Я говорю: "Пожалуйста!" - и лезу за валерьянкой.
- Нет, - говорит мамаша, - вы меня не так поняли. Я прошу у вас протекции. Вы сами сказали, что хорошо знаете доцента Грачева. Так не смогли бы вы за нас замолвить словечко? Ничего такого особенного не надо, лишь бы он к ней подобрее отнесся...
И смотрит на меня так жалобно-жалобно. А сзади дочка выглядывает - вся бледная и губы кусает.
И вот тут, гражданин следователь, дал я слабину! Мне бы шугануть их да кулаком стукнуть, а я расчувствовался.
- Хорошо, говорю, мамаша. Попробую. Как фамилия?
- Николаева, - говорит.
- Ладно, говорю, попытаемся!
Встал и пошел на кафедру физики. Постоял там пять минут, папироску покурил - и назад.
Эта Николаева - ко мне.
Я говорю:
- Все в порядке! Пусть сдает и не сомневается.
Мамаша Николаева говорит:
- Спасибо вам большое!
Я говорю:
- Не стоит!
Для чего я это сделал, гражданин следователь? Просто для поднятия духа, как говорится. Подумал: пусть девчонка думает, что за нее хлопотали. Все нервы спокойнее будут. А там, глядишь, ежели действительно учила, то и сдаст. Вот какие мысли у меня были, гражданин следователь, и ничего больше.
Действительно, выбегает вскоре эта девчонка и вся сияет. "Пятерка, кричит, мама!"
Тут они с мамашей целуются от радости и прыгают.
Я тоже сижу довольный, что мой фокус удался.
Только затем подходят они ко мне и начинают благо, дарить. Мол, я спаситель, чудесный человек и все такое.
Я, понятно, сижу смущаюсь.
Но после этих слов мамаша лезет в сумку и сует мне двадцать пять рублей.
Гражданин следователь, я отказывался. Я их ни в какую не брал. Говорил даже: "Да что вы, ей-богу!.."
Но эта женщина сунула мне в карман деньги и убежала вместе с дочкой.
Весь вечер потом я совестью мучился. Переживал вовсю. Водки выпил. "Нехорошо, думаю, получилось!" И твердо решил утром деньги этой гражданке вернуть. На другой день пришел рано на работу, сел за стол, жду. А ее нет и нет. В вестибюле опять полно народу. Ходят, волнуются.
И вдруг подходит ко мне незнакомая женщина. Такая вся из себя полная.
- Здравствуйте, говорит, Иван Сергеевич. Я к вам по рекомендации Николаевой. У меня сегодня сын физику сдает. Выручайте!
Я прямо обомлел.
- Да вы что, говорю, рехнулись? Ничего я не могу сделать. Отойдите и не мешайте работать!
А она в слезы.
- Голубчик, говорит, умоляю! Не будьте так жестоки. Мой сын должен стать врачом. Он - талант. Он с детства лягушек резал и все такое. Если он не поступит, я не переживу. У меня давление высокое!
Ну что было делать, гражданин следователь? Ведь все мы люди. Все должны друг другу помогать. У нас так и в кодексе записано, что висит на стене в главном корпусе. Что тут поделаешь?! И опять, конечно, я дал слабину. Проявил нестойкость.
- Ладно, говорю, попробую помочь. Но ничего не гарантирую.
Она говорит:
- Конечно, какие гарантии?! Просто слово замолвите!
Опять пошел я на кафедру. Покурил там, выхожу.
- Все в порядке, - говорю. - Пусть идет, не сомневается!
- Спасибо! - говорит мамаша.- Я вам буду очень благодарна. Только ведь вы фамилию у меня не спросили!
- Ничего, - говорю. - Я его по приметам описал.
- Так вы ж его ни разу не видели, - говорит.
- Ничего, - говорю. - Я ваши приметы описал. Он ведь на вас похож?
- Не очень, - говорит. - Он у меня приемный!
Я даже разозлился. Говорю:
- Не волнуйтесь, мамаша! Все сделано! Лишь бы знал хорошо!
И вот, гражданин следователь, можете поверить: через полчаса подбегает к этой мамаше какой-то парень в очках, целует ее и кричит: "Пятерка!"
Она его ко мне посылает:
- Благодари, говорит, Ивана Сергеевича.
Меня этот парень хватает за руки, трясет, всякие слова говорит, а мамаша, чувствую, в это время что-то в карман кладет.
Я туда-сюда, хочу отказаться, но этот парень за руки держит. Просто не было сил отбиться. Опять, значит, дал я слабину.
А эта гражданка говорит на прощание:
- Завтра, Иван Сергеевич, мой племянник сдает. Орлов фамилия. Прошу составить и ему протекцию...
А на меня, знаете ли, такая усталость напала, что мне уж все равно.
- Валяйте, говорю, присылайте племянника. Пусть сдает - мне не жалко!
И вот с тех пор пошло и пошло. Каждый день ко мне родители идут. Просят, умоляют.
Я, конечно, никому конкретно не обещаю.
Сдаст человек - так сдаст. А не сдаст - я не виноват.
- Извините, говорю, не получилось. Уж видно, совсем ваш ребенок ничего не знал, ежели после моей протекции сумел провалиться. Не быть, значит, ему доктором!
Очень многие моей помощью пользовались.
Я уж потом стал и на других кафедрах гарантировать.
А потом уж и в другие институты стал устраивать.
Придет ко мне родитель, скажет:
- Иван Сергеевич, у меня сын в юридический или, скажем, в авиационный поступает! Не можете помочь?
А мне что, жалко?
- Пусть поступает, - говорю. - Все, что смогу, сделаю. Пусть сдает и не сомневается.
Многие потом благодарить приходили...
И, конечно, деньги совали, и я, натурально, проявлял слабость.
А что, гражданин следователь, если тебе деньги ни за что ни про что дают, а ты еще отказываешься, а тебе все-таки их засовывают, - неужто это преступление?!
Я ведь из-за этого сна лишился. Нервничать стал ужасно. Уж валерьянку никому не капал - сам все больше пил.
Денег-то у меня порядком собралось. Хотел я их, так сказать, в фонд науки передать, чтоб собак на них купили для опытов. Да побоялся. Еще начнут выяснять, откуда у меня такие средства.
В общем, совсем извелся я. Вечерами дома сижу, как крот. Все жду, когда милиция придет. И дождался.
Вчера вечером звонят в дверь, открываю - наш участковый. У меня внутри все и оборвалось.
- Вы гражданин Зенков? - спрашивает.
- Я,- говорю и чувствую - ноги подкашиваются.
- Вы работаете в институте? - спрашивает.
- Работаю, - говорю.
- Значит, все верно, - говорит. - А я к вам по личному делу. У меня брат поступает в ваш институт, так не смогли бы вы чем-нибудь посодействовать?
Чего он еще говорил, не помню.
Я сознания лишился, на пол упал.
Меня на постель положили, стали отхаживать.
Всю ночь я метался, горел весь, аж, поди, паленым пахло.
Одним словом, утром встал и сам пошел к вам, гражданин следователь. Судите меня по всей строгости.
Все равно больше нет сил маяться. Нервы ведь тоже не из проволоки.
У вас, простите, никто из родственников в институт не поступает?.. Нет?..
Тогда разрешите папироску...
Новый обычай
(Рассказ одного молодого активиста)
Я, товарищи, лично считаю, что у нас очень плохо обстоит дело с внедрением новых современных обычаев.
Вот, скажем, еще давно была хорошая идея заменить крестины октябринами.
Вроде бы очень полезная идейка!
Приносили новорожденного младенца на торжественное собрание и над его колыбелью всякие напутственные речи говорили. Так сказать, окунали младенца вместо купели сразу в гущу общественной жизни.
Хорошая идея была! А не прижилась...
Новорожденные пугались громких голосов и аплодисментов и сразу намокали. А если новорожденный намок, он сразу забывает, где находится, поднимает истерический крик и не дает слова сказать о том, какая светлая жизнь его ждет впереди...
Не прижился обычай! А жаль.
Или вот другая хорошая идейка была: устраивать комсомольские свадьбы. Чтоб, значит, вместо всяких родственников, папаш да мамаш приглашать на нее общественность и представителей районных организаций. А также отдельных вышестоящих товарищей.
Казалось бы, очень интересная идея! Но тоже плохо приживается...
Некоторые невесты, например, отказываются целоваться на глазах у представителей районных организаций. Стесняются.
Опять же с местами за столом на данных свадьбах возникают затруднения.
Приходит, скажем, вышестоящий товарищ. Возникает вопрос: где его посадить?... Где-нибудь в уголке неудобно! Сажают на почетное место - рядом с невестой. Но из-за этого бывают неприятности. Некоторые несознательные женихи выпивают лишнее и начинают наседать на вышестоящих товарищей в смысле ревности. Возникают печальные инциденты!.. У нас в районе, например, из-за этих свадеб несколько вышестоящих товарищей полегло в больницы...
В общем, не приживается обычай! А жаль.
Нам эти новые обычаи очень нужны. Вот мы тут недавно собрались с товарищами из нашей организации и стали советоваться: какой бы такой новый современный обычай придумать?
Один товарищ, между прочим, и говорит:
- Давайте, говорит, устроим комсомольские поминки!!
Я поначалу не понял товарища.
- Как же так? - говорю. - Ведь для поминок, говорю, обязательно усопший требуется. А его не всегда можно приурочить к данному мероприятию.
А мне в ответ этот товарищ резонно замечает:
- А зачем, говорит, усопший? Это в старом патриархальном обычае друзья собирались вместе и об усопшем всякие хорошие слова говорили. А зачем, спрашивается, хорошие слова? Ему от них теплее не станет! А вот мы, по нашему новому обычаю, про живого так говорить будем! А то у нас отдельные товарищи работают-работают, а доброго слова о себе не слышат...
