Авторитет бывших партийных лидеров испарился без остатка. И только Керенский «вырастал с каждой минутой». Нужна была точка концентрации сил. Керенский стал такой точкой. Откуда-то взялись «вооруженные люди Керенского». От его имени начались аресты «бывших» — на уровне одиозных министров и царедворцев. Аресты эти были обоюдополезны. Народ удовлетворял жажду деятельности, арестованные оказывались в относительной безопасности.
Бешеная активность Керенского дала положительный результат: был выкрикнут лозунг: «Дума не убивает!». Большого кровопролития не происходило. Стал настраиваться новый, революционный порядок. Пришли делегации полков — просить «каких-нибудь офицеров», — непривычно было без командования.
Но карьерная гадина, — естественная тварь любой революции уже ползла по казармам и экипажам, цехам и окраинам. Там и сям появлялись некие люди и устраивали выборы в советы. Избирали почему-то как раз их самих.
Наставшая ночь породила новый кошмар. В думских кабинетах зашуршала гиблая идея: немедля ехать к государю, умолять его об отречении, спасать монархию и страну. Это было просто смешно. Никакого царя в России давным-давно не было. Но оформить это хотелось по всем банковским правилам.
Поехали.
Уговорили.
Отрекся.
Никого не спасли.
2 марта 1917 года в России царя не стало де-юре.
В принципе, это означало конец. В нашей стране, при ее бескрайних просторах, при беспредельности мыслей и мечтаний, при 170 миллионах населения, при отсутствии легальных лидеров неминуемо должна была начаться гражданская война. Она и началась немедленно. Вернее, продолжилась.
Мы привыкли считать, что Гражданская война у нас случилась только через год — в 1918 году. На самом деле гражданское общество, цокнутое первыми взрывами пироксилиновых бомб, окончательно раскололось именно с падением монархии.
И полетел на сумасшедших крыльях 17-й год!
В страну потянулись дикие гуси из теплых стран. Бешеные псы из самых дальних оврагов затрусили на запах падали, — это из эмиграции возвращались «вожди революции». Все эти разношерстные товарищи взбудоражили страну окончательно, люди просто с катушек соскочили от безвластия, беспорядка, свободы слова и свободы силы.
Армия распалась, фронты затрещали и страшно обрушились внутрь России.
Но советам, партиям, ильичам, анархистам и всем прочим, чуждым повседневного ремесла, это было здорово! Они спешили схватить, хоть что-нибудь.
Временное правительство князя Львова конечно заседало грамотно, голосовало исправно, точно по регламенту. Керенский регулярно набивался в диктаторы. В армиях теплились остатки дисциплины, но паралич страны был очевиден.
Летняя стабилизация, случись она в мирное время, пожалуй успокоила бы народ огородным трудом и осенней сытостью. Но шла война, смерть носилась повсюду, усилия Временного правительства были недостаточны — мало от них исходило страха и надежды, не чувствовалось сильной руки. Власть, реальная власть оставалась вакантной. Нужен был ужас, террор, кошмар. И он возобновился с предморозной непогодой. Революционные партии прошлого — соцдемократы Ленина с товарищами, эсэры, анархисты продолжали успешную агитацию на дне.
Опять случились перебои с подвозом хлеба, опять забастовали заводы. И в ночь с 25 на 26 октября старого стиля 1917 года состоялся «штурм Зимнего»…
Кино про штурм Зимнего мы любили. Нам нравилось, как «Аврора» стреляет по дворцу. Нам представлялось, что она стоит где-то позади арки Генштаба (например, заехала в Зимнюю канавку или Екатерининский канал) и огнем прокладывает путь штурмовикам. Они великолепно лезли на решетчатые ворота генштабовской арки. Еще нам нравилось, как юнкера разбегаются с баррикад перед дворцом, нравилось, как матросы «каждой лестницы, каждый выступ» берут «перешагивая через юнкеров». Еще нас щекотали эротическим намеком рассказы о «женском батальоне смертниц». Голливуда хотелось! Но на экране эти дамы просто по горло были задернуты шинельным сукном.
Реальность при ближайшем рассмотрении оказалась гораздо скучнее.
Зимний нельзя было штурмовать. Это стооконное здание беззащитно разместилось на семи невских ветрах, и группа матросов и солдат под командой Антонова-Овсеенко просто вошла в Зимний дворец через правое (со стороны набережной) боковое крылечко и без боя выпроводила правительство Львова в Петропавловку…
Власть опять упала в вакуум. Она теперь принадлежала абстрактным Советам рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Ленин, пока еще наравне с другими левыми товарищами, постепенно овладевал то одним руководящим креслом, то другим, успевал настроить и подчинить разрозненные вооруженные группы, смирить одичавших анархистов, и главное! — наобещать с три короба всем и каждому!
— Земля? — крестьянам!
— Мир? — народам!
— А война же, Владимир Ильич!?
— Война — дворцам!
Ленин сумел извернуться от сотни опасностей, решил тысячу проблем, как-то спас страну от полного распада…
Последняя фраза вполне достойна нашего Историка, апологета российской государственности. Но мы-то с вами понимаем, что как-то все равно должно было быть! Никак быть не может! Не Ленин, так кто-нибудь другой остался бы в живых после всех наших передряг, не его, так чья-то другая, аналогичная партия все равно усидела бы на нашем загривке!
Просто именно Ленин выиграл все туры этого странного чемпионата, взял большую часть очков, победил почти во всех своих прижизненных, да и посмертных играх.
Часть 12. Игры последнего века (1918–2000)
Если вам захочется переименовать эту главу в «Гражданскую войну», можете это сделать самостоятельно, я не обижусь. Я и сам долго сомневался: что было главным в те первые годы советской власти? То, что «молодая Советская Республика отражала интервенцию 14 империалистических держав» и наскоки внутренней контрреволюции? То, что население извивалось меж двух огней, красного и белого? Или, что его резали успешно, терроризировали по полной программе?
Ну, проблемы республики, равно как и монархии, мне до лампочки Ильича.
Движение фронтов с Дона на Кубань и с Урала на Амур вам и так хорошо известны.
Поскорбим лучше о людях, о дедах и прадедах наших. Для них в то время тема красного террора была очень важной. Ибо террор стал главным орудием победы «молодой республики». Именно его следовало чтить и потчевать на пире победителей.
Большевики сразу поняли, что без террора у них ничего не получится. Оказавшись у власти за чужой счет, они должны были:
«Держать взятое, да так,
Чтоб кровь выступала из-под ногтей!»…
Это им Маяковский подсказывает.
Но Ленин в подсказках не нуждался. Я не буду цитировать всех его расстрельных списков и записок. Они вполне доступны читающей публике. Причем, доступны были всегда, в полном собрании сочинений Ильича (еще советских времен) уже крови предостаточно. Ленин не считал террор случайной, временной, но неизбежной неприятностью. Он признавалвал его уместность в долговременном аспекте.
Правда, убивать царских министров, дворян, профессуру стали не сразу. То есть, их не зачистили поголовными облавами в Октябрьские дни. Какое-то время, целых несколько месяцев, Ильич с корешами не верили в свое счастье. Они по инерции воевали с немцами, занимались голосованием на пленумах и проч.
Приближалось самое ответственное из голосований, — Учредительное собрание вознамерилось принять порядок дальнейшего государственного устройства. Опросы общественного мнения показывали, что эсэры легко соберут процентов 35, особенно по селу, и будут в большинстве.
Ленину это не годилось. Он, конечно, успевал пристроить за бугром кое-какие бабки, алмазы, казенное золото и столовое серебро, но весь этот хабар его уже не радовал. Власть сверкала в глаза «жароптицевым пером».
Были предприняты жесткие меры. Учредительное собрание разогнали. Наступила очевидная «диктатура пролетариата». Вернее, диктатура (без кавычек) «пролетариата» (в кавычках).
Пауза длилась. Стали мириться с немцами, — то ли во исполнение былых, иммигрантских обещаний германскому генштабу, то ли для спасения шкуры от многих фронтов. Военного значения этот мир почти не имел, потерянные по Брестскому договору Украину и Польшу, Юг и Крым красные все равно не контролировали. Зато политический момент был острым. Эсэры в Совнаркоме и ЧК (вот она, голуба! — пока еще типа обычной контрразведки) набирали вес, в любой момент могли скинуть Ильича с председательского трона. А что? — выборный же пост!
Поведение Ленина при заключении Брестского мира — гениальная игра на опережение, на разрушение поля противника, т. е. — собственной страны. Даже главный ленинский переговорщик наркомвоенмор Троцкий, очень неглупый человек, и тот не понял, чем и ради чего жертвует Ильич. Ильич жертвовал номинальными владениями ради реальной жизни и власти.
