И только в одной области, имеющей касательство к медицине, мы наблюдаем полное отсутствие прогресса — я говорю о количестве времени, требующемся для того, чтобы стать хорошим практикующим врачом. В доброе старое время студент, оснащенный всеми необходимыми знаниями, вылетал из колледжа, проучившись две зимы, причем летние каникулы он проводил, сплавляя лес для лесопилки. Иные студенты вылетали даже быстрее. Теперь, чтобы стать врачом, требуется от пяти до восьми лет. Разумеется, все мы готовы засвидетельствовать, что молодежь с каждым годом становится все глупее и ленивее. Это охотно подтвердит каждый, кому за пятьдесят. И все же как-то странно, что теперь человек должен потратить восемь лет, чтобы получить те же самые знания, какие прежде он приобретал за восемь месяцев.
Впрочем, дело не в этом. Положение, которое я хочу развить, состоит в том, что ремесло современного врача очень несложно и научиться ему можно за две недели.
Вот как все это происходит.
Пациент входит в кабинет врача.
— Доктор, — говорит он, — у меня ужасные боли.
— Где?
— Здесь.
— Станьте прямо, — говорит врач, — и положите руки на голову.
Затем врач становится позади пациента и что есть силы ударяет его по спине.
— Вы что-нибудь почувствовали? — спрашивает он.
— Да, — отвечает пациент.
Тогда врач неожиданно поворачивается к пациенту лицом и согнутой левой рукой наносит ему удар чуть пониже сердца.
— Ну, а сейчас? — спрашивает он злорадно, когда пациент как подкошенный валится на кушетку.
— Встаньте, — говорит врач и считает до десяти.
Пациент встает. Врач молча и внимательно смотрит на него и внезапно наносит ему удар в живот, после чего пациент скрючивается от боли и не может вымолвить ни слова. Врач отходит к окну и углубляется в чтение утренней газеты. Потом он поворачивается и начинает бормотать что-то, обращенное не к пациенту, а скорее к самому себе.
— Гм, — говорит он, — здесь мы имеем легкую анестезию барабанной перепонки.
— Неужели, доктор? — спрашивает пациент, полумертвый от страха. — Что же мне делать?
— Вам нужен покой, — говорит врач, — полный покой. Вы должны лечь, соблюдать строгий постельный режим и избегать волнений.
В действительности врач, конечно, не имеет ни малейшего представления о том, чем болен этот человек. Зато он твердо знает, что если больной ляжет в постель и будет лежать спокойно, абсолютно спокойно, то либо он спокойно выздоровеет, либо умрет спокойной смертью. А если в этот промежуток времени врач будет каждое утро приходить к нему, трясти его и колотить, то пациент сделается покорным и, может быть, врач наконец заставит его признаться, чем именно он болен.
— А как насчет диеты, доктор? — спрашивает пациент, уже совершенно перетрусив.
Ответы на этот вопрос бывают весьма разнообразны. Они зависят от того, как чувствует себя сам доктор и давно ли он встал из-за стола. Если время уже близится к полудню и доктор зверски голоден, он говорит:
— О, ешьте побольше, не бойтесь. Ешьте мясо, овощи, крахмал, клей, цемент, что хотите.
Но если доктор только что позавтракал и еле дышит после пирога с черникой, он твердо заявляет:
— Я не советую вам есть. Ни в коем случае. Ни крошки! Голод вам не повредит. Напротив, небольшое самоограничение в еде — лучшее лекарство в мире.
— А как насчет питья?
И на этот вопрос существуют разные ответы. Доктор может сказать так:
— О, вы вполне можете выпить иной раз стаканчик пива, или, если вам больше нравится, джина с содовой, или виски с минеральной водой. А перед сном я на вашем месте, пожалуй, выпил бы подогретого шотландского виски, предварительно положив туда два кусочка сахара, лимонную корочку и немного растертого мускатного ореха.
Все это доктор говорит с неподдельным чувством, и глаза его блестят бескорыстной любовью к медицине. Но если доктор провел предыдущий вечер на небольшой вечеринке в обществе коллег, он, напротив, склонен категорически запретить пациенту алкоголь в любом его виде и отпускает беднягу с ледяной суровостью.
Разумеется, само по себе такого рода лечение может показаться пациенту чересчур примитивным и, пожалуй, не способно внушить ему должное доверие. Зато в наши дни этот недостаток возмещается работой клинической лаборатории. На что бы ни жаловался пациент, врач заявляет, что необходимо отрезать от него все, что только возможно, и отослать все эти частицы, куски и кусочки в какое-то таинственное место — на исследование. Он отрезает у пациента прядь волос и пишет на бумажке: «Волосы мистера Смита, октябрь 1910 г.». Затем он отрезает нижнюю часть его уха и, завернув ее в бумагу, наклеивает ярлык: «Часть уха мистера Смита, октябрь 1910 г.». Затем с ножницами в руках он осматривает пациента с головы до пят, и если ему понравится еще какая-нибудь частичка его тела, он отрезает ее и заворачивает в бумажку. И вот это-то, как ни странно, преисполняет пациента тем чувством собственной значительности, за которое и стоит платить деньги.
— Да, — говорит вечером того же дня забинтованный с ног до головы пациент нескольким встревоженным друзьям, собравшимся у его постели, — да, доктор полагает, что тут может оказаться легкая анестезия прогноза, но он отослал мое ухо в Нью — Йорк, мой аппендикс — в Балтимору, прядь моих волос — издателям всех существующих медицинских журналов, а пока что мне предписаны полный покой и подогретое виски с лимоном и мускатным орехом через каждые полчаса.
Проговорив это, он в изнеможении откидывается на подушку и чувствует себя совершенно счастливым.
И вот, не странно ли?
И вы, и я, и все мы отлично знаем все это, — однако же стоит кому-нибудь из нас заболеть, как мы мчимся к врачу со всей быстротой, на какую способен наемный экипаж. Что до меня, то я лично предпочитаю санитарную карету с колокольчиком. В ней как-то спокойнее.
В вагоне они сидели напротив меня. Я, следовательно, мог слышать все, о чем они беседовали. Очевидно, эти двое только что познакомились и разговорились. Судя по выражению их лиц, они считали себя людьми необычайно высокого интеллекта. Видимо, каждый из них был убежден в том, что он глубокий мыслитель.
У одного из собеседников лежала на коленях открытая книга.
— Я только что вычитал несколько очень интересных статистических данных, — сказал он другому мыслителю.
— Ах, статистика! — ответил тот. — Удивительная вещь эта статистика, сэр! Я и сам очень люблю ее.
— Так, например, — продолжал первый, — я узнал, что капля воды наполнена крошечными… крошечными… гм… забыл, как это они называются… крошечными… гм… штучками, причем каждый кубический дюйм содержит… гм… содержит… Погодите, сейчас я вспомню…
— Ну, скажем, миллион, — сказал второй мыслитель поощрительным тоном.
— Да, да, миллион или, может быть, биллион… но, во всяком случае, очень много таких штучек.
— Да что вы? — удивился другой. — Право же, в мире бывают изумительные вещи. Например, каменный уголь… Возьмем каменный уголь…
— Отлично, давайте возьмем каменный уголь. — сказал его приятель, откидываясь на спинку дивана с видом ученого, готового насладиться духовной пищей.
— Известно ли вам, что каждая тонна каменного угля, сожженного в топке, довезет состав вагонов длиной в… гм… забыл точную цифру, ну, скажем, состав такой-то и такой-то длины и весящий, ну, скажем, столько-то, довезет его от… от… гм! Не могу сейчас припомнить точное расстояние… довезет его от…
— Отсюда до луны? — подсказал первый.
— Вот-вот! Очень похоже на то. Отсюда до луны. Ну, не удивительно ли это?
— Да, сэр. Но самые поразительные вычисления — это все-таки вычисления, касающиеся расстояния от земли до солнца. Достоверно известно, что пушечное ядро, пущенное… мм… мм… в солнце…
— Пущенное в солнце, — одобрительно повторил его собеседник, словно он сам нередко наблюдал, как это делается.
— И летящее со скоростью… со скоростью…
— Трехсот миль? — высказал предположение его слушатель.
— Да нет же, вы меня не поняли, сэр… Летящее со страшной скоростью, просто страшной… Так вот оно пролетит сто миллионов лет, нет, сто биллионов — словом, будет лететь поразительно долго, пока не долетит до солнца.
Больше выдержать я не мог.
— При условии, что оно будет пущено из Филадельфии, — сказал я и перешел в вагон для курящих.
Парикмахеры имеют врожденную склонность к спорту. Они могут совершенно точно сообщить вам, в котором часу начнется сегодняшняя партия в бейсбол, могут, не переставая орудовать бритвой, предсказать исход этой партии, могут с тонкостью профессионалов объяснить, почему все здешние игроки никуда не годятся по сравнению с теми, настоящими игроками, которых они лично видели там-то и там-то. Они способны рассказать клиенту все это, а потом, засунув ему в рот кисточку, уйти в другой конец парикмахерской, чтобы поспорить со своими коллегами о том, кто придет первым на осенних скачках. В парикмахерских исход состязания между боксерами Джефрисом и Джонсоном был известен задолго до самого состязания. Возможность получать и распространять такого рода сведения и составляет смысл жизни парикмахера. А само по себе бритье является для него занятием второстепенным. Внешний мир состоит для парикмахера из клиентов, которых надо швырнуть в кресло, связать по рукам и ногам, обезвредить с помощью всунутого в рот кляпа из мыла, а потом уже снабдить теми необходимыми сведениями о текущих событиях в области спорта, которые могут помочь этим людям провести день у себя в конторе, не вызывая открытого презрения сослуживцев.
