В буфетной царил мир. Сладостный воздух лета струился в открытое окно. Так и казалось, что природа протрубила отбой.
Бландингский замок снова стал раем.
© Перевод. И. Гурова, наследники, 2012.
В зале «Отдыха удильщика» беседа перешла на ситуацию в Германии, и все сошлись во мнении, что Гитлер находится на перепутье и скоро будет вынужден решиться на какой-нибудь определенный шаг. Нынешняя его политика, объявил Виски С Содовой, – это не более чем переливание из пустого в порожнее.
– Ему придется либо отрастить их, либо сбрить, – сказал Виски С Содовой. – Не может же он и дальше сидеть верхом на заборе. Либо у человека есть усы, либо их у него нет. Среднего не дано.
Задумчивую паузу, наступившую вслед за этим приговором, прервал Светлый Эль.
– Кстати, об усах, – сказал он. – Теперь они все куда-то подевались, во всяком случае такие, какие заслуживают названия «усы». Что с ними произошло?
– Я сам часто задаю себе такой вопрос, – отозвался Джин С Итальянским Вермутом. – Где, спрашиваю я себя, те великолепные висячие усы нашего детства? В семейном альбоме у меня дома есть фотография дедушки в молодости, и на ней он – пара глаз, выглядывающих из колючей живой изгороди.
– У них были особые чашки, – ностальгически заметил Светлый Эль, – чтобы не мочить свою растительность в кофе. Что ж, дни эти навсегда ушли в прошлое.
Мистер Муллинер покачал головой.
– Не совсем, – сказал он, помешивая свое горячее виски с лимоном. – Признаю, что они встречаются реже, чем раньше, но в глухих сельских уголках эти своеобразные заросли оберегают свою пышность. Сохранению их отчасти содействует скука, а отчасти здоровый, чистый спортивный дух, который сделал нас, англичан, тем, что мы есть.
Светлый Эль сказал, что он не совсем понял.
– Я говорю вот о чем, – сказал мистер Муллинер. – Людям, круглый год заточенным в сельских местностях, жизнь не предлагает ничего увлекательного, и за неимением лучшего они наперегонки отращивают усы.
– Что-то вроде состязания?
– Именно. Один землевладелец пытается превзойти соседа пышностью усов, а воспламенившийся сосед принимает ответные меры. Подобные состязания часто сопряжены с бурей чувств и сопровождаются пари между сторонними наблюдателями. Во всяком случае, так уверяет меня мой племянник Брансипет, художник. А кому и знать, как не ему? Ведь нынешним своим благосостоянием он обязан им, и только им.
– Он отрастил усы?
– Нет. Он просто был втянут в смерч борьбы за первенство между лордом Бромборо – Рамплинг-Холл, Нижний Рамплинг, Норфолк, и сэром Престоном Поттером, баронетом, – Вейпли-Тауэрс в том же графстве. Самые марочные усы в наши дни наблюдаются в Норфолке и Суффолке. Полагаю, их росту содействует влажный и соленый морской воздух. Либо он, либо еще какое-то не менее стимулирующее средство воздействовало на усы лорда Бромборо и сэра Престона Поттера, ибо в тот момент в Англии скорее всего нигде не нашлось бы ничего равного «Радости» первого и «Любви в безделии» второго.
Так окрестила эти две пары усов (продолжал мистер Муллинер) дочь лорда Бромборо Мюриэль. Поэтичная девушка с богатой фантазией, склонная к чтению старинных саг и романов, она приспособила к современным условиям привычку древних героев одаривать именами свои любимые мечи. У короля Артура, как вы помните, был его Экскалибур, у Карла Великого – Фламберж, у Дулина Майенского – знаменитый «Чудесный», и Мюриэль не видела причины, почему этот славный обычай должен исчезнуть. Такая милая фантазия, думала она, и я подумал, какая милая фантазия, когда мой племянник Брансипет рассказал мне про нее, а он подумал, какая милая фантазия, когда ему рассказала про нее Мюриэль.
Ибо Мюриэль и Брансипет познакомились за некоторое время до событий, с которых начинается мой рассказ. Девушка, в отличие от ее отца, никогда не покидавшего фамильные владения, часто наведывалась в Лондон, где в одно из этих посещений ей и представили моего племянника.
Для Брансипета это была любовь с первого взгляда, и вскоре Мюриэль призналась, что его страсть не осталась безответной. Она почувствовала расположение к нему с той минуты, когда заметила, как гармонируют их движения в танцах, а когда некоторое время спустя он предложил написать ее портрет бесплатно, она ответила ему взглядом, в котором нельзя было ошибиться. И уже на середине первого сеанса он сжал ее в объятиях, и она прильнула к его жилету с тихим нежным побулькиванием. Они поняли: две родственные души обрели друг друга!
Вот какими были отношения молодой пары, когда в одно прекрасное утро зазвонил телефон Брансипета и, сняв трубку, он услышал голос любимой.
– Эй, петушина! – сказала она.
– Привет, рептилия, – отозвался Брансипет. – Откуда ты звонишь?
– Из Рамплинга. Слушай, у меня есть для тебя работка.
– Какая работка?
– Заказ. Папаша хочет, чтобы с него написали портрет.
– Да?
– Да. Его адский замысел состоит в том, чтобы презентовать его местному «Мужскому клубу». Уж не знаю, почему у него на них зуб. Какой удар для бедняг, когда они узнают об этом!
– А что? Престарелый родитель смахивает на химеру?
– В самую точку! Сплошные усы и брови. И первые – это вообще нечто.
– Цветут и пахнут?
– Милый мой! Смердят. Так ты готов? Я сказала папаше, что ты многообещающий.
– Так и есть, – ответил Брансипет. – Обещаю приехать сегодня же.
Он сдержал слово. Успел на поезд три пятнадцать с Ливерпуль-стрит, в семь двадцать сошел на маленькой станции Нижний Рамплинг и прибыл в Рамплинг-Холл как раз вовремя, чтобы переодеться к обеду.
Всегда молниеносный переодеватель, на этот раз Брансипет превзошел себя, так как ему не терпелось поскорее увидеть Мюриэль после их долгой разлуки. Однако, примчавшись в гостиную, на ходу завязывая галстук, он обнаружил, что поспешность привела его туда слишком рано. В момент его появления комнату украшал собой только корпулентный мужчина, которого по характерным признакам он принял за своего гостеприимного хозяина. Если не считать нескольких ушей на периферии и кончика носа, типчик этот состоял из сплошных усов. И, как поставил меня в известность Брансипет, он лишь в эту секунду полностью постиг смысл первой строки, открывающей поэму Лонгфелло «Эванджелина»: «Вот первобытный лес».
Он благовоспитанно представился:
– Как поживаете, лорд Бромборо? Моя фамилия Муллинер.
Но тот, как показалось Брансипету, посмотрел на него – сквозь колючие заросли – с заметным неудовольствием.
– Лорд Бромборо? – рявкнул он. – Кого вы имеете в виду?
Брансипет сказал, что он имеет в виду лорда Бромборо.
– Я не лорд Бромборо, – сообщил дородный.
Брансипет растерялся.
– Да неужели? – сказал он. – Сожалею.
– А я рад, – сказал дородный. – С чего вы вообразили, будто я – старик Бромборо? Глупость какая!
– Мне сказали, что у него великолепные усы.
– Кто вам это сказал?
– Его дочь.
Дородный презрительно фыркнул:
– Нельзя же полагаться на то, что говорит чья-то дочь! Она, естественно, предубеждена, не беспристрастна, ослеплена дочерней любовью и все такое прочее. Если бы мне требовалось чье-то заключение об усах, я бы не стал обращаться к дочери. Я бы обратился к тому, кто разбирается в усах. Мистер Уолкиншо, сказал бы я, или как там его еще… Усы Бромборо великолепны? Как бы не так. Фа! Усы у Бромборо имеются – в некотором смысле. Его лицо нельзя назвать бритым, не спорю… но великолепные? Ха. Нелепо. Смешно. Возмутительно. В жизни не слышал подобной чепухи.
Он уязвленно отвернулся. Его спина дышала такой обидой, таким страданием, что Брансипет не нашел в себе жестокости продолжить разговор. Пробормотав что-то о забытом носовом платке, он бочком выбрался из гостиной, но остался стоять у лестницы. Вскоре вниз по ступенькам спорхнула Мюриэль.
При виде его она словно бы вся просияла.
– Приветик, Брансипет, старая развалина, – сказала она с неизъяснимой нежностью. – Притащился, значит? А почему ты припарковался у лестницы? Почему ты не в гостиной?
Брансипет стрельнул глазами на затворенную дверь и понизил голос:
– Там какой-то волосатик дуется. Я подумал, что это твой папаша, и поздоровался с ним, как с таковым, а он вдруг донельзя оскорбился. Его как будто задели мои слова, что я слышал, какие у твоего отца великолепные усы.
Прелестная девушка рассмеялась:
– Ого-го-го! Это ты вляпался. Старик Поттер до безумия завидует папашиным усам. Сэр Престон Поттер из Вейпли-Тауэрс, один из наиболее известных здешних баронетов. Он гостит тут с сыном… – Она прервала фразу и обратилась к дворецкому, серебристовласому благожелательному старцу, который как раз поднялся по лестнице: – Привет, Фиппс, вы приплелись доложить о чае и креветках? Немножко рановато. По-моему, папаша и мистер Поттер еще не спустились… А, вот и папаша, – перебила она себя, когда к ним приблизился ослепительно обусаченный человек средних лет. – Папаша, это мистер Муллинер.
