– Постой. А как ребята? Мужики-то как? Ты чего делаешь? Ты что, наглец какой?
Слова ринулись на военного, пробуждая в нём совесть. Юрка чётко осознавал, что думает со злостью, с ненавистью одно, а произносит слова совсем другие.
– А где мужики? Куда подевались? Что, они вот так все бросили и исчезли?
– Послушай, так нельзя!
«Г. В.» рычал. Он рычал, как зверь, даже хуже. Странный голос издавал пронзительные гортанные звуки. Они превратились в мычание, хрипение, глаза выпучились и меняли оттенок, то блестели, то становились мутными и тусклыми, довольно страшными. Инженеровы мысли любопытно взирали на готового чокнуться вояку, а глаза выискивали в газете то, из-за чего произошёл сыр-бор. Юрка чувствовал, как в воздухе нарастает недоумение. Воздух сгущался, недоумение обоих вырастало. Ясней дня было очевидно, что доблестный солдат секунду за секундой сходит с ума. Поезд жизни, всех его смыслов сошёл с рельсов. Глупое лицо приобрело тупое, затем идиотское выражение. Мышцы лица свело, превратившись в бледный камень. Произошло превращение приличной наружности в существо «даунито». Глаза бегали, не могли остановиться, губы тряслись в бок, вверх, вниз. Рот издавал булькающие звуки, бубнил и тараторил. Глаза выискивали что-то и не могли остановиться.
Руки отпустили газету и схватили голову, стали её трясти, но яблоки не сыпались. Щёки, губы, рот, как брылы верблюда от тряски, брызгали слюной.
Перемена случилась за считанные секунды. Юрка посмотрел вниз в раскрытую газету. Увидел там гору пирожков. Тех самых: жареных, аппетитных, один лучше другого и которых точно не хотелось в эту минуту. Он не понял, что произошло, ничего не приходило в голову. Он думал о другом: игра, крик-менты. Всё очень быстро. Понял! Кто-то из этих двоих схватил газету с деньгами.
Он встал. Военный сжимал газету, держал, потом открывал и смотрел. Чуда не происходило, ничего не менялось.
Инженер пошёл сам не свой, тяжело, неуверенно, оглядываясь.
«Г. В.» продолжал закрывать и открывать газету и в такт трясти своей башкой.
Когда он скрылся из поля видимости, там, где-то в глубине парка, послышался дикий крик или вой. Долгий-предолгий вой, протяжный, как ночью воют волки, оглушая округу, производя впечатление, пугая всех. Знать уходил, приходя в себя.
Купе поезда Ташкент – Горький. Одно место свободно. На столе несколько бутылок коньяка и хорошая закуска.
– Славок, а ты теперь чего?
– Чего, чего! Теперь завод маленький купить можно, цеховиком стать. Вы-то что?
Юрка мечтательно: «Я долго теперь не сяду играть, а может и вовсе уже не сяду. Разве что без интереса. Картины собирать начну. Сбылось, наконец!»
– А ты, Ленин?
Ленин выпалил, словно ждал вопроса:
– Гульну! Гулять буду, пока деньги не кончатся!
Занимательные истории учат нас жизни раз и навсегда.
Время социализма – рамки приличия общественного поведения: зарплаты, вкусы и желания не выходят за границы дозволенного, одинаковость как форма классики. Из этой эпохи наш случай.
– Слав! – после долгого рукопожатия, сосредоточенно, привлекая внимание серьёзностью, начал Володя.
Привычная непринуждённость отступила. Славка насторожился, не подавая вида. Предвиденье его не подводило.
– Что, Вован? – тихим голосом подтвердил своё внимание.
– Сосед не раз говорил, бабулька картину продать хочет. Если верить, то Маковский. Клянётся и божится.
Из сказанного чётко врезалось в ум слово «Маковский». Вмиг засвербело: можно заработать денег. Где найти бабулю, как на неё выйти?
С живостью знающего человека, умеющего распутывать узлы жизненных ситуаций, Славка пожелал овладеть ими в очередной раз.
– Что за сосед, какая бабуля? – он решил брать за рога высказанные обстоятельства. Славкины меркантильные мысли потирали друг о друга ладони.
– Бабулька чуть ли не ровесница этому Маковскому, начало своё берёт с его времён, – пытаясь настроить на нужный лад друга и вспоминая, что говорил ему сосед, уважающий его как человека о-го-го серьёзного, состоявший в дружбе с серьёзными, по всей видимости, с достатком, и, скорее всего, уважаемых в городе. Бесспорно, оно так и было.
– Сосед мой встречается с женщиной. Та общается с бабулькой. Я им настрого порекомендовал: «Никуда не соваться. Обманут! Нынче народ ушлый». Пообещал, что мои друзья никого не обидят, всем будет хорошо.
Славка слушал и согласно кивал, глазами, бровями, мимикой лица и едва уловимыми звуками подтверждая, что каждому достанется по участию и заслугам. В созревшем плане привычно затрепетала мыслишка: дать нужно всем участникам немного больше, чем ожидают. Порядочность в его характере старалась занимать главенствующее место.
– Слав, я почти всё устроил. В воскресенье нас ждут. Бабушка картину вынести не даст для показа специалисту. Да и специалисты самые махровые, которых можно найти. Думаю, к этому дню надо подготовиться, и как только посмотрим и убедимся, что Маковский, дадим денег и заберём. Промедления нельзя допустить. Старуха готова любому отдать, кто даст ей сто рублей. Знакомая еле удерживает её, говорит: «Давайте, думайте! Быстрее». Иначе снесёт в ломбард, а там таким вещам цену знают, больше дадут, но не хочет в жадные, скупые руки передавать, а вот людям порядочным и понимающим искусство – это другое дело.
Славка сходил с ума, он преображался в ценителя искусства, благородного, умеющего правильно доносить до народа произведение выдающегося художника.
– Да! Бабульки, если интеллигенция, они такие. Не ради денег затевают, а всё о культуре думают, о том, как в массы её донести. Надо бабушке помочь. Само провиденье нам в руки бабушку эту посылает.
Последовала небольшая пауза. Взбудораженный ум и тело просили движений. Подвернувшееся дельце заводило, разогревая застоявшуюся энергию.
– Вован, есть у меня художник, классно пишет картины, причём специализируется на Маковском, это я точно знаю, пишет, не отличишь, он его чувствует, читает внутренним слухом, бесподобный ценитель его. Знающие люди так и говорят – второй Маковский. Рисовать нечего больше, все сюжеты уже нарисованы, потому не у дел остался. Талантище! Попивает, но ничего, он нам оценит не хуже эксперта, даже лучше, – говорил с верой, никакого сомнения не допуская в сказанных только что словах.
– Мне надо с Юрком встретиться, он знает, где тот художник живёт, никуда не деться, их обоих тоже надо взять с собой. Юрка непростой – со связями, лучше кого-либо другого нужен.
Воскресенье. Утро. К подъезду подъезжает такси, из него выходят трое. Двоих мы уже знаем – это Славок и Вовка. А третий – необходимый и нужный всем Юрка. Весь их вид не очень вписывался в общую картину соцреализма.
Одеты со вкусом: джинсы с кроссовками, рубашки-батники, что по тем временам выделяло людей из толпы, делая их на ступень выше, важней и состоятельней. Денег стоило немалых. В народе шёпотом делились, глазея при встрече: «Не на зарплату живут, знать, блатные».
Да! Подобное присутствовало в те годы. Такими считали тех, кто не как все, то есть просто выделялся чем-то лучшим, невиданным досель. Наличие автомобиля делало человека для окружающих идолом, небожителем, недосягаемым, сверхъестественным.
Трое рослых, видных мужчин с характерным чувством хозяев жизни, подошли к ожидающим. Сосед, уже помянутый ранее, и его спутница, что вхожа к той самой бабушке, которая в этот день стала центром внимания всех заинтересованных лиц. Среди них не было только художника.
Нетерпеливо переговариваясь, через неопределённое время Юрка предположил:
– Я ему говорил, он обещал ко времени придти. Делать нечего, поехали к нему. Все не поедем.
Взглянув на Славку и ткнув на поджидавшее такси, произнёс:
– Поехали вдвоём, так быстрее, здесь недалеко.
На громкий звонок дверь открывали долго, слышалось шараханье, шорканье, бренчание двигающегося стула. Казалось, что дверь вот-вот откроется, но.… Нет.
Через некоторое время все повторилось и замерло на том же месте. В какой-то момент на двери что-то щёлкнуло, но так быстро, что через мгновение в голове товарищей зашевелилась мысль, а было ли это. Наконец дверь всё-таки открылась.
Художник, назовём его так, взъерошенный, с лицом, ещё имеющим форму подушки с помятыми краями, словно лишённой пуха, из которого смотрели два глаза, но каждый сам по себе.
Всё вместе это пыталось думать, понимать, определяя причину появления чего-то знакомого, но ещё неподвластного уму, в который не один день заливали изрядное количество водки, разбавляя пивом, дабы не выкидывать деньги на ветер.
Понимая, что перед ним люди уважаемые, не терпящие словоблудия, а разум исчерпал возможность распознавать, он пропустил их в квартиру, в надежде, что само собой всё образумится и встанет на свои места, а он тем временем догадается о причине их появления.
