Глава 17
И взял масла и молока и теленка при
готовленного, и поставил перед ними
а сам стоял подле них под деревом.
И они ели.
Быт. 18.8
Сегодня он был определенно "в ударе" и чувствовал в себе азарт шахматиста. О Юльке он думал сейчас исключительно как о спортивном противнике, представил ее лицо - смазливое, но и только, веснущатое, простоватое - и усмехнулся сам своей еще такой недавней реакции восторженного подростка. Теперь в сердце была ледышка, почти осязаемая физически. Что ж, тем легче продолжать играть влюбленного...
Итак, шахматы. Сложные неожиданные ходы, как всегда, откладываются на потом. А для начала разыграется, конечно, одна из традиционных партий. Е2-Е4: он случайно захватил гитару. D7-D5: она случайно приготовила ужин. Ход конем на С3: их прошлая встреча. С7-С6: ни слова об Олеге...
Фришберг нажал кнопку звонка еще раз, и Юлька выпорхнула ему навстречу...
Нет, не гром среди ясного неба поразил Саню. Два грома одновременно.
Во-первых, не смазливой была она, как нарисованный его памятью портрет, а все так же парализующе красива. И не лед в груди чувствовал Фришберг, а горящую головешку. Но что было самое ужасное, это внутренний голос: "Нет ничего пошлее, чем отбивать девушку, в которую ты влюбился. Это не называется местью, не называется Игрой. Зачем же себя обманывать? Ничего постыдного ведь нет: в животном мире борьба за самку..." "Молчать! - прикрикнул на внутренний голос Саня. - Я знаю правила Игры. Искусство - для Искусства. Как только я заставлю ее бросить Кошерского, и тем самым выбью у него пресловутый последний костыль, я брошу ее и сам... Как бы мне ни было жаль. Я не мародер..." "Это жестоко. Не только к нему, но и к ней," одобрительно резюмировал внутренний голос. "А к себе?" дополнил похвалу Саня и звонко чмокнул Юльку в щеку:
- Привет!
- Привет. С гитарой?
- Да, я просто по дороге из гостей иду.
- А, ну-ну. - "Под мухой" он и вправду заметно. - Есть будешь? А то я тут ждала к ужину... кое-кого... а он не придет.
Вот как? Ход конем сделал не он. Это несколько другая партия, чем он ожидал. Тогда и про гитару надо было иначе... Но страшно не это. Тот самый "Второй Гром", рядом с которым и первый - детство, гремел все ближе и уже прямо над его головой. Еще с порога почувствовал Саня запах, ставший непривычным и поэтому кажущийся резким. Свинина! И отказаться нельзя. Сразу нельзя было, потому что если ты отказываешься от повода задержаться, то ну и бери свои конспекты в зубы и вали отсюда. А после такого приглашения и совсем никак. За столько времени общения с Олегом Юлька, вне всякого сомнения, волей-неволей заразилась его дурным символизмом. Не просто ужинать его зовут, а спрашивают: хочешь ли ты есть вместо Олега? после Олега? за Олега? И все похолодело в Сане, когда он беззаботно отвечал:
- С превеликим удовольствием. Я, если честно, голоден. Как и всегда, впрочем.
- Я не знаю, понравится ли тебе... - Не только кокетство и ревность хозяйки, которой очень хочется, чтобы ее похвалили, была в этой фразе. Мягким ударением на "тебе" Юлька опять вызвала безымянную тень. Ну что же, Неназывемый, раз так хочет Дама Сердца, я дам тебе бой. Сане пришла в голову шальная мысль пересказать сейчас шутку Сида про мелкие душонки и упомянуть, что Олег смеялся громче всех. Ведь Саня - из гостей. А Кошерский, конечно, объяснил Юле по телефону все про важные дела и богослова... Нет, не то. Зачем заставлять девочку ревновать? Ревнует - значит, любит.
- А почему ты почти не ешь? Не вкусно?
- Ну что ты, Юлька. Потрясающе! Клянусь, что года два... Да, точно, года два уже такой вкуснятины во рту не держал. - И он ел. Ел. Это было невыносимо. Но действительно вкусно...
- А теперь - пой, - капризно приказала королева, когда наконец поверила Саниным уверениям, что он уже "больше не может".
- Петь? Что ты, Юленька, я и не умею почти.
- Как же. Так и поверила. Все говорят, одна я не слышала. Давай-давай, пой.
- Да? Ну, ладно, свет тогда большой погаси, а зажги свечу. Для создания интимной обстановки. - Кажется, он высказался несколько иначе, чем имел ввиду, но, как и обычно о сказанном, не жалел. Саня взял гитару и быстро стал перебирать в мозгу свой богатый репертуар. Ну, Неназываемый, ты заставил меня даже свинину жрать, но теперь мы вышли на мой плацдарм. И, вспомнив один стишок, Фришберг стал на ходу превращаь его в песню.
Я только рыцарь и поэт,
Потомок северного скальда...
А муж твой носит томик Уальда...
Неприспособленная для пения глотка дребезжала, струны сошли с ума от хаотически переставляемых аккордов и почти плакали, но Юлька слушала со все возрастающим интересом.
А муж твой носит томик Уальда,
Шотландский плед, цветной жилет
Твой муж презрительный эстет.
Слушательница прыснула: Похоже...
Не потому ль надменен он,
Что подозрителен без меры?
Нет, не потому. Он не ревнивый.
Следит, кому отдашь поклон.
Это правда. Шутливо, незлобно, но отмечает всегда...
А я... Что мне его химеры?
Сегодня я в тебя влюблен.
Ах, вот как! И что же, только сегодня?
- Это Александр Блок, - торопливо пояснил Саня, как бы пугаясь "случайной" параллели, но тем же самым ее и признавая.
- В такую любовь нельзя не поверить, - кокетливо изрекла слушательница.
- И очень зря, - неожиданно заявил Фришберг. На этот раз Юлька не "состроила глазки", а округлила их от искреннего удивления: что ж ты отказываешься, глупый? А Саня продолжал: В любовь писателя вообще верить нельзя. Ну, поэта еще ладно. А прозаики - они же рассказчики, а это талант стариковский.
- Вот уж не сказала бы...
- И зря. Любая бабушка и любой дедушка готовы часами травить байки о своей молодости, ну, не хуже Шукшина. Что, нет? - Юля пожала плечами. Скучные россказни ее бабки лично ее только раздражали. - А у многих молодых язык подвешен?
- Нет.
- Так что же, ни один косноязычный не доживает до старости? Скорее, эта способность дается с возрастом. Ну, а тот, кто становится рассказчиком к двадцати, - значит, состарился раньше. Бывает, - Саня развел руками. Ну, что, Неназываемый? Получил? - Ну, а любовь - как раз наоборот, "дело молодое", стилизованно проокал он.
Поразительно самоуверенный нахал! Собственно, она могла бы и обидеться за Олега. А может, и наоборот - не заметить подтекста:
- Эта теория для тебя не очень-то выгодна.
- Для меня? У меня всего лишь подвешен язык. Но историю с завязкой и развязкой, сюжетом и моралью я сроду сочинить не мог. Ну, разве что лет в 16 стихи писал. Но потом хватило вкуса их оценить и прекратить...
- Ты писал стихи? Ой, как интересно! - Юлька в очередной раз отряхнула с себя его руку, но та, описав дугу, вернулась на прежнее место. Наглый! Пьяный... Настоящий мужик! Не то, что Олежка... И Юля перестала воевать с нахальной рукой.
- Честно тебе говорю: ничего интересного. Вот что интересно... Ты слышала, кто послезавтра в СКК выступает?
- Угу.
- А пойти хочешь?
- Ой! - взвизгнула Юлька в восторге. - Туда же не попасть?
- Я же волшебник.
- Чернокнижник?
- А как же! - Билеты он действительно достанет. Хоть чудом, хоть воровством. Так как необходимо форсировать события. Не из-за Кошерского - месть можно отложить на год, хоть на пять: обид он не забывает никогда и в этом может быть за себя спокоен. А вот привязаться к Юльке - честно опасается. И, значит, надо все закруглить в ближайшие дни.
Глава 18
- Почему бог создал удава? - спросил
Король кроликов.
- Не знаю, может, у него плохое настроение было...
Ф.Искандер
Ближайшие дни были для Бар-Йосефа несчастливыми. И хотя он четко осознавал, что, значит, так надо, но никак не мог понять - для чего? Пропало стило, подаренное ему больше года назад, которое он хранил как память. Потерялось сестерция два денег. С Мириам - этой подружкой Эстер - он после первой их встречи говорил еще, сумел снова увлечь, и она оказалась на редкость способной, даже видения, слушая в исполнении Бар-Йосефа псалмы, видела. Но испугалась, что придется менять свою жизнь, и прекратила со Святым какой-либо контакт. Даже не поздоровалась при встрече, как будто он перед ней в чем-нибудь виноват. И из другого дома его тоже выгнали. Очень вежливо сказали: "Знаешь, Йошуа, не приходи сюда больше, пожалуйста. Раздражаешь".
Причем он же ничего обидного в тот раз не говорил! Иногда случается сказать человеку что-нибудь неприятное, что поделаешь. Но тут он только попробовал проанализировать тот факт, что ленты у Хавы того же цвета, что камень в перстне Мойши... А его выгнали.
С Эстер происходят совсем уж интересные вещи. То она обиделась на него вообще без всякого повода и на его вопросы отвечала что-то типа: "Сам подумай". То пришла и говорила с ним - все нормально, и вдруг начала плакать и убежала. Он-то знает, в чем дело: это не Эстер обижается на него или плачет. Это бес в ней стонет. Пусть поплачет, голубчик. Бар-Йосеф, естественно, не только не стал ее утешать, но и выразил всем видом свое удовольствие от происходящего... Все разбегаются, и, значит, так надо. Но если так, когда же найдут его те Двенадцать и те Семьдесят, которых он видел во сне, и, значит, они точно-точно будут?..
