Простите меня – не поверю!
А солнце? Солнце! Граждане! Что делает с нами солнце! Этот маг, этот волшебник!
Ах!! Лицо ваше набирает субтропического цвету, вы чувствуете, как постепенно, раз за разом после солнечных ванн, ваши мускулы каменеют, становятся стальными, как на вашей спине, шее, животе и «протчих» местах облазит кусками кожа, и вы вынуждены мазать себя вазелином или смальцем, иначе заснете лишь на рассвете, опоздаете на поезд, не успеете вовремя в должность, будете оштрафованы, предупреждены и т. д., и т. п.
Товарищи! Ужель вас не манит роскошный тихий, теплый майский вечер, когда вы под ручку с соседской Светланой Титовной гуляете у вонючего пруда и весь дрожите от счастья, и оттого, чтоб вас не накрыла ваша половина Клара Сидоровна, и оттого, что вас немилосердно кусают лютые люботинские или песочинские комары Anopheles naemozlivica.
А ночь! Ночь! Если бы я был Н. В. Гоголем, я б обязательно сказал: «Божественная ночь!! Очаровательная ночь!!!»
Тихо…Ти-и-ихо… Нежной прохладой дышит уснувший пруд, месяц из-за деревьев подсматривает, как вы прощаетесь со Светланой Титовной, и вам кажется, что месяц завидует… Попрощавшись, вы идете домой, танцуя, будто вам двадцать, и в мыслях у вас: «Завтра она будет моей!..»
В комнате у вас темно… Вы зажигаете свечку… Ваша Кларочка спит, натянув на голову две подушки от комаров… Вам хочется есть… Вы крадучись лезете к шкафу… Пустой… Вы к кошелке – пустая… Удивленно начинаете осматриваться…
Какой диалог завяжется между вами и Кларочкой – я не знаю. Это зависит от вашей сдержанности и ценности украденных вещей…
Ах, ночь!.. Ах, дача!!
………………………………………………………
Граждане! Да неужели вы так-таки и не нашли еще себе дачу? Уже ж апрель. На носу май… Поторапливайтесь. В воскресенье немедля на поезд и ищите. И делайте это как можно быстрей, а то я три воскресенья подряд ездил искал дачу на всех околицах Харькова в радиусе шестидесяти верст и… не нашел. Все заняты.
Так чтоб и с вами не приключилась такая история.
Поторапливайтесь!
На работе мне не дают проходу. Только и разговоров, как это я, советский человек, и никогда не был на море.
Все были. И Розалия Абрамовна (негр.) и Петро Панасович (двенадцатый разряд плюс 25 % нагрузки), и Костя Гронек (альфонс), и Ада Гад (главный клиент ТЭЖЭ[14]) и много таких же работников и честных служащих – все были на море, купались, пеклись на солнце, дышали морским воздухом, наживали килограммы, а я нет.
Наконец, мне стало стыдно, я не выдержал и поехал на море.
Поразило меня море сильно.
Да оно и не диво.
Все ж таки – стихия.
А со стихиями мне во время революции (и при царском гнете) встречаться не доводилось, как-то выкручивался.
И вот, встретивши первый раз в жизни стихию, хотя и мокрую, без впечатлений невозможно.
Что ж на море впечатляет?
Все!!
Ах!
Море!!
Это, значит, такая большая речка, у которой лишь один берег.
Безусловно. Другого берега я и не видел, как ни присматривался.
Берег моря, или по морской терминологии, пляж – штука очень сложная.
Состоит она из голых людей, нехорошо пропеченных кирпичей, битого стекла, объедков, кусков газетной бумаги, морских ракушек и грязного песка.
Вода в море обычная.
Единственное, чем она отличается от воды наших речек, – это то, что какой-то урод взял и пересолил.
Когда и при каких обстоятельствах была пересолена вода, узнать мне не посчастливилось.
Расспрашивал я многих про это, заходил даже в местную милицию – никто не знает.
А вода пересолена и очень.
Пробовал пить в четырех фарватерах (морской термин; по-нашему – в четырех местах) – везде соленая.
Какой-то доброжелательный гражданин, что сидел голый на пляже и пил воду из бутылки, насоветовал мне попробовать еще и из пятого фарватера, но я, с сожалению, не мог дальше проводить свои исследовательские экскурсии, меня сильно потянуло на берег, где я и пришвартовался (морской термин; по-нашему… это тоже очень плохо, не говоря уже о трех рублях штрафа).
Из прочих свойств моря, кроме, значит, сложного берега и соленой воды, следует отметить работу моря.
Работа у моря чрезвычайно простая: это делать прибой и отбой (морские термины; по-нашему – плеваться).
Прибой – это когда море тихонько плюнет волной на берег, а отбой – когда берег той волной плюнет назад.
Вот и все.
Как видите, работа никчемная, однообразная, грязная и к тому ж еще явно контрреволюционная.
На пляже на столбе висит постановление местной Советской власти:
«Плевать на пляже запрещено».
А море плюется себе и плюется.
Сказать, что местная власть про это не знает?
Ничего подобного. Раз рядом со мной начальник милиции купался. Понимаете, начальник милиции!
Все равно – и на него плюет.
Что-то непонятное. Особенно когда случайно припомнишь, что это деется на двенадцатом году революции.
Может, кто скажет, что это ж море, это ж стихия.
Не соглашусь.
А начальник милиции что по-вашему?
Это если всякая стихия начнет выкамаривать, что ж получится? Сегодня море на начальника милиции плюет, завтра ветер пораскидает бумаги у секретаря райисполкома, послезавтра гром ударить в ВУЦВК…
По-моему, так. Хоть ты и стихия, а знай свое место… в природе.
А вообще море, если отбросить эту его, очевидно, случайную неосведомленность, очень мне понравилось.
Оригинального на море и у моря много, неожиданностей – сила.
Такое, например.
Сидит на берегу человек и стирает подштанники.
Обычный вроде человек и поза обычная.
А выходит, что не человек это, а «морской волк».
И волчьего, кажется, ничегошенечки, и усы такие же, как, скажем, у вольного гражданина Полтавщины, и ругается одинаково, и подштанники довольно грязные и рваные, – а «волк».
Конечно, не все «волки» безработные.
Многие из них действительно по специальности работают возле родной стихии: продают на пляже яйца и булки, сдают напрокат лодки, фотографируют пляжников, а «волчата» целехонький день выкрикивают на пляже:
– Кому свежей холодной воды?
Однако «волки» – народ симпатичный. Вот только немного нелюдимый.
Например, надо было мне окончательно выяснить, что такое «морские узлы». Подхожу я к одному гражданину, что возился у одномачтовой шхуны (морской термин; по-нашему – лодка, которая может одновременно поднять и потопить не больше пятнадцати человек).
– Скажите, говорю, пожалуйста, капитан, как теперь дело с «морскими узлами»?
– Ничего. Какой ветер и куда надо идти?
– Идти, говорю, мне сейчас некуда, только что пришел, а интересно, говорю, мне знать, под какой ветер лучше завязывать: под норд-ост или под вест-зунд (морские термины; по-нашему – тихий ветер и лютый ветер) и вообще, говорю, товарищ морской волк, проинформируйте меня в этом деле основательно, потому как я собираюсь приобрести для заграницы целый трюм узлов разной якорности. Если же сейчас у вас нет времени со мною бухтеть, то, пожалуйста, немного погодя рейдируйте к местной гостинице, каюта № 13, я там уже третий день отдаю концы…
На это гражданин ничего не ответил, а, покинув шхуну и все причиндалы, дал полный ход (морской термин; по-нашему – убежал).
К кому я потом ни обращался по случаю узлов (а обращался я ко многим), все безразлично пожимали плечами и быстро отходили.
Только один раз какой-то гражданин долго пытался доказать мне, что «узел» – это морская мера длины, но в тот момент кто-то заметил:
– Оставь! Малахольный! (Морской термин; по-нашему – ненормальный).
Гражданин отошел.
Дивно. Ненормальный человек, а так вежливо ведет себя… Очевидно, и тут не без влияния моря.
Ах! Море!!
Стихия ж! Граждане!
Небарись шел, понурившись.
В его левой руке болтался рыжий потертый портфель, а правою рукою Небарись крутил перед собой, причем указательный палец выводил в воздухе какие-то таинственные знаки.
– Что означают эти твои манипуляции, Виктор? – спросил я, поздоровавшись. – И нельзя ли потише махать, а то ты мне чуть нос не отхватил.
– Извини, – ответил Небарись. – Я весь озадаченный…
– Чем? Очередная неприятность с квартирною хозяйкою? Или, может, ты еще нетвердо решил, каких карпов ты будешь истреблять этим летом, донских или ворсклянских?
– Нет. Дело серьезное. Очень серьезное. Я… – Небарись сделал паузу. – Я… контрреволюционер…
– Как? Что? – закричал я так, что милиционер, стоявший на углу, сразу засвистел и, подбежав к нам, сказал:
– Граждане! Драться вы можете лишь тогда, когда при вас есть шесть рублей. Иначе я не позволю…
Но я уже не слушал милиционера, а, схватив Небарися за рукав, потянул его за собой.
