатку, намеченную на осень: к этому времени я и сам оказался настолько вовлечен в его поиски, будто они были моими, и тщетно пытался разобраться, а душа уходила в пятки, не обнаружится ли среди его технических добавлений и каталогов и Героическая Схема, не иначе списанная Полиидом с него – если только, что, правда, казалось еще более неправдоподобным, сам Компьютер не был какой-то будущей разновидностью моего провидца.
Но мое разочарование полностью меркло по сравнению с тем, что испытал бедный Брей в Год Т – "серединную точку [его] жизни" – при этой столь давно предвкушаемой распечатке. Заглавие "NUMBERS" – "Числа" – сулило достаточно многое: семь его заглавных букв, гармонично сгруппированные вокруг центра – его инициала, многообещающе отражали определенную увлеченность Брея математикой, особый вклад, внесенный его приятельницей Меропой (две "древние" литературно-нумерологические традиции ее племени, называемые гематрия и нотарикон), и "такие литературные прецеденты, как четвертая книга Пятикнижия, про которое каббалисты утверждали, что исходно оно было семикнижием, но потом одна его книга полностью исчезла, а другая свелась всего к двум стихам – "Числа" 10:35,36". Но, увы, как он сам вынужден был признать, он "не отловил при отладке [своей] машины всех блох"; следом шел не шедевр, а азбучный хаос, десть за дестью "поразившей [Брея] как столбняк" чудовищной чересполосицы букв! Беда никогда не приходит одна (может, и в этом тоже смысл названия?): в тот же вечер, думая его отвлечь, Меропа отправилась с ним на собрание группы воинствующе-радикальных студентов, привлеченных в Лилидейл слухами, что здесь находится центр огромного революционного заговора. Когда в один из моментов разговора они выхватили газовые пистолеты, заряженные составом, при помощи которого намеревались "сбить листву [дефлорировать?] с плюща Лиги", Брей, вне себя от испытываемых мук, ошибочно принял их за своих ядовитых врагов и "едва ускользнул" (эта часть повествования не вполне ясна); прибегнув к чудовищному лицемерию, ядовитым жалом он сбил с ног и временно парализовал "прекрасную [его] предательницу", после чего в безумии бежал на жуке Фольксвагене. Оправившись, Меропа оставила его, примкнув к этим революционерам с их достаточно смутным скоропалительным проектом "наполнить конторские бачки с питьевой водой в одной крупной корпорации водами озера Эри"; Брей, теперь убежденный, что именно она и несла ответственность за фиаско "Чисел", долго пребывал в крайне подавленном расположении духа среди руин своего проекта, который Приливный Фонд вскорости лишил дотаций. Он пишет о себе как о "корабле без руля, на ветрилах которого поставили точку", "обездоленном" и "ужаленном". "Рождество, как же!" – щерится он на справляющих главный в Лилидейле религиозный праздник; в конце Года Т ("З июля 1974 года") – ошеломляющая перекличка с Медузой – обозревает он жалкие обломки своих грандиозных упований и пишет: "Мои разбросанные записки [он пишет notes] обратились в камень [stone]".
Но на следующую же ночь, описывая в оцепенении на пароходе бесчисленные круги по озеру, он, благодаря не то Компьютеру, не то жуку Фольксвагену, сподобился поразительного прозрения. Оплакивая утрату Меропы, он вспоминает ее сравнение распечатки "Чисел" с исконным кодексом законов ее племени: в соответствии с некоторыми толкованиями, эта "Тора" являлась изначально неким хаосом разбросанных букв, которые сами по себе располагались в слова и фразы, стоило произойти событиям, этими фразами описываемым. В то же время он лениво замечает, что заметки [notes] являются анаграммой камня [stone] и наоборот и посему ("этой самой умеренной гематрией") перенапоминают о его бывшей любовнице. Вычитывая для него все эти тысячи повествовательных мотивов, предназначенных в зашифрованной форме в пищу Компьютеру – точно так же, как Полиид скармливал свои магические заговоры Химере,– она в свое время заметила: "Смотри-ка, одного тут у них не хватает: Ключа к Сокровищу. Один парень родился в семье, мужчины в которой век за веком отдавали все силы поискам некоего Тайного Сокровища, ага? И вот когда он вырастает, вместо того чтобы мотаться, как и они, по белу свету, он перечитывает в библиотеке все книги о Поисках и тому подобное и решает, что Сокровище, чего доброго, где-нибудь тут, в его доме, – наподобие метерлинковской "Синей птицы" и т. д. В ту же ночь ему снится, что в подвале его дома находится этакая большущая многокомнатная квартира, о которой он никогда и не подозревал, но по той или иной причине эта новость не очень-то его удивляет. Проснувшись, он соображает, что никакой квартиры там нет, а вот что есть – так это старая кладовка не то для инструментов, не то для запасов, в которую он никогда не заглядывал, потому что дверь в нее загораживали груды хлама, оставленные его предками, – и он абсолютно уверен, что там-то и должно быть Сокровище. И так он, не пролив и капли пота, заходит дальше, чем остальные после долгих лет приключений, опасностей и всего такого прочего. Но обнаружить местонахождение Сокровища – одно, а добыть его – совсем другое: когда он разгребает весь этот мусор, оказывается, что дверь заперта, словно подвал банка. Замок не заклинило, он не заржавел – на самом деле он очень даже хорошо смазан, – но его определенно не открыть без ключа даже лучшему в округе слесарю. Посему парень кончает тем, что ему все же приходится рыскать в поисках по всему свету, верно? Но уже за ключом, а не за сокровищем. Он проходит через обычные загадки, битвы, чудовищ, путеводные нити, ложные следы и тому подобное и в конце концов спасает некую принцессу и т. д., и в их брачную ночь она находит некий очень даже симпатичный ключ в кармане его собственных штанов. Она думает, что им следует этим и удовлетвориться, но он бросает ее, мчится назад в свою страну, в свой старый дом, стремглав влетает в подвал, отпирает дверь и убеждается, что кладовая пуста. Оставив однажды девушку и ее страну, назад вернуться он не может, не помню уже почему, и посему в отчаянии выбрасывает ключ и доживает остаток жизни как суровый старый отшельник. На смертном одре, размышляя о своих приключениях, утерянной подруге и всем остальном, он видит, что Ключ к Сокровищу и был самим Сокровищем и т. д. Образчик шовинистического мужского поклонения фаллосу, но недурная история". И сразу же, стоило ему только эту историю припомнить, как все осветилось для Брея словно серией отдельных вспышек, "словно фейерверк отразился в озере Шетоква": не "Числа", "NUMBERS", а "Заметки" – "NOTES" – настоящее заглавие его романа; 5, а не 7 – правильная его числовая основа; то, что он воспринял как фиаско, было вполне нормальной кульминацией первых трех пятых проекта – пятилетнего плана, у чьей "-точки", как он вдруг осознал, он ныне находился ("NOT относится к ES как NOTES к NOT"). Все эти безбрежные россыпи случайных букв – чудовищная анаграмма Революционного Романа, вернуть к порядку которого расшвыренные налево и направо буквы потребует ни больше и ни меньше как "перепрограммирования" Компьютера в свете этих новых прозрений.
Чтобы опробовать свою теорию, он тут же экспромтом загрузил в него немудреный список "пятерок": пальцы на руках и ногах, чувства Homo sapiens, стопы стихотворных пентаметров и "Полку классики д-ра Элиота", тона (Компьютер счастливо икнул, сглотнув это (tones) слово) пентатоники, великие книги и блага "Китая", рода "Ирландии", нации "Ирокезов" и составляющие "Британской Империи", вышеупомянутое Пятикнижие, будние дни, гласные алфавита, возрасты человека, месяцы последнего путешествия Одиссея, истории, обрамленные "Шахразадовым "Рассказом о носильщике и трех дамах из Багдада", буквы слова роман (три пятых которого и т. д.) и несколько внесерийных, с миру по нитке, таких как пентаграмма, квинтет, Пентагон, квинта, пентакль, квинтал, пентахорд, квинтэссенция. Это был сущий пустяк по сравнению с уже находившейся в машине сотней с гаком "семерок", однако и с этой скудной заправкой доблестный Компьютер изрыгнул пару замечательных наблюдений. С одной стороны, в то время как атрибутами конкретных романов являются "персонаж", "интрига" и, коли на то пошло, "содержание", "сюжет" и "смысл", Революционный Роман "NOTES", дабы преступить ограничения конкретики, призван обойтись без них; как и закодированные "NUMBERS", он не будет представлять ничего помимо самого себя, не будет иметь иного содержания, кроме своей собственной формы, никакого сюжета, кроме своего собственного развития. Сторониться он будет даже самого языка (не ясно, в пользу чего). С другой стороны, в своей "-точке" ("запятая шесть один восемь и т. д. от общей длины – словно пуп для общего роста женщины") там должен иметь место особый эпизод, близкая к совершенной модель текста-в-тексте, микрокосм или парадигма всего произведения в целом: не (как я предвкушал) рассказ "Ключ к Сокровищу", а (что как гром поразило меня прямо среди зарослей Spartina altemiflora) "история легендарного греческого героя Беллерофона; его попытка взлететь на Пегасе на Олимп, словно команда "Аполлона" на Луну; безжалостное жало его мук и долгое падение на Землю, почти как у той же команды до корабля ВМФ США "Шершень"; его одинокие блуждания среди болот – избегая следов человека, сердце снедая Сброс".
