Выжаривают совещания, конференции, съезды, "входящие", "исходящие", резолюции, постановления, спецставки, чистку, сокращения штатов, биржу труда, налоги... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вон черный с волосатой, как у библейского Исава, грудью, лысый, с ассиро-вавилонской бородкой дядя выставил раздутый до барабанных размеров желудочно-кишечный тракт и сопит, и кряхтит, и ерзает...
Из синдиката, наверно... Что он выжаривает? Может быть, рабоче-крестьянскую инспекцию, может быть, накладные на "казенную" квартиру и на десятисильного "бенца"... Он стоически лежит под горячими стрелами, переворачивая своего Homo sapiens'a с живота на спину и со спины на живот...
Он бы, верно, с радостью выжарил из себя всю Советскую власть, чтобы опять сидеть в своей банковской или промышленной конторе и работать для восстановления мирового "народного" хозяйства и для всемирной культуры...
Иногда он вскакивает и идет, осторожно ступая по гальке, к морю... Ступит бережно в воду, остановится, заткнет большими пальцами уши, указательными -- ноздри и:
-- Уф!
Окунается в море...
Окунувшись, вертит ассиро-вавилонской бородкой, как козел, и озирается вокруг...
А кругом ребята хохочут, даже море смеется. Они кувыркаются, как дельфины, ныряют, подплывут вдруг к ассиро-вавилонской бородке и ляпнут по тресто-синдикатской "барыне".
-- Ух, мерзавцы! Поймаю, голову оторву! Хулиганы! Тогда уж не поплаваешь, сукин ты сын!
А ребята катаются со смеху.
Станут вокруг, заткнут уши и ноздри пальцами...
-- Заткни, Петька, еще одну дырку, а то рук не хватает! -- И:
-- Уф!
Окунаются в море. Дразнят "барина".
Волосатое чрево с сердцем плюет, ругается и вылезает на берег.
Петька стремглав кидается к нему с криком:
-- Кот!
"Барин" в ужасе подпрыгивает и падает на гальку.
А ребята уже кувырком в море, с криками поплылии к скале, что торчит среди волн, белой пеной обрызгана.
-- У-у! Ракальи!
И лежат вповалку "православные", прогреваются...
А солнце их кипятком, кипятком...
И стонут, и охают, и кряхтят "православные", с боку на бок перекатываясь.
А потом вскакивают, бегут к морю, бросаются в его волны сине-зеленые:
-- Ух! Ух! Ух!
И кружатся, хлопают, плещутся... Хорошо! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Проходит иной раз мимо мужской стороны прекрасный пол... И заслоняется платочком, и отворачивает личико и лишь одним глазом из-под платочка: зырк! зырк!
Анатомией человеческого тела интересуется.
А иногда кто-нибудь из Аполлонов на женскую забредет "задумавшись". Тогда веерами взлетают полотенца и экстренно прикрывается все, что составляет непреложную принадлежность прекрасной половины рода человеческого...
Чтоб не сглазил ненароком!
А вот у камня старичок, усы торчком. Он бесстрастен и невозмутим. Пришел исключительно с лечебной целью. Рядом с ним бинокль. И когда никто не видит, он поскорее за бинокль и... на женскую сторону...
"Лечится" старичок. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А на стороне на той, на женской, как раз вытаскивает из моря свои телеса какая-то Венера, пудов этак на девять с половиной.
Под ее "гибким" станом галька скрипит, а волны о нее разбиваются, как о скалу Деву...
У нее, очевидно, чахотка "восемнадцатой стадии"...
Вытащила и расплылась студнем на берегу. Тяжело дышит, две подушки на груди подкидывая...
Заслонила горизонт...
Так и хочется сказать словами Саши Черного:
Мадам! Вы задом
затмили солнце.
А солнце прекраснее вас!
1927
