Первый начальник. Я вообще.
Большой Начальник. Вы меня поняли?
Первый начальник. Зачем вам вообще, когда это не смеет быть.
Большой Начальник. Вы меня поняли?
Первый начальник. Я спрашиваю.
Большой Начальник. Но вы меня поняли?
Первый начальник. Я вас понял.
Большой Начальник. Все. Я пошел. У меня тоже куча дел. Сегодня троих за пьянство разбираем, шо я з тыми вагонами, как мальчишка, ей-богу... Так что если шо надо – звякни, я всегда прибегу, и Мария моя бычков насушила, все внутри выгорает, пиво бочками пьешь... Во Мария-рукодельница. Так что если в настроении – все ко мне, и этого оборванца бери.
Первый начальник. Я ему дам. Он у меня на выданье. Сейчас он запамятует все. Слышал, что учинил? Приказ написал: гнать краны при боковом ветре.
Зайцев (шепотом). Это не я.
Первый начальник. Дальше: «Синоптикам не верь. Я всем синоптикам синоптик».
Зайцев (шепотом). Это же не я.
Первый начальник. Краны поперевернулись, чем подымать, не знаем. Пароход страдает.
Зайцев (шепотом). Это не я. Не я.
Первый начальник. Как прикажешь поступить?
Большой Начальник. А фамилию его, а протокольчик-актик троечка подписывает, начетик составляем, в прокуратурочку звоночек, там это дельце в ходик, два милиционерчика берут этого оборванца, и только пыль – свидетель разыгравшейся трагедии.
Зайцев. Но это же не я... Я к этому никакого отношения не имею.
Первый начальник. И он тут пытался мне дурочку ввернуть, как будто я радио не слушаю, и хорошо, что тревога учебная. И у нас просто маневры руководство проводит, чтоб определить возможные ЧП, и Кольцова за портьерой ты правильно набил. А теперь все по местам. Репетируем нормальную работу.
Кстати, давно хотел спросить:
– Плохая жизнь делает человека лучше?
Наши говорят:
– Да!
Сами люди говорят:
– Нет!
Расспросить иностранцев мешает чувство благодарности.
Мужчина – это профессия.
Женщина – это призвание.
На вопрос: «Как живешь?» – завыл матерно, напился, набил рожу вопрошавшему, долго бился головой об стенку, в общем, ушел от ответа.
Ради нее он построил подводную лодку, чтобы уплыть в Финляндию с ней.
А она опоздала на час к отходу.
А он, сука, ушел точно по расписанию.
А она рыдала, бедная, глядя на перископ.
А он сидел в рубке, принципиальный, сволочь...
Ей потом говорили:
– Не жалей! С таким характером и там никто жить не сможет.
Оружие пожарника – паника.
Мое истинное предназначение – быть в гостях у женщины.
Ну, приспособился народ.
Ну публика вертится.
Едят то, чего нет в меню.
Носят то, чего нет в магазинах.
Угощают тем, чего не достать.
Говорят то, о чем не слышали.
Читают то, что никто не писал.
Получают сто двадцать – тратят двести пятьдесят.
Граждане воруют – страна богатеет.
В драке не выручат – в войне победят.
Чем больше женщину мы меньше, тем меньше больше она нам.
Это меня сейчас все не волнует. Меня сейчас волнует совсем другое: как у наших пойдут дела в будущем сезоне. Я всю жизнь болею за футбол. У меня от семечек язва желудка. Вот ты молодой, ты еще не знаешь, что это такое, да? Тебе весело живется: мальчики, девочки, танцульки. Подожди, будет и язва. Ну, это меня все не волнует, меня сейчас волнует совсем другое, меня сейчас... Давно ли я болею? Хе-хе. Тебе сколько лет? Двадцать два? Чудный возраст. Мальчики, девочки, танцульки... Так вот, когда твой папа страдал детскими болезнями и лежал пересыпанный тальком, я уже играл за сборную Одессы хавбеком. А на воротах стоял мой брат Леня, и мы играли с турками. Или это были не турки, но очень похожи. Они нас били по ногам, чтобы мы не играли, а мы что делали? Мы прыгали, чтобы нас не били. Я, помню, взял мяч на голову, а это оказался кирпич. Я побежал вперед. А куда бежать – сзади свои. Тут мой брат как крикнет: «Прыгай, Сеня, сзади!» Он так крикнул, что я так прыгнул, что я увидел море, пароход «Крым» и Дерибасовскую. Сломал ногу. Правую сломал. Ниже возьми, возьми ниже... бери. Ниже... а-а-а, да-да, здесь. Вот он спрашивает, долго ли я болею? Я тебе скажу, когда гол, где, кто забил, в какие ворота.
Когда Одесса впервые выиграла у Киева, у меня родился ребенок. Сколько ему сейчас? Сейчас я тебе скажу. Сейчас, подожди, значит, это был тридцать третий год. Значит, стадион «Водник». Он бил правой ногой в левый угол. Я сидел в пятнадцатом ряду. Да, ему сейчас сорок лет, моему сыну. А что, Одесса это Одесса, я всю жизнь на стадионе. Всю жизнь. Моя жена несчастная женщина. Она не может смотреть на меня без слез. Она мне прочитала, что в Бразилии кто-то умер на стадионе. Так я ей сказал, что я бы тоже умер спокойно, если бы увидел такую игру. Чтоб они так играли, как они пьют нашу кровь!
У вас здесь те же дела, все то же самое, с «Зенитом» с вашим, тут. Когда они почему-то выиграли, у моего брата не выдержали нервы. Он схватил с лотка бублики и начал разбрасывать в народ. Он не помнит, сколько он бросил. Разве сосчитаешь, когда сдают нервы? Он бросил пятьдесят два бублика. А что, Одесса это Одесса, и футбол – это главное. Те, кто когда-то говорили о политике, теперь говорят о футболе: тоже защита, тоже нападение, тоже разные системы.
Я всю жизнь на улице. Всю жизнь. Дома у каждого свои неприятности: жена, квартира, зарплата. Выходишь на улицу – все хорошо. Так я понял, что мы внутри не умеем жить. Кто нам виноват, что на улице все хорошо, а дома – неприятности? Сами себе. Я, помню, взял у жены зарплату, всю. Начал сам распределять. Провалился с треском. Отдал ей все обратно до копейки. Она сейчас сама распределяет. Ей тоже не хватает.
Ну, что, скоро сезон, побежим на стадион. Мы, как древние греки, черпаем силу с поля. Но это меня сейчас все не волнует. Меня сейчас волнует совсем другое...
О, чтобы они горели, как они пьют нашу кровь!
Он – наше чудо. Он – наша гордость. При виде женщины встает, дает ей стул, пальто. Не спит на собрании. После доклада о международном положении и происках реакции ему стало плохо. Остальные, окружив, долго смотрели на него и, даже проводив «скорую», не могли разойтись. Так это на всех подействовало. Через него сам начинаешь чувствовать. Ему скажут: «Не волнуйтесь, мы этот вопрос решим через неделю».
Он верит! Запоминает, приходит через неделю! И спрашивает: «Ну как?..» Что – как?! Все забыли, о чем это он. Ах, об этом...
Через него чувствуешь. Мы им просто гордимся. Он ведь, в общем, вреда никакого не приносит, но удовольствия масса. Видит: «Посторонним вход воспрещен!» – не затолкнешь. Все туда рекой текут, что-то выносят оттуда, он – ни с места. Такая канареечка! Все-таки под сорок – и такое чудо маленькое.
А если по знакомству что-нибудь, то вообще не дай бог. Некоторые видят, как он живет, как одет, – пожалеют. Иди, мол, туда, я там договорился. Не идет! Серьезно!
К нам толпами валят, спрашивают: где он? Мы говорим, вот он, у окна. Он работает, а на него стоят смотрят. Одна чертежница жевала и смотрела на него полдня. Он же отказывается стричься, лечиться, дома все механизмы не действуют. Гонят его: иди стригись, лечись, чини – не идет. Не может в рабочее время. А в нерабочее время те же тоже не работают. При всем при том поговори с ним – ничего такого не почувствуешь. Никаких закидонов – как вы, как я... То есть, видимо, что-то есть, но внешне... Все ко мне бегают – я с ним рядом сижу. Я говорю: «Что вы бегаете? Он действительно такой. Не надо его раздражать».
Кстати, он холостяк. Мы его уже знакомили. Он симпатичный, если бы не одежда. Он же все – в магазинах... Еще в начале месяца, чтобы без очередей. Ну и выглядит как из ДОПРа. Все на нем «Скороход», «Красный богатырь», «Кемеровский промкомбинат». Но если эту кирзу и дерюгу содрать, он там симпатичный.
Знакомили, знакомили. Ну, конечно, эти женщины недовольны были. Даже пожилые, которым совсем терять нечего: стихи читает, книжки дарит, чай пьет – идиот, в общем! Нам тоже крыть нечем – у них факты. Мы говорим: «Ну, он такой. Принимайте его таким». – «Это что ж, он на зарплату жить будет?» – «Будет! Он же не прикидывается. Он действительно такой. Это же он как-то сказал: „Давайте напишем, пусть этого продавца заменят другим, будет иначе“.
Честное слово, душой возле него отдыхаешь. Намотаешься где-нибудь, налаешься, наобещал тебе кто-то золотые горы, а сам вообще не явился – приходишь к нему: «Расскажи, как ты себе представляешь... Вот, вообще... Как бы ты хотел?.. А какие должны быть отношения?»
Он говорит, а ты сидишь, думаешь о чем-то. Как на берегу моря... Мы его очень бережем. Говорят, где-то девочка появилась, под Архангельском. Такая же. Если их познакомить, окружить плотно, накрыть чем-нибудь сверху – интересная порода людей может пойти!
