Николай Лейкин - Наши за границей

— Ага! Здѣсь французятъ. Ну, ладно, — сказалъ Николай Ивановичъ. — Только смотри, Глафира Семеновна, больше какъ на одинъ день я здѣсь не останусь.

Около станціоннаго дома у дверей пожилой человѣкъ въ пиджакѣ и съ сигарой въ зубахъ и блузникъ остановили ихъ.

— Qu'est-ce que vous avez là, monsieur? Ouvrez [40],- указалъ человѣкъ въ пиджакѣ на саквояжи.

— Monsieur le visiteur des douanes [41]…- отрекомендовалъ его носильщикъ.

Супруги не понимали и вопросительно смотрѣли другъ на друга. Человѣкъ въ пиджакѣ и носильщикъ показывали супругамъ знаками, чтобы они открыли свои саквояжи. Въ это время подскочилъ комми-вояжеръ и заговорилъ съ человѣкомъ въ пиджакѣ что-то по-французски, указывая на супруговъ. Человѣкъ въ пиджакѣ выслушалъ и сказалъ супругамъ «allez», пропуская ихъ въ двери.

— Таможня, что-ли? — наконецъ стала догадываться Глафира Семеновна.

— Да почемъ-же я-то знаю! Я знаю только, что вонъ этотъ паршивый болванъ, нахалъ съ усиками, не отстаетъ отъ насъ и рѣшительно во всѣ наши дѣла ввязывается! — раздраженно воскликнулъ Николай Ивановичъ, кивая на комми-вояжера.

— Да вѣдь онъ-же помогъ намъ. Черезъ него насъ пропустили.

— Не желаю я его помощи.

На подъѣздѣ стояли швейцары изъ гостинницъ съ бляхами на фуражкахъ и съ надписями названій гостинницъ.

— «Отель де Рюсси»… — прочелъ Николай Ивановичъ по-французски у швейцара на фуражкѣ и воскликнулъ:- Слава Богу! Наконецъ-то хоть здѣсь есть русская гостинница! Почтенный! Эй! забирай наши вещи! — махнулъ онъ рукой швейцару. — Номеръ намъ… Почемъ у васъ въ отель де Рюсси приличный номеришко съ двумя кроватями?

Швейцаръ бросился забирать вещи супруговъ, Но на вопросъ отвѣчалъ:

— Comprends pas, monsieur.

— Какъ? Швейцаръ изъ гостинницы «Россія», да не говоришь по-русски? Вотъ это ловко! Какая-же послѣ этого Россія?!

— Вѣдь это швейцаръ, а въ гостинницѣ, можетъ быть, и говорятъ по-русски, — вставила свое слово Глафира Семеновна. — Пойдемъ.

Они пошли за швейцаромъ. Швейцаръ привелъ ихъ къ каретѣ, посадилъ ихъ туда и вскочилъ на козлы. Карета помчалась по широкой улицѣ съ большими сѣрыми домами, завернули за уголъ и тотчасъ-же остановилась y подъѣзда. Супруги не ѣхали и трехъ минутъ.

— Только-то? Ужъ и пріѣхали? — удивленно проговорилъ Николай Ивановичъ, вылѣзая изъ кареты. — Не стоило и ѣхать. Пѣшкомъ-бы дошли. Черти! Вѣдь нарочно морочатъ людей, чтобы сорвать за карету по два франка съ пассажира!

— Да ужъ выходи. Полно тебѣ ворчать изъ-за четырехъ франковъ. На кутежъ въ Парижѣ семисотъ, шестисотъ не жалѣлъ, — попрекнула его Глафира Семеновна.

Гостинница «Россія», одна изъ роскошныхъ гостинницъ въ Женевѣ. Супруги вошли въ подъѣздъ гостинницы, и начался обычный перезвонъ. Швейцаръ позвонилъ въ большой колоколъ, гдѣ-то откликнулся маленькій, зазвенѣли электрическіе звонки. Откуда-то вынырнулъ оберъ-кельнеръ во фракѣ и съ карандашомъ за ухомъ, съ лѣстницы бѣжалъ просто кельнеръ съ салфеткой въ рукѣ, появился мальчишка въ синемъ пиджакѣ съ галунами на воротникѣ и со свѣтлыми пуговицами. Передъ супругами со всѣхъ сторонъ кланялись и приглашали ихъ наверхъ, бормоча и на французскомъ, и на нѣмецкомъ языкахъ.

— Кто-же здѣсь, однако, изъ васъ говоритъ по-русски? — спрашивалъ Николай Ивановичъ, поднимаясь вмѣстѣ съ женой по лѣстницѣ. — Руссишъ… рюссъ шпрехенъ.

Оказалось, что въ гостинницѣ никто не говоритъ по-русски.

— Ну, Россія! Какъ-же вы смѣете называться Россіей! Вѣдь это-же обманъ. Къ вамъ ѣдутъ, чтобы пользоваться русскимъ языкомъ, а здѣсь ничего этого нѣтъ.

Комнату они заняли въ восемь франковъ. Комната была роскошная. Оберъ-кельнеръ, показывая ее, очень расхваливалъ видъ изъ оконъ.

— Передъ глазами вашими будетъ Женевское озеро и нашъ снѣговой Монбланъ, — подводилъ онъ супруговъ къ окнамъ.

— Насчетъ видовъ-то намъ — Богъ съ ними. Потомъ разсмотримъ, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ. — А вотъ нельзя-ли чего-нибудь буаръ и манже а ля рюссъ. Тэ а ля рюссъ можно? Тэ авекъ самоваръ.

— Oh, oui, monsieur… — поклонился оберъ-кельнеръ, сбираясь уходить.

— Стой, стой… Вотъ еще… Пріѣхали въ Швейцарію, такъ надо швейцарскаго сыру попробовать. Фромажъ швейцаръ апорте.

— Fromage de suisse? — поправилъ его оберъ-кельнеръ — Oui, monsieur.

Черезъ четверть часа супруги умылись, причесались и явился чай, отлично сервированный, съ мельхіоровымъ самоваромъ, со сливками, съ лимономъ, съ вареньемъ, съ булками, съ масломъ и даже съ криночкой свѣжаго сотоваго меда. Подали и кусокъ сыру. Николай Ивановичъ взглянулъ и радостно воскликнулъ:

— Вотъ это отлично! Въ первый разъ, что мы заграницей ѣздимъ, по-человѣчески чай подали! Нѣтъ, швейцарцы-они молодцы! Бьянъ, бьянъ, — сказалъ онъ кельнеру, показалъ на чай и потрепалъ кельнера по плечу.

Кельнеръ почтительно поклонился и съ улыбкой удалился.

— И прислуга какая здѣсь чистая. Вся во фракахъ. Не чета нашему парижскому корридорному въ бумажномъ колпакѣ и войлочныхъ туфляхъ, — прибавила Глафира Семеновна.

— Смотри-ка, и медку подали. Знаютъ русскій вкусъ, — указалъ Николай Ивановичъ на медъ. — Одно только, подлецы, не говорятъ по-русски.

Онъ прежде всего схватился за сыръ, но сыръ былъ преплохой.

— Да неужто это швейцарскій сыръ? Вотъ сыромъ такъ опростоволосились. Совсѣмъ безъ остроты. Это нашъ русскій мещерскій сыръ, а вовсе не швейцарскій.

— Да, навѣрное мещерскій, — отвѣчала Глафира Семеновна. — вѣдь ты спрашивалъ, чтобъ все было по-русски, а ли рюссъ, — вотъ они русскій сыръ и подали.

— Ну, вотъ… Я явственно сказалъ, чтобъ фромажъ швейцаръ… Нѣтъ, ужъ, должно быть, здѣсь такъ ведется, что сапожникъ всегда безъ сапогъ, а портной съ продранными рукавами. Хорошій-то сыръ, вѣрно, только къ намъ въ Россію отправляютъ.

Напившись чаю, супруги пріодѣлись и отправились обозрѣвать городъ, но лишь только они вышли на лѣстницу, какъ носъ съ носомъ столкнулись съ комми-вояжеромъ. Въ глянцевомъ цилиндрѣ, въ желтыхъ перчаткахъ онъ стоялъ и съ улыбкой приподнималъ шляпу. Николай Ивановичъ отвернулся.

— Тьфу, ты пропасть! И здѣсь… Вотъ навязался-то! Какъ бѣльмо на глазу торчитъ, — пробормоталъ онъ съ неудовольствіемъ. — Да это нахалъ какой-то.

Развеселившійся было Николай Ивановичъ опять. надулся.

Внизу супруговъ встрѣтилъ оберъ-кельнеръ и съ почтительнымъ наклоненіемъ головы сказалъ по-французски:

— У насъ табль-дотъ… Завтракъ въ часъ и обѣдъ въ пять часовъ. Ежели сдѣлаете намъ честь, то потрудитесь записаться заранѣе.

Глафира Семеновна перевела мужу слова оберъ-кельнера и произнесла:

— Что-жъ, пообѣдаемъ здѣсь. Здѣсь долженъ быть хорошій обѣдъ.

— Чтобъ опять съ вашимъ комми-вояжеромъ встрѣтиться? Не желаю-съ, совсѣмъ не желаю, — огрызнулся Николай Ивановичъ на жену. — Лучше въ самой паршивой закусочной пообѣдаю, да чтобы съ нимъ не встрѣчаться, — вотъ онъ мнѣ до чего надоѣлъ!

Женева, половина жителей которой состоитъ обыкновенно изъ чужестранцевъ, осенью бываетъ пуста, путешественники въ нее вовсе не заглядываютъ, проживающіе въ ней богатые иностранцы перебираются на берега Средиземнаго моря. Такъ было и въ данное время. Улицы были безлюдны, рестораны, кофейни и лавки безъ покупателей. Хозяева стояли на порогахъ, отъ нечего дѣлать покуривали и позѣвывали. Гуляющихъ совсѣмъ было не видно. Кое-гдѣ виднѣлись прохожіе, но они спѣшили дѣловой походкой. Первое время супруги даже не видѣли и экипажей на улицѣ, не видать было и ломовыхъ извозчиковъ. Все это несказанно поразило супруговъ послѣ парижскаго многолюдія и выставочной и бульварной толкотни.

— Что-же это такое? Женева-ли ужъ это! — воскликнула Глафира Селеновна, озираясь по сторонамъ. — Такъ расхваливали Женеву, говорили, что такой знаменитый городъ, а вѣдь все пусто. А ужъ въ книжкахъ-то про Женеву сколько писано! Николай Иванычъ, Женева-ли это?

— Женева, Женева… Самъ я читалъ на вывѣскѣ на станціи.

— Удивительно! Гдѣ-же Монбланъ-то этотъ самый? Я Монблана не вижу.

— Да вонъ горы… — указалъ Николай Ивановичъ. Они подходили къ мосту.

— Монбланъ, по описанію, долженъ быть бѣлый, снѣговой, покрытый льдомъ, а я тутъ рѣшительно ничего не вижу. Самая обыкновенная гора, а сверху тучи, — продолжала Глафира Семеновна.

— Да вѣдь день пасмурный. Монбланъ, надо полагать, тамъ вонъ, за тучами.

— Нѣтъ, это не Женева, рѣшительно не Женева. Въ книжкахъ я читала, что видъ на горы долженъ быть необыкновенный, но никакого вида не вижу. Самыя обыкновенныя горы.

— Ну, никакого, такъ никакого. Тѣмъ лучше: не нравится тебѣ, такъ скорѣе изъ Женевы уѣдемъ, сердито отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

Подойдя къ мосту и взглянувъ съ набережной на воду озера, Глафира Семеновна воскликнула:

— Синяя вода! Нѣтъ, это Женева, Женева! По синей водѣ узнала. Эту синюю воду страсть сколько описывали. Дѣйствительно, замѣчательная вода: синяя, а какъ прозрачна! Смотри, Николай Иванычъ, вѣдь здѣсь ужъ какъ глубоко, а дно видно. Вонъ разбитая тарелка на днѣ лежитъ.