– Людская память все приукрашивает, Антея. Прет кончил тем, что уверовал, будто он и зачал на Данае Персея. Мой давнишний наставник Полиид заявляет теперь, что на Эвримеде, когда ее осеменяли мною, был он, а не Посейдон. Я никогда не занимался с тобою любовью, и ты знаешь об этом.
Стражница самоуверенно подняла свой меч.
– Характерная для свиней риторика, – прорычала Антея. – В Тиринфе мужчина не "зачинает ребенка на женщине" – она зачинает его на нем. Позиция Один в нашем полисе – когда внизу мужчина. Ты признаешь, что совершил преступление изнасилования?
– Не по отношению к тебе. Это был младший капрал амазонской легкой кавалерии, двадцать лет назад, и я сразу же возненавидел себя за это. Она была ну вылитой копией вот этой твоей спутницы, сходство просто поразительное.
– Убрать его отсюда, – приказала царица. – Твоя дорога, Беллерофон, не на небеса. Твоя дорога – в Тартар с твоим грязным хуем, воткнутым в твою лживую глотку.
– Ижвини, па, – сказал Мегапент, когда меня уводили прочь. – Пошему бы тебе не покаятьшя и не оштатьшя навшегда мамашиным шекшуальным рабом? Тетушка Филоноя не будет вожражать, ешли это шпашет твою жижнь. Мы штараемшя поднять ее шожнательношть.
Антея велела ему быть пай-мальчиком и прекратить болтовню, пусть он лучше сходит для нее за бокалом Федры. Меня отвели вниз дожидаться своей участи в донжоне – под гнетом и краха своих устремлений, и перспективы пыток, увечий и смерти. Осмотрев свою камеру, я не обнаружил возможности ни сбежать, ни лишить себя жизни. Отвратительнейший день провел я под неотрывным взглядом своего стража, все той же спутницы Антеи, которая невозмутимо взирала, как я вздыхаю, мерю шагами пустую комнату, пытаюсь вздремнуть, поесть и попить, отливаю и отваливаю. Ее сходство с моим младшим капралом было и в самом деле разительным: коротко стриженные темные волосы, жилистое телосложение, коричневатая кожа и карие глаза, маленькие грудки и ягодки – жаль, что мне предстояло умереть, а то бы я мог не отвлекаясь расследовать это сходство, вызнать, не была ли случайно ее мать амазонкой-беженкой в Коринфе и т. д. Я и в самом деле спросил, не Меланиппой ли ее часом зовут, она не ответила и не отвернулась, а лишь неотрывно разглядывала меня, пока по лестнице разносились шаги спускающегося ко мне, как я полагал, палача.
Но Антея только велела девушке отпереть мою камеру и вошла в нее безо всяких видимых орудий пыток или кастрации.
– Привет, – сказала она, остановившись с внутренней стороны закрытой двери. Тон ее был довольно мягким.
– Здравствуй, – осторожно ответил я и поднялся с пола. – Присаживайся.
Она быстро улыбнулась и подошла к крошечному зарешеченному окошку, у которого стоял я, но, поскольку пол был грязен и в камере не имелось ни скамьи, ни тюфяка, отклонила мое приглашение. От нее пахло вином. Я не отрывал взгляда от ее лица, пытаясь оценить ситуацию. Она большей частью смотрела вниз, словно на мое обвисшее орудие.
– Ты должен сразу все понять, – объявила она. – Сейчас я ни о чем не в состоянии разговаривать.
– Ничего не понимаю. Где Филоноя?
– Я не хотела сюда спускаться, – кратко бросила она. – Не хотела вообще вновь тебя видеть, Беллерофон.
– Аналогично. А в чем же дело?
– От тебя мне никакой помощи, – пожаловалась она, мотая головой из стороны в сторону. – Ты не говоришь ничего стоящего.
– Мегапент – не мой сын, – сказал я. – И не бывает наполовину полубогов. Единственным моим проступком был отказ заняться с тобой любовью, когда ты этого от меня хотела, а это не карается законом нигде, кроме Фемискиры. К тому же, чтобы выполнить свою работу, я пытался добраться до Афины, а тут встряла ты. Более того, Афина не любит, когда у нее в храмах занимаются любовью, – посмотри на Медузу. Ты могла бы быть сейчас Горгоной, если бы я дал тебе себя соблазнить.
– Если судить по тому, как ты от меня отшатнулся, – пожаловалась она, – можно было подумать, что я уже Горгона.
Я обдумал этот тезис.
– Это не так, Антея. В храме, в ту первую ночь, ты и в самом деле взволновала меня, и наверняка это заметила. Но я ведь был исполненным амбиций юнцом, я спал и видел себя легендарным героем и одновременно стремился себя очистить, да к тому же пекся о законах гостеприимства. Это было неудачное место и неудачное время. Мне жаль, что так получилось.
– Хм. – Но она продолжала, голосом все еще скорее обиженным, нежели воинственным: – Моя сестра тебя боготворит. Просто преступно воспринимать как она, с улыбкой, всю твою двойную моральную бухгалтерию. Ей бы следовало вмазать тебе по яйцам.
Я ничего не ответил, вместо этого беспокойно гадая о схеме прироста в моем случае объема вскрываемой откровениями информации – не будет ли он монотонно расти с последовательными половыми сношениями с чередой женщин, а не с, как в "Персеиде", последовательными ночами с одной и той же женщиной и должен ли я включить в этот набор Антею или же могу перейти непосредственно к Филоное. Но теперь, а тон ее постепенно ожесточался, царица заметила, что находится на пороге, как говорят амазонки, последней четверти: месячные бывали у нее только изредка и скоро грозили вообще прекратиться. Дочери ее, как оказалось, стали шлюхами, да притом блажными, одна из них умерла переширявшись, две другие после нескольких лет безумия и скандального юродства с грехом пополам вышли замуж – браки, о которых лучше не упоминать. Управление полисом после смерти Прета не имело ничего общего с синекурой: как на любую зажиточную вдову, на нее, словно стервятники, слетались лжепровидцы и подлипалы самого разного толка, пока от гнева и отчаяния она не основала матриархию. Мало что в жизни ей было приятно вспомнить; не жизнь, а своего рода кабала надругательств от рук мужчин, от ее грубого отца Иобата через развратного насильника, он же – муж, до жестоких и вероломных любовников – не более лживых, чем я.
– Мегапент был последней соломинкой, – горько подытожила она. – Когда я увидела, каков он, я поняла, что ты – самозванец. И все же ради собственной гордыни продолжала цепляться за все эти четвертьбоговые истории. Теперь ты пытаешься отобрать у меня и это. Будь проклят, зачем ты вернулся в мою жизнь!
Потеряв всякую надежду хоть как-то упорядочить ее несообразные, но настырные жалобы, я только и мог повторять, как Меланиппа свое имя и подразделение, что не был самозванцем и что мы так и не стали любовниками.
Манеры Антеи становились все более и более коварными.
– Мы с тобой, Беллерофон, одного поля ягоды, – хихикнула она. – Неужели ты думаешь, что я поверила этой нелепице о Химере? Даже Филоноя признает – нет никаких доказательств, что все это не примерещилось вам с Полиидом, – еще одна свинская фантазия: убить воображаемое женское чудовище. Никто ее никогда и не видел! Ты надул Иобата точно так же, как Полиид пытался надуть твою мать, – и самым жестоким образом надута Филоноя, которая все время знала, что ты – фальшак, и тем не менее любила тебя.
– Я убил-таки Химеру, – в полном унынии возразил я. – Она была вполне реальна, Антея: я видел дым и пламя…
– Кто не в состоянии немножко подымить в старом вулкане?
– Я чувствовал, как она кусает мое копье! Я видел, как она вылетала, окруженная дымом!
– И кто же из них с крыльями? – наддала Антея. – Лев, коза или змей?
– От нее на скале остался идеальный отпечаток!
– Каковой никто, кроме тебя, не видел. Завязывай со всем этим, Беллерофон. Филоноя говорит, что ты по примеру Персея хочешь улучшить свои прошлые достижения. Я считаю, что ты, прежде всего, ничего никогда не достигал. И вовсе не эта дутая схема побудила тебя просить ликийцев, чтобы они вышвырнули тебя из города…– Она запустила в меня бумагой Полиида, которую ранее изъяла ее дворцовая стража.– Это была нечистая совесть. Вся твоя жизнь – сплошной вымысел.
Потрясенный, я потряс головой:
– Я понимаю, как все это могло тебе так показаться. Но есть одно, чего не знает обо мне даже Филоноя…
– Она знает больше, чем ты думаешь, – презрительно бросила Антея. – Когда совсем недавно до нее дошло от козопасов с горы Химера, что чудище вернулось восвояси, опять дымит в своем кратере, она притушила все слухи, чтобы скрыть это от тебя. Как ты думаешь, почему бы иначе она была так озабочена, чтобы спровадить тебя из города?
– Ты лжешь! Ты сама себе противоречишь! Я потопил карийских пиратов, отбросил солимов и амазонок, изнасиловал бедного младшего капрала, питавшего столь высокие чаяния о себе и своем народе. И я убил, убил-убил-убил Химеру! Фокус с приливом был, признаю, Филоноевой находкой, но на этот трюк меня подвигли и благословили сами боги, точно так же как Афина помогла мне обуздать Пегаса. И ведь есть доказательство, что со мною… что все это не шутки: как быть с Пегасом?
Антея торжествующе улыбнулась:
