Нам всем давно пора понять: идиотские требования отменить мигалки никого не волнуют. Это услада немногочисленных гражданских активистов. На самом деле российская власть, выбирающая и назначающая сама себя, искренне убеждена, что имеет дело с насекомыми, и насекомые пока ничего не сделали, чтобы ее переубедить. Перекрывать дороги, задерживать любой транспорт, перекраивать облик городов эти люди будут вне зависимости от нашего ропота: все спрашивали, зачем выборы, — так вот они затем, чтобы местные начальники не сходили с ума. Однако в России любой начальник всевластен, поскольку Трудовой кодекс бессилен, профсоюзы в западном понимании отсутствуют, а выборность упразднена.
Есть только один минус у такого истинно олимпийского статуса. Боги Олимпа были вольны как угодно обращаться со смертными, но сами были столь же бесправны перед лицом Зевса, который никому и ни в чем не отчитывался. Губернатора нельзя выбрать, на него бессмысленно жаловаться — но когда Кремлю будет надо, любой местный начальник снимается стремительно и без объяснения причин. Как только что уволенный тверской губернатор Зеленин. И былой всевластный начальник региона становится совершенно никем — как Абашидзе, о котором после бегства из Аджарии никто ничего интересного не слышал. Абсолютная власть, от которой сходят с ума, предполагает такую же абсолютную ничтожность после низвержения. И роптать бессмысленно — прав нет. Есть право пирамиды.
Только этим и может утешаться современный россиянин, у которого одна политическая радость — наблюдать за низвержением местных князьков и замену их на других, точно таких же.
№ 109, 23 июня 2011 г.
Отказ зарегистрировать Партию народной свободы, не так прост и глуп, как может показаться
Эйнштейн на вопрос сына, чем он так прославился, ответил таинственно: «Когда жук ползет по шару, он не замечает, что его путь извилист. А я заметил». Суть политологии состоит в том, чтобы проследить путь жука и рассмотреть его не как его собственную волю, а как результат нескольких сложных обстоятельств. Власть, например, думает, что приняла решение о «Парнасе» самостоятельно. Между тем перед нами одно из проявлений уникального и бессознательного инстинкта системы — ее политического самосохранения. Только благодаря этому темному инстинкту она и сохранилась почти неизменной со времен Иоанна Грозного, и никакие войны, революции и либеральные реформы ее не обрушили.
Разумеется, партия, которой руководят Касьянов, Немцов и Рыжков, по определению не может рассчитывать на популярность в широких народных массах — не потому, что идеи этой партии далеки от народа (народ сейчас мыслит даже радикальнее), и не потому, что у нас не любят крупных чиновников, хотя бы и бывших, а потому, что народ привык к такому представлению о себе. Для поддержания собственного гомеостазиса ему важно по-прежнему играть предписанную роль — думать одно, а голосовать по-другому. В душе он глубоко за Немцова с Рыжковым, на деле не даст им и одного процента, и это двоемыслие тоже входит в механизм самосохранения системы: если народ начнет поступать в соответствии с убеждениями, закончится механическое существование и начнется история. Этого мы допустить не можем. Кто не живет, тот не умирает. Итак, в нынешнем своем виде у «Парнаса» нет ни малейшего шанса попасть в парламент. Но чтобы система спаслась, не лопнула, выпустила еще одну струйку пара, попасть туда он обязан. Хотя бы номинально. Хотя бы в результате блока с кем-нибудь. Потому что если вовсе перекрыть несистемной оппозиции допуск на телеэкран, на радио и в парламент, можно получить сначала безвоздушное пространство, а потом взрыв.
Хотят этого власти? Разумеется, нет. И потому им надо любой ценой раскрутить «Парнас», эти семь пар нечистых, которых не показывают по телевизору, эту оппозицию, которая вечно между собой ссорится, этих талантливых, но не способных к единомыслию маргиналов. Единственный способ создать «Парнасу» действительно шумную славу — это не зарегистрировать их, спровоцировать митинг на Пушкинской, а после устами самого президента — самый дорогостоящий пиар в России! — заявить, что «Парнас» вполне может быть в парламенте, пусть только зарегистрируется без нарушений. Всего этого совершенно достаточно, чтобы мало кому известная и тем более мало кем любимая партия стала самой громкой, а потом и гарантированно успешной: кого запретили, того мы ценим вдвойне.
Сложно? Ничего не поделаешь: инстинкт самосохранения. С пятого по семнадцатый год он им слишком часто изменял, но нынешние хорошо учли все тогдашние уроки. Они уже поняли: главное искусство — запрещать, когда что-то еще можно спасти, и разрешать, когда все уже бесполезно.
№ 114, 30 июня 2011 г.
Тасовка кадров вступила в критическую фазу
В Антарктиде, как известно, снег почти не выпадает — ветра таскают по континенту одни и те же снежинки. Наша элита тоже почти не пополняется, это вообще характерно для застоев, когда вертикальная мобильность сведена к нулю.
В публичной политике — одни и те же Зюганов, Жириновский и сами знаете кто, в губернаторской обойме, судя по Зеленину, чужаки не задерживаются, и если стране срочно понадобился спикер верхней палаты парламента, нарыть его тоже особо негде. Приходится выбирать из имеющегося. Кто у нас там не особенно популярен, а выставить жалко? И Валентина Матвиенко из нелюбимых Петербургом губернаторов после недолгих уговоров становится главным кандидатом в третьи лица государства.
Почему она колебалась, мне как раз понятно: Валентина Ивановна — человек, может, и не сверхмудрый, но адекватный. Понимает, что слово «спикер» происходит от английского «speak», а с устной речью, с ораторским даром, с афористичными формулировками у нее дело обстоит еще хуже, чем у предшественника Сергея Миронова.
В качестве хозяйственника она еще может восприниматься — и даже недолго преуспевать, если не случится снежной зимы, — но в качестве руководителя Совета Федерации не смотрится никак, поскольку эта должность требует какого-никакого стратегического мышления, теоретических представлений о будущем страны. Правда, все это совершенно не важно, потому что ни нижняя, ни верхняя палата парламента давно уже ничего не решают. В назначении Матвиенко есть только один, чисто символический смысл: нам дают понять, что они там наверху так и будут тасоваться, и никакое обновление им даром не нужно. Единственно адекватным ответом населения на это тасование будет столь же беззастенчивое игнорирование — и в самом деле, кого волнует третий пост в государстве, где и первые два никак не связаны с личными заслугами кандидатов?
Больше всего эта тасовка — или подтасовка, если хотите, — напоминает мне один из романов Стругацких. Там некоторое количество землян — строго ограниченное, хотя изредка все-таки пополняемое, — становится объектом таинственного эксперимента: назначение на должности выдает специальная машина, генерирующая свои решения, похоже, по методу чистого тыка. В результате сегодняшний сенатор завтра на полгода становится мусорщиком, а в следующие полгода мусорщик превращается в кинематографиста — и ничего, все как-то справляются.
Потому что профессиональные качества в этом экспериментальном сообществе не так важны, как желание и готовность участвовать в эксперименте, способность контактировать с товарищами по замкнутому сообществу, принимать всерьез правила игры, считать искусственное солнце настоящим и так далее. В результате в городе почти нет профессионалов, но много недовольных, и кончается все, знамо, диктатурой, потому что в мире, где никто не занят своим делом и ничего не значит призвание, не может быть и нормальной системы ценностей. Только навязанная.
Чуть не забыл — роман этот называется «Град обреченный».
№ 118, 07 июля 2011 г.
Едва заговорив об «этнической преступности», мы тем самым признаем право сограждан самостоятельно решать эту проблему
После инцидента в уральском поселке Сагра — местные жители отразили нападение диаспоры, якобы крышующей наркоторговлю, — в России только ленивый не заговорил об этнической преступности, о том, что пора бы признать ее реальной, легализовать термин и благословить отряды народной самообороны на борьбу с нею. МВД из последних сил сопротивляется, зная, что никакая этническая преступность не нанесет стране такого урона, как массовые погромы. Но сопротивление это трещит по швам, а пресса стреляет заказными залпами, подозрительно приуроченными к истории в Сагре. Ни для кого не секрет, что в уральском поселке все началось с цыгана. «Литгазета» еще в конце июня бабахнула такую статью о цыганской преступности, что рядом с нею бледнеют все публикации о еврейской любви к христианской крови. По числу ляпов, идиотских слухов и ксенофобских выпадов эта публикация явно лидирует и заслуживала бы… Не станем говорить чего, дабы не спровоцировать государство на репрессии, но ситуация симптоматична: волна борьбы с этнической преступностью поднимается и напоминает ситуацию начала прошлого века, когда национальные проблемы раздувались для отвлечения от социальных.
