– Ага… – Лена наливала кофе. – Тебе жалко. А знаешь, сколько он стоит? И все они на мне числятся.
– Так надо же соображать, кого куда возить. Ты бы еще Гитлера в Биробиджан привезла. Я кофе не буду.
– Почему?
– Леопарды сена не едят.
– А мне водички поменьше, – попросил Петр.
– Ну, кого куда возить, это не мы решаем, а во-вторых, и Гитлер ездит везде. И с ним народ фотографироваться очень любит.
– Нет, правда, Лен, Сталин в Магадане? – Волков ложечкой размешивал в чашке сахар.
– Нет, в Магадане сейчас, по-моему, никого нет. Одна выставка наша в Комсомольске-на-Амуре, а другая во Владике вроде бы. Это те, которые на Дальнем Востоке. А еще в Иркутске, в Воркуте и где-то здесь, недалеко.
– А сколько их всего, выставок?
– Передвижных – шесть или семь, я точно не знаю. Но Сталина в Комсомольск отправили. Я сама их собирала: Сталина, Хрущева и Ельцина. Фигуры тусуют постоянно, освежают композиции. Кого-то туда, кого-то сюда. Нам вот Арнольдика, Монро и Чаплина привезли взамен тех.
– Лена, а Сталин с трубкой был?
– Какой же Сталин без трубки?
– Точно помнишь?
– Я же выставку принимаю по описи. И передаю. Там все атрибуты каждой фигуры указаны: Суворов – трость и шпага, Пугачев – бревно, Сталин – трубка. Я же сама все и запаковывала.
– А трубка какая?
– Обыкновенная. Трубка как трубка. А что?
– Да в том-то и дело. Не муляж?
– Да вроде… У нас же постоянно что-нибудь воруют: у Жириновского – стакан, пуговицы срезают у тех, кто в мундирах красивых. Темно ведь, а когда народу много, за всеми не уследишь. Здесь – мастерские, а на маршруте мы сами исправляем. И пальцы отломанные сами прилепляем, и носы, и уши. Это здесь у Елизаветы серьги такие красивые, висячие, а в Улан-Удэ, когда я там была, только в мочках блестяшки и остались, как клипсы, а что сделаешь? Может, с самого начала у Сталина и был муляж, точная копия, а потом стащили где-нибудь в Норильске, ну, кто-то из наших и вставил трубку старенькую, какую нашел, не стоять же ему с пустой рукой. Так и ездит…
– Ясно. Леночка, а ты могла бы узнать точно, куда Сталин уехал?
– Да в Комсомольск. Но я могу позвонить, уточнить.
– Уточни, а? Тебе не очень это сложно?
– Да нет, у нас здесь телефон недалеко. А в чем дело?
– Да тут… Вы когда фигуры отправили?
– Когда их отправили, я не знаю, а у нас забрали неделю, по-моему, назад. Ну да, сегодня первое…
– Первое декабря уже? – удивился Гур-ский.
– А что?
– Да так. Дело я одно, выходит, проворонил уже. Время летит…
– Ну правильно, неделю назад.
– А ты не помнишь, – Волков отодвинул чашку, – дедок такой…
– Да их же здесь сотни. И дедули, и бабули.
– Ну да, но он такой… с тросточкой.
– А ты знаешь… небольшой такой?
– Да, с тростью.
– Помню. Я его запомнила, потому что ему позвонить нужно было срочно, он очень просил, я его и проводила. Уже после закрытия. И он как-то так странно палку свою держал, не опирался на нее, а… держал так, ну, как закрытый зонт люди носят в помещении, не складной, а обыкновенный. Это под самое закрытие было, часов в восемь. Я зал закрыла, проводила его позвонить, но он не дозвонился, расстроился очень и так и ушел. А мы этим же вечером фигуры разобрали, упаковали, и утром их от нас увезли. Как раз неделю где-то назад. А что случилось-то на самом деле?
– Да пока толком непонятно, – Гурский надевал куртку.– В гости приглашаешь?
– А что, нужно какое-то специальное приглашение?
– Ну, тогда держись…
– Пока, Ленка. Извини,– Волков открыл дверь комнатки. – Спасибо за кофе. А когда ты уточнишь?
– Да сейчас пойду и позвоню. Вы торопитесь?
– Честно говоря, да. Ты, если не трудно, когда узнаешь, перезвони мне на трубу сразу, ладно? Вот моя визитка.
– Ох-ох, визитка… Ладно, позвоню.
– Ну, пока-пока.
Выйдя из зала, Волков достал телефон и набрал номер:
– Ирина Аркадьевна? Да, Волков беспокоит. Ирина Аркадьевна, вы никуда не уходите? Да… да, тут кое-что… я зайду сейчас на минуту? Хорошо,– он отключил телефон, положил его в карман куртки, потом задумчиво повернулся и пристально посмотрел на Адашева-Гурского.
– Н-нет… Петя, не-ет! Абсолютно исключено. Дальний Восток! Да я уже по свету помотался, мне – во… Хватит. Для меня в редакцию-то съездить, полчаса на метро, так я неделю собираюсь внутренне. Что я там жрать буду, ты подумал? Я общепита не переношу. Я старенький.
– Еще скажи, тебя девушки не любят…
– Не скажу. Ложь унижает.
– Икру ты там будешь есть жировую, кету, горбушу, кижуча. А селедочка тихоокеанская, а?
– Слабой соли?
– Естественно. Она же размером с поросенка, а жирок так и капает…
– Под рюмочку?
– Это уж я не знаю. Сторона чужая.
– Не поеду.
– Ну немножко, если отнестись к процессу скрупулезно.
Они спустились по лестнице и вышли на улицу.
– Я высоты боюсь. Летать могу только пьяным.
– А ты в окошко не смотри. Кресло-то в самолете на полу стоит. Какая высота?
– У меня гипертрофированное воображение.
– Ну хорошо, в аэропорту мы вместе хлопнем, только ты в самолете не догоняйся. В Хабаровске на поезд надо будет пересесть, по пьянке ты заблудишься.
– А прямого рейса нет, что ли?
– Вроде нет, да и на Хабару только раз в неделю из Питера. В среду или четверг, я забыл, а может, и поменялось все, я давно летал.
– А в поезде – Эс Ве?
– Эс Ве, Эс Ве… Чистые простыни, хорошенькая попутчица.
– А если она храпит?
– А ты ей спать не давай.
– Прямо и не знаю… Я уже расстроился. Который час? Ну вот, уже обедать пора, а мы вместо этого дурака валяем.
– Сейчас, зайдем к Ирине этой Аркадьевне… а она вроде ничего, а?
– В каком смысле?
– В том самом.
– Ну, если в этом, то я бы стал.
– А ты всех баб на «стал бы – не стал бы» делишь?
– Ну давай, маму еще вспомни, романтик ты наш.
– Да, кормить тебя пора. Сейчас поговорим, потом билет тебе купим – здесь рядом на Кировском кассы – и где-нибудь перекусим.
– Вот ты сам и перекусывай «где-нибудь». А я общепита не переношу.
– Да брось, вот, я знаю, хорошо кормят в…
– Не могут они хорошо кормить. Хоть там интерьеры, хоть лобстеры. Общепит, он и есть общепит, по определению. Повар готовит в никуда, сам не знает кому, без любви ко мне лично. Может, он в этот момент о любовнике своей жены думает с ненавистью? А я потом все это есть должен?.. И какие билеты? У меня паспорта с собой нет, забыл? Все равно домой надо.
– А у тебя еда есть?
– Конечно. Только я из дома-то еще когда ушел, мясо небось часа два размораживать надо.
– А микроволновки нет?
– Нет. И не будет. Ты эти микроволны видел? Уверен, что они не тлетворные?
– Хорошо, вон рынок рядом, купим что-нибудь.
– Я «что-нибудь» уже не хочу. Я уже рыбки хочу.
– Слушай, не капризничай, а?
– Ну правильно, как на край света ехать, да еще на аэроплане, так Гурский, а как Гурскому пожрать…
Они поднялись на третий этаж и позвонили в знакомую уже квартиру. Дверь на этот раз им открыл мужчина лет тридцати в дорогом темно-синем костюме, белой рубашке и вишневом галстуке. Белокурые волосы были аккуратно уложены, а на безымянном пальце правой руки тускло поблескивало золотое кольцо с плоским черным камнем.
– Добрый день, – поздоровался Петр. – Ирина Аркадьевна дома?
– Вы Волков? Здравствуйте, проходите. Ира!
Ирина вышла из гостиной, гася на ходу сигарету в маленькой керамической пепельнице.
– Здравствуйте еще раз, Петр Сергеич. Раздевайтесь, проходите, знакомьтесь – Виктор, мой брат.
– Очень приятно.
– Александр.
– Виктор.
– Гурский и Волков разделись в передней и прошли в комнату.
– Кофе?
– Нет, – отказался Гурский, – спасибо.
– Спасибо, – Петр поправил рукав джемпера, – мы ненадолго. Ирина Аркадьевна, а можно еще разок взглянуть на муляж этот?
– Пожалуйста, – она вышла в кабинет и принесла трубку.
Волков взял ее в руки, поднес поближе к глазам и внимательно осмотрел.
– Взгляни, – протянул Александру. Гурский взял трубку, потер пальцем какое-то пятнышко на чубуке и вернул Петру.
– Воск, – вздохнул он. – Дальняя дорога, казенная еда.
– И что сие означает? – покосившись на волковскую амуницию, скептически обронил Виктор.
– Видите ли… – Волков положил имитацию на стол. – Ваш отец в тот вечер, перед тем как вернуться домой, зашел на выставку восковых фигур и зачем-то подменил у Отца народов трубку.
Брат и сестра удивленно переглянулись. Волков отметил, что, внешне совершенно разные, они тем не менее чем-то неуловимым очень похожи. И отчего-то это обстоятельство его раздражало.
– Вы хотите сказать, – удивленно спросила Ирина, – что он стащил трубку у восковой фигуры Сталина?
– Скорее, на мой взгляд, наоборот. Он вставил Сталину в руку свою, презентовал, так сказать, а вот это, – Петр приподнял муляж, – положил себе в карман.
