Мы приняли неизбежное.
Оля уехала, а я остался. В Балашихе не смог выдержать и суток. Вечером вернулся в «двушку», где каждая складка на покрывале, каждый шорох занавесок, колышущихся на сквозняке, напоминала о ней. Как волк в клетке, намеривал километры от кровати до шкафа, от шкафа до стола, от стола до книжных полок.
Между сказками и продукцией издательства «Медицина» затерялись исписанные знакомым аккуратным почерком листочки с разъяснениями поз Кама-Сутры и рекомендациями Рут Диксон, а в столе несколько упаковок презервативов. Впрочем, Оля не делает тайны из моих предшественников, а я не ревную ее к прошлому — она непосредственна и естественна, как ребенок или зверушка, которые не отказываются от радостей жизни, оставаясь безгрешными.
Я верю, что она по-своему любила каждого из них. Чувствую, что отец остается для нее высочайшим и недосягаемым эталоном мужчины. Которому я надеюсь соответствовать.
Заслужить ее любовь не так-то просто. Оля эгоистка. Не верит в разбитые сердца. Завоевать ее невозможно. Можно лишь подхватить на руки и нести. Бережно. Щедро. Изо всех сил.
На выходные я срывался в Калугу.
Испытание мамой выдержал, включил все свое обаяние. Меня произвели в женихи. Оля не ожидала от меня такой прыти и, кажется, не в восторге от моего нового статуса. «Я не хочу сейчас выскакивать замуж. Разве тебя не устраивают наши отношения?» — «Нет, не устраивают. Осенью тебе на работу».
Но это проблемы недалекого будущего. А сейчас нам великодушно разрешили выходить в свет. Мы игнорировали кино и театры.
Заинтересовалась дачей. Мама аж забалдела.
Прополоть и полить грядки — минутное дело. В домике имеются все условия. Целых две кровати. Но стол хлипкий — пришлось пару раз приколачивать назад ножки.
От Калуги до Москвы сто восемьдесят километров. Меня оставляли на ночь. Стелили в другой комнате на старинном кожаном диване.
Дождавшись ровного сопения со сторожевой, вплотную придвинутой к двери, маминой кровати, Оля на цыпочках кралась в туалет. Я в нетерпении кусал ногти — там же.
В начале июля в Калугу приехала погостить Рита. Все вздохнули с облегчением. Мама смогла безвылазно провести на даче два уикенда.
Мы погрузили Риту в недра дивана-мастодонта (который успел мне порядком надоесть) и по очереди осквернили все имеющиеся в доме кровати. Не забыли и про сундучок покойной бабушки.
Как-то утром, мучимый жаждой, я выскользнул из спальни и бесшумно затворил за собой дверь. За столом сидела Рита в прозрачном неглиже и потягивала домашним наливку из маминых запасов. Она смерила меня оценивающим взглядом и соблазнительно закинула ногу на ногу.
— Одним достаются стайеры. Другим остаются спринтеры. Ольге феноменально везет на марафонцев.
На следующие выходные Оля встречала меня на «Калуге-2».
Неудобная станция. До города десять километров. Но рядом гостиница «Спутник».
Мы второпях сняли номер, смяли простыни и поспешили домой.
Через пять минут было запланировано мое официальное прибытие на «Калугу-1». Я вручил маме московские колбасы и вывел Олю «на прогулку».
Услугами этой недорогой и вечно полупустой гостиницы мы пользовались в течение двух недель. Оказывается, подмосковная прописка имеет свои плюсы.
С понедельника по четверг включительно я сходил с ума.
Названивал по «межгороду». Умолял Олю приехать.
За месяц она вырвалась в столицу единожды. Маме ее выходка явно не понравилась. Мне сделали строгое внушение. «Что люди могут подумать!»
* * *
Объявили регистрацию. Я поволок багаж в конец внушительной очереди.
* * *
Конец июля ознаменовался сразу несколькими выдающимися событиями. Нелли Алиевна организовала второй международный курс лекций по анестезиологии. С внутренним трепетом ожидали прибытия Джеффа. Не курсанты — они, как всегда, приехали за бумажками. Не профессура — она поила заморских гостей и скупала по дешевке валюту. Ждали неуехавшие.
За полгода в туманный Альбион благополучно отправили еще двоих. Один их них не появлялся в больнице, другой вообще отвалил на экскурсию во Францию.
Неуехавшие ждали крутого изменения курса. Еще оставались места. А может этих халявщиков вышлют? Кому, ну кому же следующему паковать чемоданы? Или всем сразу?
Джефф приехал и устроил индивидуальное собеседование с неуехавшими. Мне он улыбался вежливой улыбкой незнакомца. Интересовался, согласен ли советский ассистент на понижение в британские ординаторы. Я ответил, что в принципе согласен.
В душе снова возродилась надежда. Собственно говоря, она никогда не умирала.
В кулуарах конгресса ко мне подошел Сопилов. Отвел в уголок.
— Олег, не советую тебе питать необоснованных надежд. Шефиня не хочет, чтобы ты уезжал, во всяком случае, в этом году. Поверь мне, у тебя будет еще миллион возможностей…
— Почему нельзя в этом году?
— Она считает, что ты еще не готов. Пойми, тебе придется представлять за границей всю нашу анестезиологию…
— А Максудов и эти два додика были готовы?
Александр Сергеевич передернул облаченными в хороший костюм плечами.
— Такие решения принимаются на высшем уровне. Мы не можем на них никак повлиять.
— Но я хочу уехать. Я выиграл этот гребаный конкурс. Она что, прикует меня цепями?
— В конечном счете, все решает она.
— Тогда зачем вообще был нужен этот маскарад?
Сопилов окинул меня изумленным взглядом, в котором явственно читался философский вопрос вроде «И откуда берется такая наивность в наш прагматичный век?», но промолчал.
— Это она вас послала?
На этот раз в его голосе сквозило праведное возмущение:
— Никто никого не посылал. Ты хороший парень и отличный врач. Ты мне всегда нравился. Я тебе только добра желаю. Не хочу, чтобы ты психанул и натворил глупостей.
Я повернулся и пошел к выходу.
Вечером мне перезвонили из «Союзздравэкспорта». Сообщили о вакансии в городе Махвите. Всего сто двадцать километров от столицы, климат прекрасный, люди добрые.
Наутро я подписал у Батырихи заявление по собственному желанию. Она назвала меня дураком, а я мысленно отправил ее на фуй и в сотый раз спросил себя: «А может на Николиной горе вместо Инны стоило трахнуть профессоршу?». Потом забросил бумажку со злым росчерком начальственного пера в отдел кадров ЦИУ и заехал на Новый Арбат.
На столе у замдиректора лежали два экземпляра контракта.
— Когда?
— Через месяц.
— Где расписаться?
В тот день заканчивалась Олина ссылка. В Сочи мы едем вместе. Сразу по возвращении познакомлю ее с родителями. День визита уже назначили.
На Киевский вокзал спешил втройне окрыленный. Как только мы разобрались с цветами, поцелуями и сумками, поделился хорошими новостями.
— По контракту мне полагается отдельная квартира. Через три месяца можно вызвать семью, — Какую семью?
— У нас еще месяц в запасе. Успеем зарегистрироваться.
— И чем я там буду заниматься?
— Придумаем что-нибудь. Сориентируемся по обстановке, — я погладил ее по шелковистому бедру — Ну как?
Оля пожала плечами.
Утром курьер привез авиабилеты. Оля была в восторге.
Во вторник мы прочесывали окрестные продуктовые точки.
Поравнявшись с гостеприимно распахнутыми дверьми Черемушкинского загса, я замедлил ход.
— Зайдем?
Оля вздохнула.
— Расскажи мне о процедуре. А то я никогда не пробовала.
— Я лучше покажу.
— Сначала расскажи.
— Жених и невеста заполняют бумажки, — Оля поморщилась, Потом отдают бумажки тете. Она сверяет их с паспортами…
— Я не брала.
— Я взял, — и вытащил из кармана две красные книжечки.
— Предусмотрительный. И что же дальше?
— Договариваешься о дате.
— Простые бумажки?
— А какими они должны быть? С гербами и водяными знаками?
— Тогда зайдем.
Я построил тете глазки и записался на двадцатое августа. Оля промолчала.
Молчание — знак согласия.
Но мне почему-то не хотелось ждать августа. Хотелось привязать ее к себе. Не узами — канатами.
Леонид Никанорович договорился со знакомым священником.
Накануне отлета я затащил Олю в Амвросиевскую церковь, что близ Новодевичьего.
В полных детского восторга глазах девушки отражались свечи, венцы и красочные облачения. По-моему, она так и не поняла, что нас обвенчали — тайно, без родительского согласия и свидетельства о браке.
* * *
Аэробус плавно взмыл в небо. Веселые кооператоры в соседнем ряду отстегнули ремни и отвинтили пробки.
* * *
В Сочах нам сняли двухместный номер в гостинице «Ленинград».
Море в пяти минутах ходьбы.
