– Вы откуда, из «Центральных новостей» или из «Курьера»? – спросил мистер Питер Хоуп, все еще не отрываясь от работы.
Яркие черные глаза, только что приступившие к тщательному осмотру комнаты, начиная с закопченного потолка, спустились пониже и остановились на маленькой, ясно очерченной плеши на голове мистера Питера Хоупа, которая доставила бы ему много горьких минут, если бы он знал о ее существовании. Но полные алые губы под вздернутым носом не разжались.
Вопрос остался без ответа, но мистер Хоуп, по-видимому, не обратил на это внимания. Тонкая белая рука его продолжала скользить взад и вперед по бумаге. К листам, лежавшим на полу, прибавилось еще три. Тогда только мистер Питер Хоуп отодвинул свое кресло и в первый раз посмотрел на вошедшего.
Для Питера Хоупа, старого журналиста, давно знакомого с разновидностью рода человеческого, именуемой «мальчик из типографии», бледные мордашки, лохматые волосы, грязные руки и засаленные картузы была самым обыденным зрелищем в районе подземной речушки Флит. Но тут перед ним было что-то новое. Питер Хоуп не без труда разыскал под грудой газет свои очки, укрепил их на горбатом носу и, наклонившись вперед, долго с ног до головы осматривал гостя.
– Господа помилуй! Что это?!
Фигура поднялась во весь рост – пять футов с небольшим – и медленно подошла ближе.
Поверх узкой синей шелковой фуфайки с огромнейшим декольте на ней была надета совершенно истрепанная мальчишеская куртка перечного цвета. Вокруг шеи обмотано было шерстяное кашне, оставлявшее, однако, большой кусок шеи повыше фуфайки открытым. Из-под куртки падала длинная черная юбка, шлейф которой был обернут вокруг талии и подоткнут под ременный пояс.
– Кто вы? Что вам нужно? – спросил мистер Питер Хоуп.
Вместо ответа фигура, переложив засаленный картуз из правой руки в левую, нагнулась и, схватив подол своей длинной юбки, начала заворачивать его кверху.
– Что вы делаете? – воскликнул мистер Питер Хоуп. – Нет, знаете ли, вы…
Но к этому времени юбка исчезла, оставив на виду во многих местах заплатанные штаны, из правого кармана которых грязная рука извлекла сложенную бумагу, развернула ее, разгладила и положила на стол.
Мистер Питер Хоуп сдвинул очки на лоб и вслух прочел:
– «Бифштекс и пирог с почками – четыре пенса; то же (большая порция) – шесть пенсов; вареная баранина…»
– Мне там пришлось служить последние две недели – в трактире у Хэммонда, – последовало разъяснение.
По звуку этого голоса Питер Хоуп понял – так же ясно, как если бы он раздвинул красные репсовые занавески и посмотрел в окно, – что снаружи, на Гоф-сквере, призрачным морем разлился густой желтый туман. В то же время он с удивлением отметил, что у странной фигуры правильный выговор и правильные ударения.
– Спросите Эмму. Она может вам меня рекомендовать. Она сама мне сказала.
– Но милейш… – Мистер Питер Хоуп запнулся и снова прибегнул к помощи очков. Когда же и очки не помогли разрешить загадку, он поставил вопрос ребром:
– Вы мальчик или девочка?
– А я не знаю.
– Как не знаете?
– А не все равно?
Мистер Хоуп встал и, взяв странную фигуру за плечи, дважды медленно повернул ее, очевидно, предполагая, что это может дать ему ключ к загадке. Но напрасно.
– Как вас зовут?
– Томми.
– Томми… а дальше как?
– Да как хотите. Разве я знаю? Меня всякий по-своему зовет.
– Что вам нужно? Зачем вы пришли?
– Вы ведь мистер Хоуп, Гоф-сквер, дом шестнадцать, второй этаж?
– Да, это мое имя и адрес.
– Вам нужно кого-нибудь ходить за вами?
– Вы хотите сказать: экономку?
– Про экономку не было речи. Я говорю: вам нужно кого-нибудь, чтоб ходить за вами – ну, стряпать, убирать, мести? Об этом толковали давеча в лавке. Старуха в зеленой шляпке спрашивала тетушку Хэммонд, не знает ли она кого подходящего.
– Миссис Постуисл? Да, я просил ее приискать мне кого-нибудь. Вы, что же, знаете кого-нибудь? Вас кто-нибудь послал ко мне?
– Вам ведь не очень мудреную нужно кухарку? Они говорили, что вы славный, простой старичок, и хлопот с вами не много.
– Нет, нет. Я не требователен – только бы была опрятная и приличная женщина. Но отчего же она сама не пришла? Кто она?
– А хоть бы и я! Чем я не гожусь?
– Извините, но…
– Чем я не гожусь? Я умею стелить постели и убирать комнаты и все такое. А что касается стряпни, так у меня к этому прирожденная склонность, – спросите Эмму, она вам скажет. Ведь вам не мудреную нужно?
– Элизабет, – позвал мистер Питер Хоуп и, перейдя на другой конец комнаты, стал мешать угли в камине, – Элизабет, как ты думаешь, это во сне или наяву?
Элизабет поднялась на задние ноги и впилась когтями в ляжку своего хозяина. А так как сукно на брюках мистера Хоупа было тонкое, то ответ вышел самый вразумительный, какой только она могла дать.
– Сколько уж мне приходилось возиться с другими людьми ради их удовольствия, – услышал он голос Томми. – Не вижу, почему бы мне не делать того же ради себя.
– Друг мой, я все-таки хотел бы знать, мальчик вы или девочка. Вы серьезно предполагаете, что я возьму вас в экономки? – спросил мистер Питер Хоуп, грея спину у камина.
– Я отлично гожусь для вас. Вы мне дадите постель и харчи и – ну, скажем, шесть пенсов в неделю. А ворчать я буду меньше их всех.
– Полноте, не смешите.
– Вы не хотите меня испытать?
– Конечно, нет! Вы с ума сошли.
– Ну что ж, – ваше дело. – Грязная рука потянулась к столу, взяла меню из трактира Хэммонда и приступила к операции, необходимой для того, чтобы снова спрятать его в надежное место.
– Вот вам шиллинг, – сказал мистер Хоуп.
– Нет уж, не надо, а все-таки спасибо.
– Вздор, берите, – сказал мистер Питер Хоуп.
– Нет, лучше не надо. В таких делах никогда не знаешь, что из этого может получиться.
– Как хотите, – сказал мистер Питер Хоуп, кладя монету обратно в карман.
Фигура двинулась к двери.
– Погодите минутку, – раздраженно сказал Питер Хоуп.
Фигура остановилась, уже держась за ручку двери.
– Вы вернетесь обратно в трактир?
– Нет. Там кончено. Меня взяли только на две недели, пока одна из девушек хворала. А нынче утром она пришла.
– Кто ваши родные?
На лице Томми выразилось удивление.
– Вы это про что?
– Ну, с кем вы живете?
– Ни с кем.
– Так за вами некому смотреть? Некому заботиться о вас?
– Что я – младенец, что ли, чтобы обо мне заботиться?
– Куда же вы теперь пойдете?
– Куда пойду? На улицу.
Раздражение Питера Хоупа росло.
– Я хочу сказать: где вы будете ночевать? Есть у вас деньги на квартиру?
– Да, немножко есть. Но на квартиру мне не охота идти – не очень-то там приятная компания. Переночую на улице, только и всего. Дождя сегодня нет.
Элизабет издала пронзительный вопль.
– И поделом тебе! – свирепо крикнул на нее Питер Хоуп. – Как же на тебя не наступить, когда ты вечно суешься под ноги. Сто раз тебе говорил!..
Правду сказать, Питер злился сам на себя. Без всякой к тому причины, память упорно рисовала ему Илфордское кладбище, где в забытом уголке спала вечным сном маленькая хрупкая женщина, чьи легкие не приспособлены были вдыхать лондонские туманы, и рядом с нею – еще более хрупкий, маленький экземпляр человеческой породы, окрещенный в честь единственного сравнительно богатого родственника Томасом – имя самое заурядное, как не раз говорил себе Питер. Во имя здравого смысла, что общего мог иметь давным-давно умерший и похороненный Томми Хоуп с этой непонятной историей? Все это чистейшие сентименты, а сентименты мистер Хоуп презирал всей душой: не он ли написал бесчисленное множество статей, доказывая пагубное влияние сентиментальности на наше поколение? Не он ли всегда осуждал ее, где бы она ему ни встречалась: на сцене или в романе? И все же порой в его уме рождалось подозрение, что, несмотря ни на что, сам он в сущности порядком сентиментален. И каждый раз это приводила его в бешенство.
– Погоди, я сейчас вернусь, – проворчал он, хватая удивленного Томми за кашне и вытаскивая его на середину комнаты. – Сиди здесь и не смей трогаться с места, пока я не приду. – И Питер быстро вышел, захлопнув за собой дверь.
– Немножко тронувшись – а? – обратился Томми к Элизабет, когда звук шагов Питера Хоупа замер на лестнице. К Элизабет часто обращались с разными замечаниями. В ней было что-то располагавшее к доверию.
– Ну да ладно, чего не бывает в жизни, – бодро резюмировал Томми и уселся, как ему было велено.
Прошло пять минут, может быть десять. Затем Питер Хоуп вернулся в сопровождении полной, солидной дамы, совершенно неспособной – это инстинктивно чувствовалось – удивиться чему бы то ни было.
Томми поднялся с места.
– Вот то, о чем я вам говорил, – объяснил Питер.
Миссис Постуисл поджала губы и слегка покачала головой. Она почти ко всем человеческим делам относилась с таким же добродушным презрением.
