Как мы все догадываемся, наиболее значительный след в искусстве оставили люди 34-го, 35-го и, с большой надеждой скажем, 31-го года рождения, особенно марта месяца. Поэтому сообщаю вам, дорогой Сергей Юрьевич, что пятьдесят лет – это молодость. Единственное отличие от сорокалетия в том, что в такой день на почетных местах у артиста сидят урологи, пульмонологи, кардиологи, очковые и зубные протезисты. По ним легко определить диагноз и творческие успехи юбиляра. Отныне это наша компания конца дней, и наша задача – веселить и развлекать их с такой силой, с какой они нас лечат. Самое приятное, дорогой Сергей Юрьевич, что мы работали-работали, копили-копили, а терять нам нечего. Значит – смелей вперед, открывая новые формы, наполняя их старым содержанием. В общем, продвигаясь в остроумной компании врачей к яркому свету в конце тоннеля, уже ясно осознаешь, что все нормально, все в порядке, может быть, даже хорошо. Просто мы не умеем определить. А чтобы хорошо и весело, надо остановиться на том, что сделано, разбивая его на мелкие кусочки и не доходя до слова «однако». Сделано много, не сделано еще больше. Значит, есть для чего ходить и стараться, есть для чего не выключаться и не отдыхать, даже валяясь на пляже.
В мире еще существуют люди, которых интересует игра ума. Из них некоторых интересуют размышления. Из них некоторых некоторые интересуются сомнениями, что дает нам огромную возможность надеяться.
Меня возмущают те, кто возмущается.
Меня удивляют те, кто удивляется.
Ибо все претензии к нашей жизни отпадают, если с трудом понять и без труда сформулировать.
Наша жизнь солдатская.
И шутки солдатские.
И товары наши солдатские.
И утварь наша солдатская.
И разговоры наши солдатские.
И стадионы у нас солдатские.
И еда, и командиры.
И жалобы наши солдатские, и их обсуждения, и развлечения наши, и их обсуждения, и намеки наши солдатские, и ответный хохот.
И жены наши солдатки.
И лечение, и похороны после него.
И архитектура наша простая казарменная.
И заборы, и ворота среди них.
И покрашенная трава.
И побеленные колеса.
А начальство наше генералы.
И дома у них генеральские.
И шутки у них генеральские.
И шапки у них генеральские.
И жены, и дети у них генеральские.
И лечение, и похороны после него…
А мода у нас солдатская.
И манера у нас одна на всех.
И вкус у нас один.
И тоскуем мы по Родине, как и положено солдату.
Здесь хорошо там, где нас нет. Здесь, где нас нет, творятся героические дела и живут удивительные люди. Здесь, где нас нет, растут невиданные урожаи и один за другого идет на смерть. Здесь, где нас нет, женщины любят один раз и летчики неимоверны. Как удался фестиваль, где нас не было. Как хороши рецепты блюд, которых мы не видели. Как точны станки, на которых мы не работаем. Как много делают для нас разные учреждения. А мы все не там. А мы в это время где-то не там находимся. Или они где-то не там нас ищут?
И выступают люди и рассказывают, как они обновляют, перестраивают, переносят, расширяют для удобства населения. Для удобства населению, население, населением – где ж это население… ниям… нием?.. И дико обидно, что все это где-то здесь. Вот же оно где-то совсем здесь. Ну вот же прямо в одном городе с нами такое творится – ночи не спишь, все выскакиваешь – где? Да вот же тут. Да вот тут, буквально.
Ведь модернизировали, подхватили, перестроились, внедрили новый коэффициент, включаешь – не работает. И медленно понимаешь, что нельзя, конечно, оценивать работу таких огромных коллективов по машинам, которые они клепают.
Ну собирают они автобус, ну это же неважно, что потом водитель на морозе собирает его опять. Что при торможении на ноги падают вентиляторы и рулевые колонки, что веником проведешь по двигателю – сметешь карбюратор, фильтр, головку блока. И после всех улучшений она тупее любого водителя, ибо он успевает реагировать на уличное движение, она – никак, хоть ты тресни. Конечно, лучше такую машину отдавать в мешке. Кому надо, тот соберет, потому что не в машине суть, а в интереснейших делах. Гораздо важнее, что творится внутри предприятия, будь то театр, автозавод или пароход.
Смешно подходить к театру с точки зрения зрителя. На спектакли не ходят – от скуки челюсть выскакивает. А то, что режиссер непрерывно ищет и ставит, ставит и ищет? Театр первым отрапортовал о подготовке к зиме, ни одного актера, не занятого в спектакле. При чем тут пустой зал? Тогда получается, что театр – для зрителя, поезд – для пассажиров, а завод – для покупателя?! Такой огромный завод – для покупателя? Нет! Это для всеобщей занятости.
Пароход – для команды, паровоз – для машиниста, столовая – для поваров, театр – для актеров, магазин – для продавцов, литература – для писателей! Нет и не может быть выхода из этих предприятий – настолько увлекательный процесс внутри. Смешно ждать снаружи чего-либо интересного. Схватил у самого передового коллектива пылесос – он не работает, потому что не он главный. При чем тут борщ, когда такие дела на кухне?!
Приходят на завод тысячи людей – строят себе базу отдыха, открывают новую столовую, озеленяют территорию, получают к празднику заказы. Что главное – занять эти тысячи работой или дать тем тысячам пылесосы, без которых они жили и живут?!
Стучит в море пустой пароход, дымит по улице пустой грузовик, стоит в городе пустой магазин, а вокруг кипит жизнь, люди поддерживают друг друга, выступают на собраниях, выручают, помогают в работе, знающий обучает отстающего, пожилой передает молодым, бригада избавляется от пьяницы, непрерывно улучшается и совершенствуется станочный парк, и научные исследования удовлетворяют самым высоким требованиям. А включаешь – не работает. И не надо включать. Не для вас это все. Не для того – чтоб включали, для того – чтоб делали.
Где надо, работает, там потребитель главный. А где не надо, там процесс важнее результата; процесс – это жизнь, результат – это смерть. А попробуй только по результату. Это куда ж пойдут тысячи, сотни тысяч? Они пойдут в покупатели. Нет уж, пусть лучше будут производителями, пусть знают, чего от себя ожидать.
Смешно оценивать ТВ по передачам, больницы – по вылеченным. Конечно, мы по количеству врачей обогнали всех, теперь бы отстать по количеству больных, но тогда пропадает смысл работы коллектива, загружающего самого себя. Тогда о нашей работе надо спрашивать совершенно посторонних. А разве они знают, что мы сэкономили, что отпраздновали, кого вселили, кого уволили? Что расскажет изделие о жизни коллектива? Что будет в новостях, которых так жадно ждет население: пущена вторая очередь, задута третья домна, пущен первый карьер, дал ток третий агрегат. Кто знает, сколько их там, когда начнут, когда закончат?
Определенность – это неисправимо, а неопределенность – это жизнь. Развернулись работы по озеленению. Не для озеленения эти работы. Пылесос работает? Нет! Один бит информации. А как сегодня дела у коллектива пылесосного завода, как с утра собираются люди, как в обед приезжают артисты, как между сменами торгует автолавка, как психологи помогают начальникам цехов, как дублеры работают директорами – миллионы битов, пьес, романов.
Пылесос – для одного, пылесосный завод – для тысяч. Потому так замолкают люди, собравшиеся в пароход, завод, в институт. Дадут одно поршневое кольцо, и сидят пятьсот или шестьсот под надписью: «поршневое кольцо», «гибкие системы», «топливная аппаратура». Огромная внутренняя жизнь, хоть и без видимого результата, но с огромными новостями, так радующими сидящих тут же, этакое состояние запора при бурной работе организма.
А машину как-нибудь дома соберем, квартиру достроим, платье перешьем, трактор придумаем, самолет в квартире склепаем и покажем в самой острой передаче под девизом: «Один может то, чего все не могут».
Сатирик. Здравствуйте, дорогие друзья! Добрый вечер! Товарищи! Сколько можно?! В каждой приемной сиди, за пустяковой бумагой стой. А эта организация производства? Когда наконец дурак перестанет попадаться в наших кадрах? Нет движения среди персонала. До каких пор будет пробиваться здравая мысль? Где она? Улицы полны грузовиками. У нормального изобретателя нет шансов. Ум сквозь портьеру глупости, острое слово под одеялом, темень и соглашательство, тупость и невежество. Долой этих людей! Где мы?
(Бурные аплодисменты, сатирик кланяется.)
Крики. Браво!
Сатирик. Не за что! Спасибо! Не за что!.. (Получает букет.) Спасибо, деточка, тебе понравилось?.. Особенно про кого?.. Про учителей. Приходи, каждую пятницу мой вечер, а по средам я с вокалистами. Целую всех, целую всех. Какая публика!
Из зала. За нехватку металла – браво! Браво!
Сатирик. Спасибо! Да. Я понимаю. Спасибо!
Голос. Бис! Про очереди! Бис! Еще! Еще!
