День, который теперь угасал, был особенно тяжким для молодого художника. Погода стояла необычно жаркая, и, изнывая в сени усов лорда Бромборо, он преисполнился мрачной мятежности. К концу дневного сеанса он обнаружил, что люто их ненавидит. О, если бы у него хватило храбрости взять топор и уподобиться пионеру, расчищающему поляну в девственных дебрях! Когда вошел Фиппс, Брансипет отчаянно сжимал кулаки и кусал нижнюю губу.
– Я принес вам немного шампанского, сэр, – сказал Фиппс с серебровласой добротой. – Я подумал, что вам не помешает выпить чего-нибудь подкрепляющего.
Брансипет был тронут, и свирепое выражение его глаз смягчилось.
– Ужасно мило с вашей стороны, – сказал он. – Вы совершенно правы. Капелька-другая из дубовой бочки мне не помешает. Я чувствую себя немного переутомленным. Погода, наверное.
С ласковой улыбкой дворецкий следил, как молодой человек стремительно заложил за воротник пару бокалов.
– Нет, сэр, не думаю, что причина в погоде. Со мной вы можете быть совершенно откровенны, сэр. Я все понимаю. Наверное, писать его милость занятие крайне утомительное. Уже несколько художников были вынуждены отказаться от заказа. Одного молодого человека прошлой весной пришлось отправить в больницу. В течение нескольких дней он вел себя странно, был мрачен, а потом как-то ночью мы обнаружили его у западной стены на приставной лестнице в обнаженном виде – он рвал и рвал плющ. Не выдержал усов его милости.
Брансипет застонал и снова наполнил свой бокал. Он прекрасно знал, что испытывал его собрат по кисти.
– Ирония заключается в том, – продолжал дворецкий, – что положение ни на йоту не улучшится, если усы исчезнут. Я тут в услужении уже много лет и могу вас заверить, что смотреть на бритое лицо его милости было ничуть не легче. Вы мне поверите, когда я скажу, что почувствовал облегчение, когда его милость начал отращивать усы.
– Но почему? Что с ним такое?
– Лицо у него, сэр, как у рыбы.
– У рыбы?
– Да, сэр.
Что-то поразило Брансипета, будто удар электрического тока, и он затрепетал всеми своими фибрами.
– Смешной рыбы? – спросил он прерывающимся голосом.
– Да, сэр. Очень забавной.
Брансипет весь бурлил, точно молоко, кипящее в кастрюльке. Странная, безумная мысль пришла ему в голову. Забавная рыба…
На экране еще не было ни единой забавной рыбы. Забавные мыши, забавные кошки, забавные собаки… а вот забавных рыб не было. Он уставился перед собой загоревшимися глазами.
– Да, сэр. Когда его милость начал отращивать усы, у меня на душе полегчало. Перемена, казалось мне, могла быть только к лучшему. И первое время так и было. Но теперь… вы сами видите, сэр… Я частенько ловлю себя на том, что хотел бы возвращения милых старых дней. Мы ведь, сэр, никогда не ценим того, что имеем, не так ли?
– Вы были бы рады попрощаться с усами лорда Бромборо?
– Да, сэр. Весьма и весьма.
– Чудненько, – сказал Брансипет. – В таком случае я их сбрею.
В частной жизни дворецкие дают отдых той торжественной невозмутимости, которую вынуждены соблюдать при исполнении обязанностей, как того требуют правила их профсоюза. Оглоушьте дворецкого какой-нибудь сенсацией, когда он задержится поболтать с вами в спальне, и он подпрыгнет и выпучит глаза, как самый обычный человек. Именно это и проделал сейчас Фиппс.
– Сбреете, сэр? – ахнул он, дрожа, как желе.
– Сбрею, – сказал Брансипет, выливая в бокал последнее шампанское.
– Сбреете усы его милости?
– В эту же ночь. Ни единого волоска не оставлю.
– Но, сэр…
– Так что же?
– Я подумал вот что, сэр: как?
Брансипет нетерпеливо прищелкнул языком:
– Без всякого труда. Полагаю, он что-нибудь принимает на ночь? Виски или еще что-то?
– Я всегда приношу его милости в курительную стакан теплого молока.
– Уже отнесли?
– Нет еще, сэр. Я думал сделать это, когда расстанусь с вами.
– А в этом доме имеется что-нибудь, обеспечивающее крепкий сон?
– Да, сэр. В жаркую погоду его милости плохо спится, и обычно он принимает в молоке таблетку «Сладко-сон».
– В таком случае, Фиппс, если вы друг, каким я вас считаю, то нынче вы растворите в его молоке не одну таблетку, а четыре. Внакладе вы не останетесь. Если лицо лорда Бромборо в натуральном виде такое, каким вы его описали, то, гарантирую, очень скоро я буду шастать туда-сюда, чтобы уклониться от сверхналога. Вы твердо уверены в своих фактах? Если я проведу расчистку этих дебрей, в конце концов я доберусь до лица, как у рыбы?
– Да, сэр.
– Рыбы достаточно комичного облика?
– О да, сэр. Пока оно не допекло меня, я благодаря ему частенько смеялся от души.
– Только это мне и надо знать. Вот так. Ну, Фиппс, могу я рассчитывать на ваше сотрудничество? Хотел бы прибавить, прежде чем вы ответите, что от этого зависит счастье всей моей жизни. Приложите руку, и я смогу жениться на девушке, которую обожаю. Откажетесь внести свою лепту, и я скоротаю остаток жизни угрюмым озлобленным холостяком.
Дворецкий был как будто очень растроган. Всегда добрый и серебровласый, он выглядел еще добрее и серебровласее, чем когда-либо.
– Значит, дело так обстоит, сэр?
– Именно так.
– Что же, сэр, мне бы не хотелось встать между молодым джентльменом и счастьем всей его жизни. Я ведь знаю, что такое любовь.
– Знаете?
– О да, сэр. Не хочу хвастать, но было времечко, когда девушки называли меня Джордж Неотразимый.
– Так, значит?..
– Я исполню ваше пожелание, сэр.
– Я знал это, Фиппс, – с глубоким чувством сказал Брансипет. – Я знал, что могу положиться на вас. Вам остается только указать мне, где расположена спальня лорда Бромборо. – Он умолк, пораженный тревожной мыслью. – Но что, если он запрет дверь?
– Не беспокойтесь, сэр, – разуверил его Фиппс. – В жаркие августовские ночи его милость не затворяется у себя в спальне. Он почиет в гамаке, подвешенном между двумя деревьями у края большой лужайки.
– Мне известен этот гамак, – сказал Брансипет с нежностью. – Значит, все в порядке. В полном ажуре. Фиппс, – продолжал Брансипет, крепко пожимая ему руку, – не знаю, как выразить мою благодарность. Если все сложится, как я предвижу, если лицо лорда Бромборо вдохновит меня, как я рассчитываю, и я сорву куш, вы, повторяю, разделите мое богатство. В надлежащее время к вам в буфетную заглянет слон, груженный золотом, а с ним и верблюды, обремененные драгоценными камнями и редкими благовониями. А также обезьянами, слоновой костью и павлинами. И… вы упомянули, что ваше имя Джордж?
– Да, сэр.
– В таком случае мой первенец будет крещен Джорджем. А если он окажется женского пола, то Джорджиной.
– Премного благодарен, сэр.
– Не на чем, – сказал Брансипет. – Буду очень рад.
Наутро, когда Брансипет пробудился, ему показалось, что он видел странный и чудесный сон. Такой яркий, такой волшебный – будто он тихонько выбрался из дома в полосатой пижаме и муаровом халате с парой ножниц, склонился над гамаком, содержавшим лорда Бромборо, и отчикал великие усы «Радость» под самый корень. И он как раз испустил ностальгический вздох, жалея, что это не свершилось на самом деле, как вдруг понял, что на самом деле все так и было. В его памяти воскресли крадущийся спуск по лестнице, осторожное пересечение лужайки, щелк-щелк-щелк ножниц в такт храпу сильного мужчины в безмолвии ночи. Нет, это был не сон! Сбылось. Верхняя губа его гостеприимного хозяина преобразилась в голый пустырь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Неловкость.
Стоун = 14 фунтам, т. е. 6,35 кг. Перемножив, получаем около 100 кг.
Вероятно, по-русски будет точно также, «гранд-дам».
Фут – 30,48 см. Соответственно, шесть футов – 1 м 82 см 88 мм (или, если хотите, 182 см и 88 мм).
Ярд – 0,9144 м. Соответственно, 20 ярдов —18 м 28,8 см.
Дюйм – 25,4 мм. 6 дюймов —1 м 52,4 см.
