Подняла руку заведующая библиотекой, пышная, молодящаяся блондинка.
— Я полностью согласна с предыдущим оратором, — взволнованно начала она. — Анания Ивановича я очень хорошо знаю. Взгляните на его формуляр. Он первый занял очередь на фантастическую новинку «Планета обезьян», а «Записками следователя» увлекается уже восьмой месяц.
Блондинку сменяет директор Дома культуры. Он напомнил собравшимся о прошедшем недавно с большим успехом общезаводском матче-турнире «КВН» и отметил выдающиеся заслуги в этом деле Анания Охапкина.
Тут председательствующий не выдержал и попросил выступающих говорить по существу.
— Я скажу по существу, — встал с места редактор многотиражки Чичеров, — у меня есть конкретное предложение, касающееся активного рабкора нашей газеты: указать т. Охапкину А. И. на недостаточное руководство вверенной ему бригадой электромонтеров.
— И указывать нечего, — донесся с задних рядов визгливый женский голос. — Охапкина я знаю! Добрецкой души человек. А если и выпивает, так это же общая мужская болезнь. Мой ирод тоже лакает, как верблюд!
Слушая страстные, полные чувства речи выступающих, Ананий Охапкин заметно приободрился и поднял голову. Хрупкая соломинка на его глазах превращалась в комфортабельное бревно. Он уже не боялся, что завком поставит перед дирекцией завода вопрос о его снятии. Не-ет, голубчики, руки у вас коротки снимать таких полезных обществу людей!
И действительно, редактор многотиражки снял в конце концов свое предложение. Заседание закончилось вынесением общей резолюции, в которой глухо упоминалась необходимость усилить организацию труда в бригаде электромонтеров.
Когда упомянутая резолюция принималась, в открытые окна с улицы донесся пьяный рев какого-то заблудившегося собутыльника Охапкина, словно он специально явился приветствовать его триумф.
На площадку третьего этажа недавно заселенного жилого дома поднялась пожилая дородная женщина в сером оренбургском платке. Поставила возле двери с табличкой «20» кошелку, из коей торчал большой рыбий хвост, достала ключ, всунула его в замочную скважину и пыталась повернуть. Увы! Ключ не шелохнулся. Вынув ключ, она внимательно оглядела его бороздки. Все вроде в порядке. Неужели сломался замок?!
Эта мысль заставила ее похолодеть. Чистое наказание с этими замками! Недаром их когда-то в «Фитиле» протаскивали! Она надавила плечом на дверь.
— Дави не дави, толку не будет, — ухмыльнулся проходивший по лестнице вниз рыжеусый мужчина в телогрейке. — На пятом этаже такая же петрушка происходит.
— Голубчик! — взмолилась женщина. — Помоги бога ради. Скоро муж обедать явится, а у меня обед еще в кошелке лежит.
Мужчина, подойдя, критически оглядел дверь.
— На пол-литра дашь? — деловито спросил он. — Ну, ну, пошутил. Сделаем! Нам двери ломать не впервой.
— Ломать? — удивилась женщина. — Зачем ломать?
— Иначе не открыть. Погоди, я за инструментом поднимусь.
Мужчина исчез. Вскоре он появился снова с инструментами.
— Замок-то у вас не шурупами, а гвоздями закреплен, — недовольно сказал он, тыча пальцем в скважину, — рубить придется.
— Руби, милый, — кротко вздохнула женщина.
Поплевав на ладони, мужчина начал орудовать зубилом и молотком. На стук из соседних дверей выглянули несколько любопытных голов и тут же скрылись. Как видно, взломы замков в этом доме большой сенсации не производили. Привыкли. Лишь одна молодая женщина в пуховой шапочке, только что появившаяся на площадке, с нервным криком кинулась к мужчине.
— В чем дело? Кто вам дал право ломиться в чужую дверь!
— Не мешайте, гражданка, — отмахнулся от нее мужчина.
Женщина в пуховой шапочке, не отвечая, сунула ключ в дверь, и... дверь отворилась. Всеобщее изумление.
— К-как это вам удалось? — пролепетал мужчина.
— Очень просто, — ответила вновь вошедшая с достоинством, — это моя квартира. Да, да. Какой у вас адрес?
— Дом сорок три, корпус четвертый, подъезд шестой, квартира двадцать.
Женщина в шапочке озадаченно глядит на женщину в платке.
— Удивительно! Совершенно такой же адрес, как у меня. Должно быть, это я перепутала. Извините.
Пожав плечами, она делает несколько шагов по направлению к лестничной клетке, но вдруг оборачивается.
— Постойте! А квартал у вас какой? Квартал?
— Квартал «А».
Лицо под пуховой шапочкой озаряется счастливой улыбкой.
— А это «Б». Значит, моя квартира! Ваш «А» за углом, точно такой же дом, тютелька в тютельку.
Раздался смущенный кашель мужчины.
— Снова петрушка получилась. Я ведь у вашего замка все гвозди начисто пообрубал.
— У меня, кажется, запасные есть. Минутку...
Женщина в пуховой шапочке скрывается за дверью. А женщина в оренбургском платке, подхватив свою кошелку с рыбьим хвостом, сокрушенно охая, семенит к лестнице.
После базара в районном Доме приезжих осталось мало жильцов: инженер облплана, двое заготовителей да Иван Силыч, дояр колхоза «Заря». Они сидели за самоваром в тесной комнатушке дежурной и вели разговор самый непринужденный.
— Как у вас там, на ферме, дела идут? — допытывался заготовитель Кушаков. — Какие показатели?
— Всякие бывают, — вздохнул дояр. — Главное, надои у нас еще слабоваты.
— Слабоваты, говоришь? Это плохо. Лодырей, небось, много?
— Не много, но есть...
Кушаков сдвинул кустистые брови.
— Побольше их работать заставлять надобно, — сказал он наставительно. — Очень хорошо о воспитательной роли труда сказал Энгельс. Мы на семинаре изучали его труды. Вот только запамятовал название. Помогите, товарищ инженер!
Плановик вздрагивает, проливает чай на скатерть и конфузится.
— Я семинары не посещаю, — торопливо говорит он. — Я самостоятельно изучающий.
— Та-ак, ясно. — Кушаков посуровел еще больше. — Вот, Степан, что получается, когда к политучебе мы относимся формально, — обратился он к своему коллеге Каравашкину. — Пустякового вопроса не можем объяснить человеку. Попробуй-ка ты.
Каравашкин озадаченно молчит. Кушаков многозначительно хмыкнул.
— Не хмыкай, пожалуйста, — обозлился Каравашкин. — Меня, брат, этим не собьешь. Значит, так: Энгельс сказал, что... — И умолк.
Кушаков ехидно усмехнулся. В этот щекотливый момент в комнату вошел третий заготовитель — Дорошенко.
— Выручай, Грицко! — обрадовался Каравашкин. — Подскажи, будь друг, товарищу колхознику, что говорил Энгельс о труде.
— Эх вы, горе-теоретики, — пробасил тот, — а еще семинар посещаете. Так тебе, человече, что надо-то?
— Не мне, а вот им. — И колхозник указал на Кушакова и Каравашкина. — Они интересуются.
— Ну, ежели интересуются, тогда слухайте: Энгельс сказал... Отчетливо помню, записывал где-то в блокноте, а что писал, убейте, забыл.
Пока Дорошенко размышлял, Иван Силыч, страдая от мысли, что невольно причинил этим симпатичным людям столько хлопот, сделал попытку прервать томительную паузу.
— Насколько я помню, — смущенно начал он, — работа Энгельса называется «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека».
— Верно! — Каравашкин ладонью хватил себя по лбу. — Ай да папаша! Должно быть, семинар повышенного типа посещаешь?
Иван Силыч улыбнулся.
— Нет, я тоже вроде как самостоятельно изучающий, — сказал он.
Тут дежурная принесла чайник со свежим кипятком, долила самовар, и чаепитие продолжалось.
Я вас слушаю
(Истинное происшествие]
Обычная комната учреждения средней руки. Несколько канцелярских столов. На одном телефон. У телефона — взъерошенный мужчина. Он остервенело крутит диск.
— Мама? — кричит он.
— Нет, Наташа, — отвечает ему девичий голос.
— Вот не везет! Теперь Наташа какая-то...
В трубке слышатся частые гудки. Минуту спустя он снова набирает номер.
— Кто?
— Наташа.
— Опять вы? Слушайте, Наташа, — умоляюще просит взъерошенный. — Мне до зарезу надо позвонить домой, предупредить, что я задерживаюсь на работе и зайти за сыном в детский сад не смогу. Номер набираю правильно, а попадаю все не туда.
— Чем же я могу помочь?
— Даже не знаю. Раньше, я читал, в подобных случаях полагалось стучать по рычагу аппарата и орать: «Алло, барышня, заснули вы, что ли?!» А сейчас какие барышни? Сплошная автоматика.
— Да, подстанция нашего района работает по усовершенствованной шаговой системе. Давайте сделаем вот что: скажите мне свой номер, и я попробую справиться насчет сынишки. Как его зовут?
— Валерик. Спасибо вам большое. Запишите телефон...
Спустя пять минут заботливый отец звонит снова.
— Алло, Наташа?
— Нет здесь никаких Наташ. Это ты, Вася?
