Ровно в восемь пятнадцать Прыгунов поднялся со своего стула и объявил:
— Дорогие коллеги! Хочу сообщить вам о том, что Денис Олегович вчера попросил уволить его по собственному желанию, и эта просьба была удовлетворена.
Аудитория зашумела. Большая часть ее была преисполнена сочувствия к Тюленю. Денис Олегович был начальником флегматичным, снисходительным и не очень требовательным.
— Человеку свойственно ошибаться, — было его любимой присказкой.
Выждав с минуту, словно давая сотрудникам подстанции возможность свыкнуться с потерей, Прыгунов поднял руку, призывая к тишине.
Новым заведующим подстанцией назначена Елена Сергеевна Новицкая, ранее работавшая в должности старшего врача шестьдесят четвертой подстанции.
— Из молодых — да ранняя! — раздался голос фельдшера Малышкова.
Малышков дорабатывал полгода до пенсии и, естественно, никого не боялся. Напротив — его боялось начальство и предпочитало не связываться, так как оба сына Малышкова были адвокатами, готовыми засудить весь белый свет, защищая родного папашу.
— Не тебе судить, старый хрыч! — оборвала Малышкова старший фельдшер Надежда Казначеева. — Давайте лучше поприветствуем новое руководство.
С деланным энтузиазмом Казначеева захлопала в ладоши, но ее аплодисменты, не встретив поддержки, тут же увяли.
— Так вот кому не хотел портить первый день Соловьев, — шепнул Данилов, сидящей рядом с ним Вере.
— Новое начальство — это стихийное бедствие, — ответила Вера.
— Нет, скажите мне — почему сантехника нужно ждать в течение целого дня, заказанную и оплаченную мебель везут неделями, а мы должны прибывать на место за пятнадцать минут? И по каким поводам — «таблеточки закончились» да «в спину стрельнуло»…
От визгливого, какого-то «наждачного» голоса доктора Бондаря у Данилова всегда начинала болеть голова. Поэтому он не стал задерживаться в диспетчерской. Поздоровался со всеми, получил от сменяемого доктора Федулаева наладонник и железную коробочку с «наркотой», расписался во всех журналах, число которых неотвратимо приближалось к двадцати, и направился на кухню — выпить чашку кофе, если удастся. За ним увязался Эдик, еще не вписавшийся в коллектив.
— Виктор Георгиевич прав, мы действительно большую часть времени работаем вхолостую, — начал Эдик, явно приготовившись ко всестороннему обсуждению проблемы.
Оба чайника оказались пустыми — предыдущая смена выдула весь кипяток и не позаботилась о тех, кто должен прийти. Данилов решил обойтись без кофе. Пока вскипятишь воду заново — начнется утренняя конференция или получишь вызов.
— Пошли в фельдшерскую, — сказал он Эдику. — И старайся поменьше слушать Виктора Георгиевича. На серьезных вызовах он теряется от непонимания и незнания, передавая всю инициативу фельдшерам. Пустые поводы, где ничего не надо делать — это как раз для него. По Бондарю все болезни происходят от употребления жареной картошки, даже сифилис.
— Да ну? — удивился Эдик.
— Истинная правда! Попросись у Дениса Олего… у новой заведующей, чтобы подсадила тебя на сутки к Бондарю — такого насмотришься! На книгу хватит…
— Нет уж, Владимир Александрович, — твердо ответил стажер. — Я лучше с вами…
* * *
Конференцию открыла Новицкая.
— Я три дня наблюдала за тем, как происходит сдача-прием смены, — без предисловий начала она. — За все это время никто из сотрудников не пересчитывал и не проверял ничего, кроме ампул с наркотическими препаратами. Ни разу не были проверены ящики, не говоря уже о машинах…
— Мы доверяем друг другу! — с пафосом выкрикнул Бондарь.
— Желающие высказаться смогут сделать это после того, как я закончу. — В голосе заведующей отчетливо зазвучал металл. — Прошу одиннадцатую, двенадцатую, четырнадцатую и шестнадцатую бригады принести сюда ящики для проверки. Прямо сейчас.
Четверо сотрудников, в числе которых была и Вера, поднялись со своих мест и направились к выходу.
— А пока несут ящики, я хотела бы узнать мнение Дмитрия Александровича по этому поводу. Прошу вас…
Красный как рак, старший врач встал, оглядел собравшихся, словно ища у них поддержки, и сказал:
— Вы правы, Елена Сергеевна, это никуда не годится. Я лично займусь…
— Да уж, пожалуйста, — заведующая кивком показала Лжедмитрию, что он может сесть. Тот покраснел еще больше, но остался стоять на ногах.
— Понимаете ли, Елена Сергеевна, специфика нашей работы такова…
В помещение вернулись посланные за ящиками.
— Я знаю специфику «скорой помощи», Дмитрий Александрович, — улыбнулась Новицкая. — Бывает, что за вызовами нет времени на проверку, но сегодня пока еще не было ни одного вызова…
В кармане у Данилова раздалась мелодичная трель, и одновременно из динамика, укрепленного под потолком грянуло:
— Шестьдесят два — одиннадцать — вызов! Одиннадцатая бригада — вызов!
Все как положено — стоит только сказать, что сегодня не было ни одного вызова, не постучав при этом по дереву, как вызовы посыплются сразу же.
— А зачем объявлять по селектору? — поинтересовался Эдик. — Ведь есть же коммуникатор.
— Чтобы мне не бегать по подстанции, собирая бригаду. Наладонник — один, а нас — четверо.
— Пронесло! — обрадованно сказала Вера, закидывая ящик в машину. — Чует мое сердце, она и машины проверять полезет. Послал же бог начальство…
Тут Вера осеклась, помолчала секунду-другую и, решившись, спросила:
— Владимир Александрович, а правду говорят, что вы с Еленой Сергеевной вместе в институте учились и даже… дружили?
— Правду, — коротко и несколько суховато ответил Данилов, удивляясь про себя Вериной осведомленности.
Он никогда никому не рассказывал про свои отношения с Еленой, да и вообще никогда не говорил о ней ни с кем на подстанции. Данилов вообще не любил вспоминать прошлое. Хватало ему маминых причитаний по поводу музыкальной школы, которую сын окончил с отличием, и консерватории, поступать в которую он наотрез отказался.
Понятливая Вера тут же перевела разговор на другую тему.
— Мужчина, тридцать пять лет, плохо с сердцем… — с выражением прочитала она повод к вызову на карточке. — Стопудово — похмельный синдром! И время самое то — утро, пора на работу идти.
— Скорее всего, — согласился Данилов. — Впрочем, инфаркты в последние годы сильно помолодели.
— А правду говорят, — вступил в ученый разговор Петрович, — что после инфаркта с этим делом нелады начинаются?
— Кто о чем — а вшивый о бане! — фыркнула Вера. — У тебя, Петрович, неладов с этим делом и после смерти не будет!
— Кому оно нужно — после смерти? — резонно возразил Петрович, сворачивая на Андижанскую улицу. — Который дом там?
— Сорок второй, первый подъезд, — ответил Данилов.
— Знакомый адрес… — наморщил лоб Петрович.
— Бабка Духанова! — напомнила из салона Вера. — Зинаида Аристарховна…
— Точно! — оживился Петрович. — Что-то давно она не вызывала.
— С весны в стационаре торчит. Скоро, наверное, выпустят.
Старуха Духанова была одним из «наказаний» шестьдесят второй подстанции, одним из ее «крестов». С утра она скандалила с соседями, обвиняя их в том, что они «травят несчастную женщину ядовитым газом», закачивая этот самый газ в квартиру Духановой по электрическим проводам.
Затем Зинаида Аристарховна обновляла в розетках по всей квартире бумажные затычки, обедала и ложилась спать. Выспавшись как следует, к полуночи она начинала скучать. Израненная в единоборстве с соседями душа бывшей заведующей продуктовым магазином требовала общения, понимания, сострадания, каковое можно было обрести одним-единственным способом — набрать на телефоне две заветные цифры, ноль и троечку.
Поводы ушлая Духанова заявляла самые «скоропомощные»: «Задыхается», «Без сознания», «Умирает», «Плохо с сердцем», «Затянувшийся приступ стенокардии». Сама всегда представлялась соседкой, «на минутку» заглянувшей к одинокой больной женщине.
Приехавшую бригаду Духанова, разумеется, встречала сама, просила измерить давление и сделать успокаивающий укол, после чего на пару часов засыпала, затем просыпалась и снова делала вызов. Рекордной стала февральская ночь этого года, когда за одну ночь было сделано семь вызовов. От настойчиво предлагаемой ей госпитализации старуха категорически отказывалась, а вызывать к ней психиатрическую бригаду было бессмысленно — те обычно не находили показаний для госпитализации, со спокойным сердцем оставляя Зинаиду Аристарховну под наблюдением районного психиатра. Лишь изредка, когда старуха начинала вместо «скорой» досаждать милиции, утверждая, что ее зарезали или ограбили, она наконец-то попадала в стационар, и жизнь шестьдесят второй подстанции на три-четыре месяца становилась чуточку легче. Чуточку, потому что кроме Духановой были и другие…
