В полтора года Лёва уже говорил односложные слова, однако мне совсем не хотелось его торопить в звуковом мире. Куда спешить человеку, который может на пальцах сказать мне целое предложение вроде «пойдем в комнату, где ты сядешь на пол и поиграешь на гитаре, а я буду танцевать».
«Когда Лёва изображает слово «трудно», это настоящая эмпатия: я открываю банку, а он так громко тужится и кряхтит, слово это ему ужасно тяжело, а не мне. Чужие жесты он повторяет моментально, и тут же применяет их по делу. Читая ему книжки, я заметил, что он копирует жесты даже оттуда, с картинок! Из "Карлхена" он взял жест задумчивости, когда указательный палец упирается в подбородок, а из "Осенней книги" — жест ожидания: руки сложены в крендель перед собой. А вот почему он каждый раз закрывает уши, когда мы читаем про светофор, я до сих пор не понял». (август 2012).
Подобных наблюдений про младшего сына у меня собралось больше, чем про старшего. Означает ли это, что младший — прирождённый кинестетик? Возможно. А может быть, с третьим ребёнком я сам стал более внимательным, перестал спешить и заниматься тупой дрессурой типа «повтори это слово правильно». Вместо этого я сам стал больше двигаться, крутить верёвки и палки, стал больше «объяснять на пальцах» — и больше понимать этот детский язык без слов.
Зато старшему, с которым я был совсем непонятливым иностранцем, досталось больше экспериментов по взлому языков друг друга.
«Прошу Кита сказать мне, ходят ли часы. Без проблем! Берёт будильник и показывает, как он ходит по столу.
Листья включились в мир. Как они висят на деревьях, как летают от ветра — всё это вчера изучили. Самые крутые листья — каштановые. Кит менялся листьями с девочкой: отдал ей каштановый, который мы припрятали в коляске. А кленовые, которые ему девочка дала, тут же подбросил в воздух.
— Не понравились? — спросила мама девочки.
— Нет, — говорю, — это он показывает листопад.» (сентябрь 2005)
Когда ему было полтора, я купил книжку "Мелкая моторика. Гимнастика для пальчиков". Мы провели целый вечер очень весело, изображая на пальцах разные предметы. Но желания повторять эти игры у Кита не появилось. Зато мне пришло в голову, что вместо абстрактных упражнений надо применять пальчиковую игру к каждой реальной ситуации.
Так мы придумали "лодку", которая заплывает под подушку перед сном, и другую "лодку", которая нужна, чтобы умывать лицо. Непросто объяснить ребенку, как надо руки складывать, чтобы вода не выливалась. Но скажешь — "сделай лодку", и сразу ясно. Точно так же игра "две птицы клюют" помогала надевать колготки. А есть макароны Кит придумал "усами таракана" — средним и указательным. Конечно, после такой практики со старшим мне было гораздо проще договариваться с младшими.
«Научил Еву ждать. Вернее, придумал закрепляющий жест. Обычно, когда мы ей накладываем горячую еду, она сразу требует есть — и конечно, не понимает слова “подожди”. А тут я ей показал: будем ждать, и демонстративно сложил руки на столе. Вначале она запомнила это как некую игру: в ответ на слово “ждать” садится и складывает руки… секунд на десять. Но на этой неделе, когда в очередной раз столкнулась с горячей едой, сама сказала “ждать” — и руки сложила». (декабрь 2010)
А вот жесты прощания в детских садах мы несколько раз меняли. Была даже версия с участием носа. Ведь прощание — очень важный ритуал: это обещание новой встречи. Наверное, поэтому здесь включается более древний, совсем базовый язык — физический контакт. Объятия, рукопожатия и поцелуи. Хотя эскимосы всё-таки трутся носами. Ну, просто у них руки в варежках.
«— Папа, я не могу тебе сейчас ответить, у меня руки заняты». (Ева, июнь 2011)
Гласные и несогласные
Как известно, глаза — главный человеческий канал восприятия: 80 процентов информации человек получает через зрение. Ой нет, погодите. Я хотел сказать "85 процентов". А вообще, поскольку сегодня идёт дождь и у меня чешется нога, давайте-ка я напишу "91 процент". Вы уже почувствовали, как создаются популярные книги по психологии?
Едва ли вам удастся найти автора этого мифа о «процентах зрения». Мои собственные поиски привели только к тому, что я узнал примерное время его появления: начало шестидесятых. Ну и методики подсчёта соответствующие: трёх женщин сажают в одной комнате и… Нет, лучше не буду пересказывать. Шестидесятые годы — это настоящая психоделическая революция. Какими ложками они меряли информацию, лучше не вспоминать.
Хотя было бы забавно встретить человека, придумавшего эти 80 процентов, и спросить его, почему при такой крутизне зрения люди всё-таки используют звуковую речь. Или вы сами попробуйте угадать. И пусть эта маленькая разминка для мозга ещё раз напомнит, как много всяких псевдо-теорий вокруг. Я несколько раз пытался читать книги о происхождении языка — и засыпал через десяток страниц.
А что если попробовать с другой стороны? Рассказать о происхождении языка так, как рассказал бы ребёнок, которому вот прям щас надо этот язык для себя сконструировать. Ох, сколько бы он нам сообщил о неудобствах наших звуков, особенно согласных! Может, стоит говорить одними гласными?
«Колыбельные тестя представляют собой беспорядочные завывания то на одной, то на другой ноте: "У-у-у-у! Ы-ы-ы! О-о-о-о!" У него под этим какая-то крутая теория — мол, ребенок ещё не понимает слов, но понимает настроения». (июнь 2004)
Теория неплохая, кстати. Особенно если вспомнить китайский язык, где одно и то же слово (в нашем смысле) имеет несколько разных значений, в зависимости от интонации. Правда, завывать самому — это одно, а расшифровать язык интонаций ребёнка — совершенно другое. Может быть, как раз потому, что наш язык не тональный.
Так или иначе, вначале было слово, и слово было "УА!" То есть безадресное сообщение новорождённого всему миру. Правда, лингвисты наверняка поспорят со мной о том, слово ли это. Наверное, слово должно употребляться как некий осознанный код — а насколько осознанно дети плачут?
Видов плача много. Уже упоминавшийся "плач третьей недели" — очень яркое явление. Ты уже как будто привык к мирно спящему после родов младенцу, который иногда лишь тихонько курлыкает… и тут аккурат на третьей неделе он начинает зажигать, словно оперный тенор на распевке. И не от голода явно. То ли действительно тренирует дыхалку, то ли органы чувств включаются и обостряют неприятные ощущения. Но видимо, это ещё не слово.
Дальше — сложнее. В ответ на плач в магическом детском мире материализуется еда и прочие радости; значит, уже может быть рефлекс. Дети обучаются плакать более целенаправленно. В присутствии мамы плачут надрывнее, чем в присутствии папы. Это уже язык? Уже да. Хотя не исключается и честный плач по внутренним причинам. Сам я с удивлением узнал, что подростковая плаксивость в 10–12 лет — не новый способ капать на мозги родителям, а возрастное явление, связанное с гормональными перестройками организма в этом возрасте. Сначала не поверил, но присмотревшись, согласился.
У Евы где-то в пять месяцев чётко выделились две интонации, которые я назвал "Пятачок" и "Винни-Пух". Первое — такой маленький голосок, тонкое "и-и-и". А второе — грубое и громкое "э-э-э!". Сначала у меня была версия, что она имитирует голоса родителей, женский и мужской. У одной знакомой ребёнок тоже говорил некоторые слова басом, и она считала, что это "папины слова".
В девять месяцев "Пятачок" и "Винни-Пух" стали более понятными: маленьким голосом Ева говорила с любимыми игрушками, а большим голосом — с нами, взрослыми. Но и новых слов-интонаций при этом добавилось. Включая разные версии смеха.
Пародировать телефонные разговоры она начала, когда ей был год. Причем делала это не только с мобилой, но и с любым предметом. Даже с яблоком или ботинком, приставленным к уху. И как я заметил, её длинное распевное "ле-о-ле-о-ле-о-ле-оле!" означает не просто "аллё", а именно весь разговор. Ведь когда мы говорим по телефону, то меняем и тембр, и скорость произнесения слов. Видимо, она заметила это "измененное состояние сознания".
Похожим образом возникают первые песни: даже если в них есть слова, главным языком песни являются интонации. И у детей этот двойной язык получается лучше всего — они просто ещё не научились разделять.
«Две недели назад Ева попросила спеть песню про жука, и после этого повторяла её каждый раз, когда играли в «дом». А на этой неделе просит новые песни обо всём, что вокруг: про дядю, про зайца, про арбуз. Сегодня просила спеть про луну. Увидела у меня оранжевые трусы. Сказала «каси!», то есть красивые. И тут же «Туси песя!», то есть подавай песню про трусы». (декабрь 2010)
Кстати, вы заметили, что теперь я рассказываю про дочку? Ева действительно гораздо чаще практиковала распевки, чем пацаны. И даже когда у неё появились обычные слова, она частенько играла в повторение одного слова с разными интонациями. У девочек больше способностей к тональным языкам? Ну, делать такие выводы из одного примера — ненаучно. Поэтому оставим на уровне гипотезы и продолжим конструировать язык снизу вверх.
