И вот ты долго ждешь царскую карету на морозе. Дрожать нельзя ни от страха, ни от холода, — может рвануть! Наконец появляется ненавистный экипаж. Ты мягкими, кошачьими прыжками бросаешься наперерез. Плавно замахиваешься своим «тортом» и мечешь его под лошадь, — чтобы рвануло под каретой. По идее, при ударе о мостовую инерция свинцового грузика ломает сосульку в недрах бомбы. Бинарная смесь вспыхивает, гремучая ртуть стреляет елочной хлопушкой, студень детонирует и взрывается. Два-три его килограмма производят разрушения, как 100–200 граммов нынешнего ТНТ с армейского склада. Мерседес-600 со средненькой броней только тряхнет и поцарапает, а деревянное чудо на резных колесах разносит в щепки! Цель достигнута! Le Roi est mort!
Но чу!..
— Vive le Roi! — Это неблагодарные народные массы уже славят нового самодержца. Ты пока еще контужен, поэтому до тебя легко доходит, что ты не сверг царя! Ты его обновил! Развеять эту нелепицу чтением Бакунина ты не успеваешь, ибо тебе, контуженному, зачитывают совсем уж бредовую бумагу. Дескать, ты не герой, а злодей, и следует тебя повесить. И что самое странное, действительно вешают!
Первой ласточкой на виселицу новой, пореформенной России вспорхнул московский студент Дима Каракозов. Совершенно неудачно пытался он застрелить царя-освободителя 4 апреля 1866 года.
Власть злобно ощетинилась, взялась за плеть, крестьянские волнения съежились на 10 лет!
Теоретики народной, холщовой революции презрительно надулись на следующее десятилетие. Оно прошло для них в хаотичном брожении. Царская власть своей, бархатной революции тоже не производила. Следует лишь отметить, что в 1874 году был отменен рекрутский набор и разработана система поголовной воинской повинности на короткий срок. Так мгновенно наши военные отреагировали на прусский феномен. В 1870 году Пруссия из ничего мобилизовала крупную и резкую армию и буквально разорвала Францию.
Да! И еще, синхронно с парижским позором, родился наш дорогой Ильич! Обозрев военную реформу с рубежа веков, он отметил, что «всеобщей» воинской повинности у нас не вышло. Титулованные и чиновные блатняки успешно отмазывали своих детишек от армейской тягомотины. Или уж пристраивали в генштаб. Так что разбег армейской реформы, наивно ожидаемой у нас на днях, не такой уж и короткий.
Семидесятые годы пестрят сотнями фамилий вождей и теоретиков, десятками названий их кружков и «союзов». Разномасть и разноголосица, естественно, размывали любую сколько-нибудь определенную мысль. Каждый считал себя пророком. В сумме получались судорожные колебания вокруг нуля. Физический результат имели только террористы. Action directe, — действие без базара — привлекало все больше народу, не склонного к чтению вслух. В январе 1878 года капитанская дочка Вера Засулич ранит из неуклюжего пятиствольного пистолетика питерского градоначальника генерала Трепова. В феврале в Ростове убивают «шпиона» Никонова, одновременно покушаются на зама киевского прокурора Котляревского. В мае там же убивают жандарма барона Гейкинга. 4 августа в Питере Кравчинский кинжалом (!) «поражает» шефа жандармов Мезенцова. В феврале 1879 года в Харькове дама убивает губернатора князя Кропоткина. Повсюду уничтожают полицейских провокаторов, казнят собственных товарищей, поддавшихся на перевербовку.
Эффективность террора сделала «бумажных» революционеров просто идиотами. Девушки перестали в них влюбляться.
2 апреля 1879 года бывший «деревенщик» А. Соловьев, перебежавший в стан террористов, неудачно покушается на царя. Повешен. Опыт Соловьева, разрядившего «в молоко» весь барабан, соединился с беспорядочной стрельбой Засулич и Каракозова и убедил нас окончательно: бомба лучше пистолета.
С этой мыслью, формируется первая партия, дающая весомый итог. Сын крепостного Андрей Желябов, разругавшись на обломках народнического движения с «чистым» теоретиком Плехановым, создает боевую группу — «исполнительный комитет». Сами понимаете, что «исполнять» комитетчики собираются не классическую музыку, а приговоры. Вокруг комитета еще будто бы формируется партия «Народная воля», но это — просто ширма для отвода глаз «теоретиков». Комитетчики называют ее членов «несплоченными». Быстро и жестко планируется террор. 26 августа 1879 года Исполком выносит царю смертный приговор. Тут бы его и опубликовать, чтобы все оформить революционно-бюрократически, но вскоре полиция случайно обнаруживает типографию «Народной воли». Становится ясно: пора от слов — печатных и непечатных — переходить к делу. Исполнять.
Разрабатывается план на 50 персон. Эти 50 героев чертят царские маршруты, выведывают дворцовые распорядки, вынюхивают ароматы царских кухонь. Все рассчитывается до мелочей и срабатывает идеально. 19 ноября под Москвой царский поезд летит под откос, жертв имеется в избытке. Но вот досада! Царя в поезде нету. Он чуть раньше проехал.
Но наши не унимаются. Стапан Халтурин уверяет братву, что может взорвать весь Зимний дворец к чертовой матери. Это он, конечно, врет. Зимний завалить, — нужно от одной до трех тонн нобелевского динамита.
Но Халтурину радостно верят. Он устраивается краснодеревщиком в Зимний. Эрмитажи починять. Его никто не проверяет до пятого колена, не ощупывает при входе. В своей мастерской, как раз под царской столовой Степан устанавливает необходимый и достаточный зарядик и 5 февраля 1880 года в разгар застолья приводит его в действие. И что бы вы думали? Правильно! Государь император жив! Теперь он опоздал к столу.
Приговор исполнить пока не удалось, но резонанс в обществе возник небывалый. Героизм терроризма сиял столь великолепно, что девушки из благородных семейств, студентки и курсистки, мещанки и белошвейки, горничные крестьянки и уличные проститутки просто окончательно млели на любого, подозреваемого в терроре. Многим захотелось в террор, именно по Фрейду. Для баб.
От многолюдия новоявленных кандидатов исполкомовцы растерялись и задумались. Чи рвать бомбы далее, чи заняться-таки агитацией среди неожиданных масс. Целый год гуртовали фанатов по всей Руси, от Питера до Кавказа и Варшавы. Канцелярская революционность чуть не засосала, но среди вдохновенных новичков оказалось немало офицеров, которые решительно не желали развозить листовочные нюни.
Стрелять и рвать!
Коренным исполкомовцам было уже неудобно волынить. Возобновили подготовку к исполнению «приговора». Народу, правда, оставалось только 20 человек против прошлогодних 50. Куда-то эти романтики рассосались.
27 февраля 1881 года сработала наконец и царская охранка. Желябова арестовали по подозрению. Правильно подозревали, потому что через два дня, 1 марта тройка экзекуторов, посланная его постельной соучастницей Софьей Перовской, подловила-таки царскую карету на Екатерининском канале.
Первую бомбу тов. Русаков метнул без упреждения, она взорвалась под задней осью. Царь невредимо вышел наружу. Видимо в шоке он стал ходить вокруг да около, разговаривать с охраной, раненым Русаковым, сам с собой. Очередной собеседник — Гриневицкий махнул под ноги царю своим свертком. Александру раскрошило нижнюю часть тела, он умер через час во дворце. Погибли также сам Гриневицкий, случайный мальчик, охранники, кони…
Правительство приняло решительные меры, армия поднялась по тревоге, и стало ясно, что надежды на восстание народных масс или хотя бы на уличные волнения — бред сивой кобылы, убитой бомбой террориста.
Никто не шелохнулся. Александра даже пожалели. Народ сочинил былину, что хорошего царя-освободителя угробили плохие помещики-крепостники. Дескать, батюшка хотел в придачу к свободе еще и землицы нам поддать.
«Народная воля» от такого народного безволия прямо поперхнулась. Был написан и отправлен новому царю Александру III идиотический ультиматум. Ты давай-ка прекращай преследовать инакомыслящих, даруй нам политические свободы, собирай всенародный съезд для «пересмотра существующих форм государственной и общественной жизни», а мы перестанем бомбить и направим свои химические таланты на «улучшение орудий труда». Кибальчич — химик-подрывник — так прямо и заявил на сенатском суде, что это деспотизм не дает ему заниматься мирной химизацией страны и освоением космического пространства. Сейчас бы за такие слова покарали Кибальчича институтом гэбэшной психиатрии им. Сербского. А тогда — просто повесили скоропалительно с Желябовым, Перовской и другими.
От такого ужаса революционеры-теоретики отдышались только в ближнем и дальнем зарубежье. Кто в Минске, а кто в Париже.
Александр Александрович, огромный, бородатый, лысый мужичара, добродетельный отец шести детей, воцарился на крови убиенного отца и на пике новой, невиданной проблемы — Революции. То есть, пика Революции еще не было, а пик проблемы — был. И можно было эту проблему просчитать и решить. Если, конечно не отдаваться с таким азартом охоте и русской бане.
