В 53-м к Пастернаку в Переделкино пришел учитель, только что выпущенный из лагеря. Он пришел просто посмотреть на Пастернака. Пастернак отдал ему свое пальто. Таривердиеву, который замерзал, бегая из общежития в консерваторию, Пастернак подарил пальто с условием, что тот в свою очередь тоже кому-то поможет своим пальто. Сколько еще пальто Пастернака до сих пор гуляет по России?
– Всё – небо.
– А Земля?
– И она – небо.
Рабство вросло в Россию. Сколько земли нужно перепахать, сколько семян в нее бросить, сколько урожаев собрать, чтобы оно ушло от нас?
Ни спин, ни затылков не обогнать и на лица не обернуться.
Книга – круг, радиус – страница.
Не единожды наступать на грабли, не единожды награбленное делить, будьте вера, строй социальный и даже собственный народ.
– А почему правду никак найти не могут?
– Женщина она.
Дальтонизм мысли – болезнь власти.
Одни из самых дорогих квартир в Париже те, окна которых выходят на памятник самому большому «большому пальцу» в мире. Его высота составляет двадцать метров. Счастливчики утверждают: стоит с утра помахать ему из форточки рукой, на весь день везение обеспечено.
Когда люди поумнеют, до них дойдет: на Солнце не пятна, а веснушки.
Правду не едят – ложь съедобна. Вот и получается, жизнь состоит из дырок правды и бубликов обмана.
Однажды Солнце припозднилось из-за разборок с соляриями. Возвращаться было поздно, вот и забралось оно в пустую коробку из-под торта. Кондитер утром открывает коробку, а ему навстречу Солнце встает. С тех пор самая солнечная профессия на Земле – повар.
Ахматова утверждала, что она из прошлого проездом. Маяковский был из будущего, но его туда не пустили.
Сто лет назад из России ушел Толстой. Потом все из нее ушли: и Цветаева, и Ахматова, и Пастернак…
Израиль относительно Вагнера нашел Соломоново решение. Как перед композитором – снимать шляпу, как перед человеком – напяливать обратно.
Пронумерованные спины – мишени мыслей.
Запрещать ум в России любимое занятие и царей, и коммунистов, и демократов. Они по этому делу родственники. Пустить бы обоснованный слух, что ум у народа в гландах. И власть бы их, как когда-то ваучеры, меняла на деньги. Гланды за гирлянды мишуры. Всё подобие праздника.
Входа два: «Ж» и «М», выход один. Мужик в России декоративен.
Бабы наши еще дадут дрозда: и Чаадаева родят, и Герцена. И будут письма, и колокол будет!
Лежачих полицейских, которые неплохо справлялись со своими обязанностями, решили сделать сидячими и стоячими заодно.
Наконец-то повезло. Выходец из нашей области побывал в космосе. Все удивлялись, почему награду подзадержали. Дело в том, что вещь он открыл удивительную: ложь в невесомости хорошо себя ведет, а правда вес имеет, несмотря на отсутствие сил тяготения. Пока смекали что к чему, время на месте не стояло. Говорят, со следующих полетов на орбиту будут доставлять кипы документов на экспертизу. Те, до кого дошло, дрожат, но дружат.
К брелковому типу относятся цепи, галстуки, поводки…
Соответственно, братство брелковое состоит не только из ключей, но и…
– Лицо грязью мазали?
– Вы в своем уме?
– Я в своем, а у вас паспорта нет.
Женщины утра кошек кормят, женщины дня подают голубям, женщины вечера – украшение окон, величие ночи – от остальных.
Помню времена, когда язык состоял только из глаголов. Послеледникового периода нарисовались существительные. Может, кому-то стало удобнее, но сдвиг по фазе языка и времени – беда людей.
Был великий Египет! И Китай был.
Греция великой была! И Китай был.
Был великий Рим! И Китай был.
Нет величия ни у Египта, ни у Греции, ни у Рима, а у Китая есть!
Была великая Россия! И Китай был.
Нет величия у России – у Китая есть…
Вот такая песня комом в горле.
Наблюдая за властью, лишаешься мысли.
– Что такое политика?
– Это когда несколько человек хотят, а у остальных люмбаго.
– У вас пуговицы есть?
– Есть.
– Какие?
– Девственницы.
Первые люди были размером с ладонь Господа.
– Весь мир отметил столетие со дня смерти Толстого. В России тишина. Почему?
– Умный – значит, не наш!
Народ уже бежал и от православия, и от капитализма. Не прошло и века – вернули. Будет снова побег, и погоня будет…
Что объединяло власть и народ в то столетие? Травля поэтов. Пакостно и сладостно!
Объявить бы день траура, перечислить бы имена: от Пушкина до Пастернака. Покаяние за содеянное – вот что должно нас объединять в первую очередь и во вторую.
Поэт – сердце. А моя страна колошматит по нему, не переставая, и удивляется, что со здоровьем не важно.
Неужели скоро финиш, и можно не думать и дышать, не связывая себя мыслью?
– Что-то изменилось в говоре ворон.
– Они перестали подражать людям.
Те, кого не поняли, ослонели, онасекомились, в летучих мышей зажмурились.
Обреченные на смерть предсказывают будущее.
Все обречены, а будущего нет.
Время не остановить. С социализма свернули на капитализм. А его тропа в России короткая. Феодализмом из всех щелей несет. Пора у Польши Коперника покупать.
Понедельник – это маленький подвиг
Налево – осень. Направо – весна. Прямо – в зиму упрешься, лето в затылок дышит. Куда податься?
Человек себя раньше услышал или углядел?
Что первично: зеркало или эхо?
Набираюсь невесомости…
Поэт не рифмы и не ритм. Поэт – сохранение индивидуальности, данной Богом.
Первыми заговорили поэты:
– Кто там шагает правой?
– Мы – это повара, и наше дело правое.
Из дискретного текста – печенье, из непрерывного – колбаса.
– А куда красота уходит?
– На ноги.
– Кому?
– Женщинам, лошадям и деревьям.
Ночь у всех одна. И день один. А закат с восходом у каждого свой. Не о человеке это – об окнах его.
– Кто самый лучший повар на свете?
– Любовь.
– Почему она?
– То, что может любовь, никому не по силам.
– И какие блюда у любви?
– Мед уст и соль слез.
– Из живущих от кого пользы больше?
– От Аистов с Капустой.
– А не думать, это как?
– Гороху много потребуется.
– Горох-то зачем?
– А чтобы любовью огорошило.
Сон – свидание без свидетелей.
Инопланетян искать не надо. Инопланетяне – мы! Уши занавешены сотовыми, глаза – розовыми, уста – жвачками, носы время от времени в мокрые тряпочки суём. В домах, машинах под кондиционеры дышим, воду фильтруем, пищу химичим. Отгораживаемся от Земли всеми способами. Гробим, как не свою, изощряясь на все лады. Успокаивает одно: инопланетян искать не надо. Инопланетяне – это мы!
У политиков результат нулевой – нимб.
Еще мысль, и финиш! Улыбнуться или отказаться от нее?
Мысль – единственное место, где человек свободен.
– А улыбка какого цвета?
– Белого.
– А алого?
Сколько лент в косах финиша?
Марафон напоминает макароны по-флотски…
Метры – в ногах, у мыслей где пристанище?
Мысли – капли. На дождь не потяну. Поплакал, утер слезу и молчи в тряпочку. Все плачут в тряпочки: у кого-то она платок носовой, у кого-то рукав, подол, штора, стол, столб, ветер;у меня – полотенце кухонное.
– Мальчик, кто в тебя заразу эту внес – думать?
– А что, разве есть кто не думает?
– Думать в одну сторону – не зараза. Ты, паршивец, думаешь на все четыре. А это болезнь.
– И что делать, доктор?
– Есть хорошее средство «скотч», но его еще не придумали.
С демократами не знаю, что делать, я им Сократа простить не могу.
Пора домой, вспомнить пора, как не думать. Как быть, как жить без греха мысли?
Парк. Скамейка. Листопад. Закрываешь глаза, руки прячешь поглубже в карманы. Настраиваешь уши на листья и слушаешь шаги, и пытаешься отгадать, которые из них к тебе. И клонишься ниже, ниже, и вдруг, почти у самой земли, ловишь музыку шагов ктебе, и не хватает ушей, открываешь глаза, и глаз не хватает, вынимаешь руки. И их не хватает, и ты начинаешь музыкой шагов дышать, и листья, подхватывая дыхание, замирают. Останавливаются машины, люди замедляют шаги.
