— Пусть за нефть платят валютой, — предлагает дядя Коля.
— За все заводы, что в экологию дым пускают, за электро — золотом, — поддерживает Балалайкин, бывший термист.
— Но дело не в этом, — встаёт Банкин. — Так все сёстры скоро чужими станут, а кто на городском базаре станет апельсинами торговать? Кто ранней весной десятидолларовую черешню нам привезёт? Что кооперативы? Наши кооперативы танками стараются торговать. Зачем им какие-то персики и бананы?
— Что будет? — всплеснул руками бракёр Валерий Апперкот. — Неужели, все магазины станут мясом торговать, а из колбасных палок сделают оградки. На сосисках станут воздушных змеев пускать в небо. Вот неразбериха будет.
— Почему? — спросил дядя Коля.
— Потому. Никого больше не станем прикармливать. Продуктов будет море, что некуда станет девать.
— Пивопроводы станут в каждую квартиру проводить.
— Откроешь кран, нацедишь кружку и без удовольствия выпьешь. Вспомнишь тогда, как в очередях давился, как рукава и пуговицы отлетали, как пил разведённое, но взятое с боем, пиво и причмокивал. Вот какая будет жизнь.
Не мог себе представить новой жизни Степан Савич. Он знал, что скоро всё будет, но не станет постоянной зарплаты, не будет и самой работы, так как завод с устаревшей технологией и старым оборудованием, закроют и увезут на тачках в утиль новые владельцы. Чтобы не расстраивать до конца свою расшатанную собственным мнением, нервную систему, перестал читать газеты, продал на барахолке телевизор и радиолу. По две нормы стал делать, ну, как обычно, делал. В курилку дорогу забыл. Плюнул на своё мнение. За весь цех продукцию даёт. Мужики не узнают его и рук не подают, считая плохим человеком, который от самого гегемона-пролетариата отсоединился. Степану — до фонаря эти косые взгляды. Пашет себе и пашет. Зато в соседнем цеху — запарка. То, что Банкин произвёл, нужно куда-то девать, а куда? В том цеху забыли. Полгода решают переходить им на арендный подряд или выкупить цех по цене утиля. Начальника себе нового избрали, который раньше заведовал молоканкой в деревне. Не соображает ни уха и не рыла в заводских проблемах, но у него собственное мнение, что нужно переформировку сделать и приниматься выпекать шанежки с творогом. Так как на них-то спрос остался…
Банкин свои изделия упаковывает и на склад готовой продукции отправляет на электрокаре. Смежники впервые стали выражать в телеграммах благодарности и поздравления. Рекламаций нет. Из министерства премии шлют, передовой опыт собираются изучать. Банкин работает. Ему никто не мешает. У него собственное мнение на этот счёт.
1990.
— Почему на работе не был? Не тайна. Отоварился. Дефицитом. И не только дефицитом. Досками получил. Не испугался. Где я был? Помню где был. Как обычно утром… Не хотел полку делать. Ксюша настояла. Упросила. Говорит, что уже некуда дефицит девать. Порошок стиральный насобачился в молочные фляги затаривать. Они герметичны. Запираются и не так очень химией пахнет. Сначала спать не мог, так как чесался. Дети не чесались, а весь чесался, особенно уши и нос. Ксюша не чесалась, а у меня всё тело, как будто в бане не было три месяца. Они тоже долго привыкали. У мальчиков пятна по лицам ходили. Их в школу пускали. Врач сначала за голову взялась ребёнка, а потом ничего. У всех пятна по лицам, а у директора — не голова, а глобус. Прямо на себе географию показывал, пока в глаз указкой не ширнул. У жены на локтях бородавки были, но потом отвалились, но экзема на животе полезла. С химией шутки плохи. Нужно из лоджии… Опять не сплю. Боюсь, рухнет мой склад на соседский. Потом разбирайся — где чьё. Пойду, фляги помечу, и ящики переставлю к стене…
Не смешно. Хоть до тебя доведись. Хоть до вас, Анна Петровна. Вот если бы с вами такое. Вы бы смеялись? Вот и я не смеюсь. Это у меня так губы свело. Чего рассказывать. Нечего говорить. Стыдно сообщать. Как обычно, читаю свежую прессу. …Больше негде. Где читать? Там в зале жена гладит бельё. В кухне дочь музыкой на кастрюлях занимается. У неё выступление сольное на барабанах в школе. Сын в коридоре велосипед чинит свой. К бабушке собирается за помидорной рассадой. Вдруг треск над головой, а потом по чердаку хряп. Доска наша — и сосновая вся. Мыло не из пуха, хотя и заграничное, но бьёт пребольно. Один знакомый, собрался из мыла гараж строить, дескать, мылится плохо, с трудом. Вода жёсткая. Не боится сырости оно. Сто лет гараж будет стоять. Кто-то сказал, что там они этим мыльцем собак моют. Никто не видел. А вы читали? Правда, значит. Мало ли что напишут — всему верить, так и спать перестанешь на нервной почве. Какая разница, кого они там моют, а кто не помытый живёт.
В зеркало выставился, а на меня мурло с одним глазом глядит. Нос, как у папы Карлы, — сизый и распухший, как банан. Понял, что доска рикошетом лицо испортила, ударившись о сливной бачок. Ксюша говорит:
— Не ходи; на работе всёравно не признают, а узнают, так замучают расспросами.
— Что ты расскажешь? Читал, свежую газету. Она, прошлогодняя. Вот смеху.
— Папа, — вскричал сын, увидев разрушения. — Папа у вас не лицо, а мордодром, на котором произошло крушение мылолётов.
Что сказать — прав ребёнок. Тогда мы решили, что больше талоны не станем отоваривать, а будем дарить на дни рождения родным. На новоселье дарить. Они не именные. Говорят, что ловкие граждане покупают талоны и отовариваются несколько раз. На талонах нет ни корешков, которые могли бы отрывать, никто их не погашает. Писали в газете, что один пионер, собирая макулатуру, обнаружил пачку талонов и подарил их родной школе. Теперь дети в столовой кушают сладкое и на первое и на второе. Можно сделать талоны именными, которые действительно по предъявлению паспорта, но это кому-то невыгодно, поэтому и не всегда хватает сахара на предъявленный талон.
Ещё в своё время великий Хаджа сказал, что, сколько ни толкай талон в чай, сладким не станет.
— Сахар — далеко не мыло, — сказала Ксюша, забинтовывая мне голову. — Талонов на мыло хватает, а на сахар… Талонов хватает, а сахар, распределённый на него, куда-то уплывает. Зачем нам эта Каталония? Гарантия. Но фиктивная. Пропадает сахар, тает доверие к талонной системе распределения.
Переборем эти загадки и трудности. Что вы там пыхтите? 70 лет. Да за 70 лет много песку утекло. Мы же не голые. Зубы целее будут. Забота, хотя и скрытая. Что вы говорите? У них там сахару прорва. Зато у нас безработицы нет. Можно идти на все четыре стороны и везде найти любую работу. Направо пойдёшь, коня потеряешь… Куда вы уедете? Кому вы там нужны в галошах и в фуфайке? Там у них своих таких пруд пруди. Там вкалывать надо. Всем понятно, почему я не был на работе?
Собрание закончено? Зайду в магазин, вдруг сахар завезли.
1989
Пёрышкин увидел Аглаю без грима только через год после свадьбы, но было поздно. Он женился по любви. Со зрением у него всё нормально. Стрелял из воздушки в тире без промаха. Но недосмотрел, не рассмотрел. Такая судьба.
Поразительная вещь — любовь. Она создаётся нашим воображением и химическим процессом в органах. Часто залепляет нам глаза и уши, и вот наша избранница самая лучшая в мире. Как она поёт? Вы не видели её походку? Вы напрасно прожили свои шестнадцать лет. Не вру. Вам сорок? Ничего. Пусть семьдесят. Мне тоже было шестьдесят. И восемнадцать было. Глаза и уши, обоняние и осязание. За руку держали свою ненаглядную? То-то и оно. Конечно, уважаемые читатели, но и читательницы, вы правы — любовь — зла, обнимешь и козла. Так гласит много лет наша народная мудрость. Всё дело в воображении. И со мной подобное случалось. Не буду врать, что такой у нас один в подъезде Пёрышкин. Если широко посмотреть вокруг, то таких не мало. Эта история, которую хочу рассказать, если честно, со мной отчасти произошла, а в остальной части — с ним.
Женился Сидор по любви, как и я. Все у нас женятся и выходят замуж по этой самой любви. Если кто по расчёту обретёт семью, то их сразу видно. Почему? Им до получки всегда хватает. Эти пары не ругаются по утрам, как впрочем, и по вечерам, не ругаются и в обеденный перерыв, если встретятся в столовой.
Да, через какое-то время увидел свою самую лучшую в мире без этих штучек-вздрючек на ленточках и тесёмках, без туши и ретуши и загрустил. Не стану описывать увиденное, чтобы не травмировать ваше чувствительное воображение, ведь могут прочитать этот ужас и дети. Мужчины у нас нежные и слабовидящие, без нормального осязания и обоняния. Не все пороговно-поголовно, но большинство. Виновато пылкое воображение, просто пламенное. Вовремя не рассмотришь, не ощупаешь где надо, а потом махнёшь рукой — ну, ладно, мол, пусть и не Венера Милосская, так у моей — все руки на месте, а что ноги колёсиком, так ерунда — такая мода. Полюбилась бы Виолетта или Ефросинья, ошибка была ещё крупней. Моя-то все буквенные звуки иногда выговаривает. Нона половину пропускает, как лишние. Логопеда приглашать — поздно и накладно, будешь маяться, занимаясь дешифровкой, чтобы понять, послала ли в гастроном за портвейном или нужно ковры выколачивать на собачьей площадке.
