Они немного помолчали.
– Да уж, это нельзя назвать шикарной улицей, – заметила миссис Воробей.
– Если б я не чувствовал такую ужасную усталость, – сказал мистер Воробей, – провалиться мне на этом месте, я построил бы собственный дом!
– Возможно, возможно, – заметила миссис Воробей. – Слышала я, что иногда полезно немного потрудиться.
– Нынче в воздухе прям витают всякие дурацкие идеи, – ответил мистер Воробей. – Слушать всех и каждого до добра не доведет.
– Если сидеть на месте и ничего не делать, это тоже до добра не доведет! – рявкнула миссис Воробей. – Не вынуждай меня забыть, что я леди, но… впрочем, любой мужчина, если, конечно, он мужчина, сам бы все понял.
– Почему я вообще женился? – огрызнулся мистер Воробей.
И они улетели, продолжая ссориться.
© Перевод И. Зыриной
Не слишком ли много пишут писатели?
На днях в газетной афишке я увидел сообщение о новом романе знаменитого автора. Купив газету, я перелистал ее до последней страницы и с разочарованием обнаружил, что пропустил первые шесть глав. История началась в прошлую субботу, а сейчас была пятница. Меня охватило разочарование – да, поначалу. Но длилось оно недолго. Умный и сметливый помощник редактора по обычаю, теперь вошедшему в моду, изложил мне краткое содержание предыдущих шести глав, чтобы я, не утруждаясь чтением, знал, о чем идет речь.
«Первая часть, – узнал я, – знакомит читателя с блестящим изысканным обществом, собравшимся в гостиной небольшого дома леди Мэри на Парк-лейн. Ведутся увлекательные беседы».
Я знаю, что такое «увлекательные беседы». Если бы я не оказался счастливчиком и не пропустил первую главу, пришлось бы снова их выслушивать. Возможно, время от времени я и сталкиваюсь с чем-то новым, но не сомневаюсь, что читалось бы оно, как очень-очень старое. Чудесная милая седовласая леди, моя знакомая, никогда ничему не удивляется.
– Нечто весьма похожее произошло, – припоминает она, – той зимой, когда мы жили в Брайтоне. Только тогда мужчину звали, мне кажется, Робинзон.
Мы не проживаем новых историй и не пишем их. Мужчину в той старой истории звали Робинзоном – мы переделаем его имя на Джонса. Тот давно забытый случай произошел в Брайтоне, зимой? Мы поменяем на Истбурн и весну, и вот вам что-то новое и оригинальное – для тех, кто не слышал «о чем-то весьма похожем» раньше.
«Ведутся увлекательные беседы», – объяснил мне помощник редактора, и нет ровным счетом никакой необходимости что-либо уточнять. Там присутствует герцогиня, которая говорит неподобающие вещи. Когда-то она меня шокировала, но теперь я ее знаю. В действительности она милая женщина и вовсе не имела этого в виду. А в середине книги, когда героиня попадает в беду, она так же забавна, но уже на стороне добродетели. Присутствует молодая леди, она занимается пословицами. Стоит ей услышать пословицу, она ее записывает и изучает с целью выяснить, сколько различных форм ей можно придать. Это выглядит умно; на самом деле это чрезвычайно просто.
«Добродетель приведет тебя к счастью».
Она записывает все возможные варианты: «Добродетель приведет тебя к несчастью».
– Слишком просто, – говорит она себе.
«Добродетель приведет к счастью если не тебя, то твоих друзей».
– Уже лучше, но недостаточно порочно. Дай-ка еще подумаю.
«Твое счастье приведет других к поспешному выводу, что ты добродетелен».
– О, вот это хорошо, нужно проверить на завтрашнем приеме.
Это очень старательная леди. Просто чувствуешь, что при наличии хороших советчиков она могла бы принести пользу миру.
Также там присутствует бесчестный старый пэр, он рассказывает сомнительные истории, но в душе очень добрый; и некий персонаж, настолько грубый, что задаешься вопросом – кто ж его пригласил?
Подчас там присутствуют вульгарная девушка и священник, он отводит героиню в сторону и вразумляет ее, приправляя свои речи эпиграммами. Болтовня этих людей представляет собой смесь лорда Честерфилда и Оливера Уэнделла Холмса [29] , Гейне, Вольтера, мадам де Сталь и почившего в бозе Дж. Г. Байрона.
– Шут их знает, как это у них получается, – однажды сказала своей приятельнице в мюзик-холле некая дородная леди во время представления талантливой группы, именующей себя «Бескостные чудеса вселенной».
В кратком изложении еще добавлено, что: «Урсула Барт, очаровательная и простодушная молодая американская девушка с неуловимым выражением лица, впервые знакомится с лондонским высшим обществом».
Тут перед вами неделя никому не нужной работы автора, сведенной к основному. Она молодая. Вряд ли кто-то ожидает пожилую героиню. Без «молодой» вполне можно было обойтись, в особенности если учесть, что нам сказано – это девушка. Но может быть, это придирки? Существуют молодые девушки и старые девы. Возможно, даже лучше сразу обозначить черное и белое. Она молодая. Она молодая девушка-американка. В английской беллетристике существует всего одна молодая девушка-американка. Мы наизусть знаем все чуждые условности поступки, которые ей доведется совершить, поразительно оригинальные речи, которые она будет вести, светлые поучительные мысли, которые осенят ее, когда она, облаченная в свободное платье из мягкой облегающей ткани, будет сидеть у камина в уединении своей комнаты.
В довершение образа у нее «неуловимое выражение лица». Дни, когда мы составляли список «отличительных черт» героини, давно прошли. Раньше это было возможно. Человек за все время своей карьеры писал, может быть, с полудюжины романов. Он мог описать хмурую девушку в первом, легкомысленную во втором, веселую в третьем и привлечь вас чем-нибудь величавым в четвертом. А для оставшихся двух поехать за границу. В наши дни, когда человек выпускает роман и шесть коротких рассказов в год, от описаний приходится отказаться. Писатель тут не виноват – не так уж велико разнообразие.
Раньше мы представляли ее так: «Вообрази себе, дорогой читатель, изысканное грациозное создание ростом пять футов три дюйма. У нее золотистые волосы того особенного оттенка…»
Дальше идут указания, помогающие читателю самому во всем разобраться. Ему следовало налить некое определенное вино в определенный бокал и посмотреть на него при определенном свете. Или встать в пять часов мартовского утра и отправиться в лес. Таким образом он мог, к своему удовлетворению, понять, какого именно золотистого оттенка волосы у героини. А если это был читатель беспечный и ленивый, он мог сберечь себе время и, не утруждаясь, поверить автору на слово. Многие так и поступали.
«Ее глаза!» Они неизменно были глубокими и ясными. Им приходилось быть весьма глубокими, чтобы хранить в себе всякую всячину, которая в них попадала: солнце и тени, лукавство, неожиданные возможности, различные чувства, странные необузданные томления. Все то, чему мы не могли подобрать подходящего места, следовало прятать в глаза.
«Ее носик!» Прочитав описание, вы могли бы вылепить его сами, купив на пенни замазки.
«Ее лоб!» Лоб всегда был «низким и широким». Не знаю, почему всегда низким. Может быть, потому, что умная героиня не пользовалась популярностью. Собственно, я сомневаюсь, что она стала бы популярной нынче. Боюсь, безмозглая кукла еще много лет будет мужским идеалом женщины – и женским идеалом самой себя.
«Ее подбородок!» В подбородке допускалось совсем небольшое разнообразие. Ему полагалось быть слегка пикантным и иметь хотя бы намек на ямочку.
Чтобы правильно разобраться в цвете ее лица, вам следовало обеспечить у себя дома целый набор разных фруктов и цветов. Существуют времена года, когда добросовестному читателю трудно достоверно выяснить, какой у героини цвет лица. Возможно, именно с этой целью в прежние времена повсюду на столах культурных людей стояли восковые цветы и фрукты, накрытые стеклянными колпаками, чтобы уберечь от пыли.
В наши дни мы довольствуемся (я склонен думать, что и читатели тоже) тем, что описываем ее несколькими дерзкими мазками. Говорим, что стоит ей войти в комнату, и на ум тотчас же приходят мысли о старинном парке и начинают звенеть далекие колокольчики. Или что с ее появлением возникает аромат штокрозы и чабреца. Вообще-то я не думаю, что штокроза пахнет, но это мелочь, из-за которой мы не беспокоимся. В случае если девушка проста, безыскусна и любит домашний уют, не вижу, почему бы нам не позаимствовать для нее выражение лица мистера Пиквика и не описать ее, сказав, что она всегда привносит с собой легкий аромат отбивных и томатного соуса.
Если мы хотим добиться особой точности, то упоминаем, как сделал данный автор, что у нее «неуловимое выражение лица» или всепроникающий аромат. Или говорим, что она представляет собой средоточие загадочности и неуловимых оттенков.
Но сейчас не принято слишком пристально вглядываться в детали. Один мой мудрый друг, хорошо знающий свое дело, неизменно описывает героя в самых туманных выражениях. Он даже не сообщит вам, высок мужчина или он коротышка, гладко выбрит или бородат.
