Один из таких инструментов настолько понравился Теплову, что он, полистав медицинский справочник, и идентифицировав его как «расширитель Гигара» (Юре нравилось это слово за то, что им можно было красиво грассировать), оригинальности ради, стал носить металлический «клюв» вместо брелока, иногда вытаскивая инструмент из кармана и поигрывая им. Я как-то заметил, что дамы в то время, когда он этим занимался, с особым интересом поглядывали на специалиста по моллюскам. Но сам беззаботный малаколог ничего не замечал, продолжая клацать металлическими челюстями «клюва» своего «расширителя».
* * *
И сейчас, на комсомольском собрании Юра, сначала задумчиво повертел брелок в руках, а потом стал приставать к соседке из отдела герпетологии, Галине, норовя ущипнуть ее «утиным клювом» за нос или за ухо. Специалист по гадам с визгом шарахнулась в сторону.
Отец Федор прервал свою речь о достоинствах и добродетелях комсомольской организации и, посмотрев ласковым, чистым, голубым взором на Теплова с Галиной, как смотрит добрый папаша на расшалившихся детей, со значением произнес: «А вы знаете кто я?».
Все испуганно притихли, отложили книжки, статьи, Олег — свои силки, а Юра опустил свой прибор.
— Вы думаете я комсорг? — продолжал вопрошать нас отец Федор одной рукой поглаживая лысину, а другой — окладистую бороду. — А вот и нет! Ошибаетесь вы!
Наступила полная тишина. Нечлен Корнет даже привстал со своего места.
— Я к вам, безбожникам, из Киево-Печерской лавры подослан! Разлагать вашу комсомольскую организацию изнутри и направлять заблудшие души на путь истинный! — И он сложив персты медленно перекрестил аудиторию. — Собрание считаю законченным. Аминь!
После этого отец Федор мгновенно исчез, а ошарашенные таким концом комсомольцы еще посидели перед опустевшей трибуной несколько минут и только потом поднялись и побрели к выходу.
В коридоре ко мне подошла Галина.
— Вовочка, — сказала она мне. — Ведь это ты Теплову игрушку подарил, — и она указала на выходящего из зала малаколога, который проследовал мимо нас щелкая брелоком как кастаньетами.
— Я.
— Ты хоть знаешь, что это такое?
— Не знаю. И Теплов не знает.
— Я так и думала. А я знаю. И другие женщины тоже знают. Ты, пожалуйста скажи ему, что это за прибор. А то он, чего доброго, станет им щипать директрису. Конечно, может быть ей это и понравится. А вдруг не понравится? И вылетит тогда Теплов из Кунсткамеры. Ты его предупреди.
Оказалось, что Теплов ошибался. Это был не расширитель Гигара. Это было гинекологическое зеркало.
* * *
Отец Федор посмотрел в свой листок, со вздохом вычеркнул пункт про нечленство и направился было на рабочее место, чтобы полчаса перед обедом заняться своими насекомыми. Но тут и его остановила Галина.
— Федя, ты мне стол не поможешь собрать? — попросила она. — А то он тяжелый, я не справлюсь. И ты один тоже не справишься. Пойду позову еще кого-нибудь. Вовочку, например.
Из своего птичьего поднебесья я побежал вниз — к герпетологам. Там, вокруг древнего стола, хлопотали отец Федор и Галина.
— Вот, — сказала Галина, увидев меня. — На свалке хороший стол нашла — большой и почти новый. Наверное, на факультете журналистики выбросили — им недавно на смену свежую мебель привозили. Только, вот, со сборкой у нас что-то не клеится. Я тебе и позвонила. Помоги, пожалуйста.
И мы с отцом Федором начали собирать старинный стол. Сначала подвинтили шурупы на двух гигантских массивных тумбах и подогнали в них ящики и полки. Потом Галина долго думала, где она эту махину поставит и, наконец, решила приютить мебельный реликт в углу комнаты.
Мы с отцом Федором полчаса провозились с тумбами, пытаясь правильно установить их на кривом полу, путем подкладывания под ножки фанерок, сложенного картона и палочек. Наконец настал завершающий момент прилаживания тяжеленной крышки. Ее надо был аккуратно посадить на четыре шипа, которые торчали из тумб. Мы с этим здорово намучились потому, что если шип с одной стороны входил в гнездо, то его визави никак не хотел этого делать. Поэтому один из нас периодически залезал под стол и оттуда, из подполья, корректировал действия другого мебельщика, оставшегося на поверхности и вслепую двигавшего крышку стола. Наконец из-под стола раздался приглушенный голос отца Федора: «Все, села», и покрасневший из-за неудобной позы энтомолог показался на поверхности. Я уже замахнулся, чтобы, слегка ударив по крышке, посадить ее на все четыре злосчастные шипа, но отец Федор сказал мне: «Погоди».
К сожалению, я послушался и «погодил».
— Отойдите все от стола, — приказал отец Федор.
Все отошли от «антикварной» мебели, давая возможность мастеру сделать завершающий мазок, финальный аккорд. И отец Федор не посрамил себя. Эффектная концовка ему удалась. К изумлению всех присутствующих он не торопясь отошел в другой конец комнаты, пригладил на лысине несуществующие волосы и неожиданно разбежавшись подпрыгнул, на лету развернулся и задницей со всего размаха опустился на крышку стола. Отец Федор любил театральные эффекты. По его замыслу, этот «полет шмеля» должен был завершиться тем, что шипы намертво войдут в пазы, а сам стол при этом явится неколебимым постаментом торжествующему маэстро, неподвижно, как сфинкс восседающему на массивном деревянном пьедестале. Однако триумфа не получилось, хотя оглушительная развязка отцу Федору все же удалась.
Своим тяжелым задом он с такой силой плюхнулся на крышку стола, что сломал не только все шипы, но и разбил тумбы, превратив их в груду совершенно нереставрируемых обломков. От всего стола целой осталась только монолитная столешница. Из-под нее с трудом выбрался отец Федор и стал объяснять онемевшими зрителями свой творческий замысел. А потом мы с ним вытащили безнадежно разломанный стол туда, откуда его и взяли — на свалку.
* * *
Неунывающий отец Федор достал из кармана свой блокнотик. В его планах на сегодня не стоял пункт «сборка стола», а сразу за пунктом о нечленстве было написано «чайная церемония».
На чайной церемонии героем дня был сегодня, конечно же, отец Федор. Все его расспрашивали, как он дошел до такой духовной жизни. А Теплов даже спросил, не участвовал ли отец Федор, с его внешностью и тягой к вечному, в крестном ходе.
— А как же. Этим летом ходил, — неожиданно согласился отец Федор.
* * *
Небольшая толпа богомольцев, молча и торжественно двигалась по лесной дороге. До цели — места явления чудотворной иконы было около пятидесяти километров.
Первым шел крестоносец — человек, державший на плече массивный деревянный символ. Через каждый час участники крестного хода останавливались, отдыхали, подкреплялись своими скудными припасами, пили взятую на старте святую воду. Потом дежурный брал крест, и процессия продолжала свой путь. Скорость ее движения зависела только от скорости лидера. Первым крест взял батюшка — дюжий мужик, который первые пять минут нес святыню на вытянутых руках и только после положил крест себе на плечо. Он, как настоящий атлет, всю дистанцию сохранял неспешный средний темп совершенно не сбиваясь с ритма.
Вторым выпало нести крест тщедушному мужичку, который использовал крестный ход как последнее средство против хронических запоев. Судя по тому, как он брал крест, чувствовалось, что последний запой у него кончился вчера, ну, по крайней, мере позавчера.
Темп ходьбы резко снизился, вся толпа плотной массой сбилась вокруг вяло бредущего ходока, и обоняла пары сивушного перегара, висевшего за его спиной. Мужичок, тяжело вздыхая и постоянно перекладывая крест с плеча на плечо, еле-еле продержался положенную вахту. Он отдал крест священнику, который бережно взял распятие, прислонил к дереву и сел передохнуть на обочине лесной дороги. Другие последовали его примеру. Как оказалось, отдых был нелишним, потому что следующая очередь нести крест выпала отцу Федору.
Отец Федор знал, что темп движения на крестном ходе должен быть неторопливым и торжественным, чтобы участники действа в полной мере осознали свои грехи и покаялись перед тем, как достигнут святыни. Кроме того, энтомолог и в миру постоянно проповедовал окружающим спокойствие, смирение и отрешение от суетности. Но в себе последний порок изжить никак не мог. Он взвалил крест на плечо и начал ход неторопливо, но конечно, не так медленно, как кающийся алкоголик. Народ, следующий за Федей, приободрился и пошел веселее. Но вскоре отец Федор о чем-то задумался (может быть, о чем-то божественном, а может быть, о чем-то более приземленном, например, о своих перепончатокрылых) и ноги лыжника (он, кстати, был мастером спорта), уже не контролируемые разумом, начали разгонять крестоносителя, а заодно всю процессию. И уже через пятнадцать минут после того, как отец Федор получил эту своеобразную эстафетную палочку, народ сначала пошел ускоренным шагом, потом очень быстрым шагом, а обливающийся потом алкоголик, хватаясь за сердце, перешел на бег трусцой. Лишь один великан священник, старясь сохранять солидность делал огромные шаги и поэтому продолжал идти чинно и, казалось, неторопливо.
