1990
РАССКАЗЫ
ЧЕРЕЗ ДВЕ НОЧИ НА ТРЕТЬЮ
Жизнь у меня такая пошла, что две ночи дома за бесплатно на кровати c женой сплю, а третью - на диване за деньги. За деньги в ТОО "Засада" сплю. Название боевое, а там комната, кухня, ванная, туалет и кладовка. "Засада" купи-продажная фирма. Моя задача между купи и продай сохранить товар. Платят хорошо, в два раза больше, чем днем в КБ за инженера-конструктора 1-ой категории.
Народ в "Засаде" как на подбор из десантников. Директор поперек себя здоровее, но детство в портках через край играет. У них забава, как подопьют - кирпичи себе об лбы бить. Кирпич за края берется и ба-бах! собирай осколки. За водкой меня посылают: "Антоныч, - заказывают, - возьми три пузыря и пару кирпичей на обратной дороге". Я думал, кирпичи слабые. Попробовал разок на себе этот фокус и чуть жизнь самоубийством не прикончил. А кирпичу хоть бы хны. Вокруг "Засады" кирпича целого не осталось. Черте знает куда бегать приходится.
Так что безмятежно в "Засаде" не поспишь. В последнее дежурство из-за их дури столько страху натерпелся. Целый бой провел. Ночь выдалась только ведьмам куролесить. Темнотища... без прибора ночного видения хоть глаз коли. А в "Засаду" как раз товар привезли - оргтехнику. Дремать надо чутко. Дома сплю, жена под боком, здесь - тулка-двустволка храбрость придает. И только я храбро заснул, собака где-то на верхнем этаже как завоет: у-у-у! Мороз мурашками по коже побежал. Не успел он до финиша дойти, опять: у-у-у! минуты две без перерыва. Потом тихо стало, как в могиле. Покрутился я с боку на бок в дискомфортной атмосфере, заснул. И снова вой! Точно, думаю, к покойнику надрывается. У них на это дело нюх. Пронеси, думаю, Господи, а в этот момент в коридоре, ближе к кухне, мелкий такой кашель: кхе-кхе... Ночь, тишина, двери на замках и вдруг "кхе-кхе..." Меня сразу в голову пробило: по мне псина воет. Тоска змеей сердце обвила. Но я тут же себя в руки взял и ружье тоже. Нет, думаю, это мы еще посмотрим, кому вой гробовой плитой аукнется. Лежу на спине, дышать боюсь. Ружье в сторону двери целю. Темнота еще гуще, хоть ножом режь, а из нее опять: кхе-кхе... Мысли как на пожаре скачут: кто? откуда? Двери двойные металлические! Четыре замка! На окнах решетки! Муха может и пролетит, но человек... А там явно не муха кашляет.
Тут меня осенило: подкоп. За товаром пришли. А кхекает потому что горло в подкопе село. Нет, лучше дома на девятом этаже спать, никто не подкопается.
Настроение, что там говорить, унылое, а барбос масла в огонь добавляет - затянул арию из кладбищенской оперы. Хотя мне это даже на руку, под прикрытием воя сполз с дивана на пол, залег. Патроны во внутреннем кармане грудь греют и рукой нащупал ведро битого кирпича - "Засада" после разгрузки товара расслаблялась. Холодное и горячее оружие к бою готово, а в коридоре опять ехидно закхекало, будто заманивает, ходи, мол, на наш сторона, будем тебе чик-чик делать.
Мне, сами понимаете, не до хи-хи. Там похоронно воет, здесь погребально кхекает. Еще неизвестно сколько их из земли повылазило? Надоело лежать в неизвестности, ждать парализованно, чем кхеканье под вытье закончится, начал я перемещаться к линии фронта.
На пороге прикинул - кашляет из кладовки. Туда, значит, подкоп вывели. Когда-то в кладовке дверь была, да на днях, пока я бегал за водкой с кирпичами, засадовцы от нетерпения начали дверь калганами на крепость тестировать. А лбы-то кирпичами натренированы. Раздолбали дверь в щепки, занавеска сейчас вместо двери висит. Из-за этой самой занавески кашель и происходит. Прицелился в него... К слову сказать, первым стрелять не собирался. Телефон подвел. У нас аппарат с крупнокалиберным грохотом, для глухонемых делался. Как долбанет из темноты. А мой инстинкт самосохранения не железный - даванул я на курок. Коридор крохотный - как из пушки по ушам шарахнуло, а в нос шибанул резкий запах. Баллончиком травят! - подумал я и в сторону запаха из второго ствола засадил, а потом прыгнул к выключателю.
Картина после моей картечи открылась героическая. Занавеска в клочья, на полу кладовки стекло, жижа и над всем этим раззором ядреный вонизм. Не баллончиковый. При свете я сразу узнал бражку. Ее невинную расстрелял по роковой ошибке из двух стволов.
Откуда было знать, что засадовцы решили к дню рождения директора соригинальничать. Водка, видите ли, им надоела, надумали поднести начальнику к тридцатилетнему юбилею двадцатилитровую бутыль медовухи. Играя и резвяся, она кхекала от удовольствия и сделала подкоп в моем воспаленном собачьим воем воображении.
Засадовцы чуть не выгнали меня за расстрел подарка. Еле-еле упросил оставить. Ладно, говорят, работай. И назначили штраф в размере поддона кирпичей, чтобы не бегать в день рождения...
Придется идти на стройку воровать. А что делать? Без ночных заработков мне днем житья от жены не будет. Это ведь такое существо, к хорошему быстро привыкает.
ПЕТРОВИЧ
Валентина жиманула на кнопку вызова лифта, а в ответ тишина. Ни тебе нужного шума, ни привычного скрипа. Валентина замахнулась треснуть кулаком по дверям ненадежного лифта - тащись теперь на своих двоих с шестого на первый - и в последний момент отдернула руку, отложила наказание.
- Петрович, миленький, - донеслось снизу, - вставай родненький, пойдем со мной!
Умоляла кого-то Клавдия из 199-ой квартиры, мужа которой звали Алексей, а по отчеству Георгиевич.
- Петрович, радость моя, пошли!
Валентина замерла на месте, развесив уши по плечам. Муж у Клавдии неделями торчал в Москве, а она, выходит, уже мужичка к себе тащит.
- Петрович, ты ведь тяжелый, а мне после операции надрываться врачи запретили.
"Хе-хе! - плотоядно подумала Валентина. - Надо Лешке доложить. А то больно Клавка в последнее время нос начала задирать, в упор не замечает в своих дубленках и шубах".
Муж у Клавдии директорствовал в акционерном по купи-продажным операциям обществе, а Валентина была контролером на еле дышащем госпредприятии.
- Ну, пошли, Петрович, ты ведь писить хочешь!
"А я хочу кожаное пальто!" - осенило Валентину.
С ее слезным заработком мечтать о таком наряде можно только под одеялом, чтобы никто от смеха не умер. Валентина даже дышать стала реже, дабы не спугнуть выгодных любовников.
- Петрович, здесь писить нельзя. Пойдем скорее.
"С капюшоном брать или без?" - прикидывала в засаде фасон обновы Валентина. Она твердо решила расколоть Клавдию, совершить с ней сделку: ты мне пальто - я тебе молчание перед Лешкой.
- Ая-я-яй-я-яй! Разве так можно делать, Петрович? Зачем ты написил! Пошли скорей домой, пока никто не увидел.
- Скоты! - расконспирировала себя истошным криком Валентина. Это было выше ее сил, забыв про кожаное пальто, она посыпалась вниз по лестнице натыкать носом в место преступления Клавку и ее хахаля. Мало того, что наркоманы и алкаши превратили подъезд в отхожее место, еще и ухажеры Клавкины будут гадить безнаказанно!
- Я подотру, сейчас подотру! - испуганно запричитала Клавдия.
Петрович тоже смотрел виновато. Симпатяга ротвейлер он, в отличии от алкашей и наркоманов, имел совесть и ему было стыдно за содеянную лужу.
- Петрович пешком по лестнице не ходит, а лифт не работает, - лепетала Клавдия, - ему всего пять месяцев, дите...
"Вот чудило! - зло думала Валентина, спускаясь по лестнице. - Ей бы, дуре, мужичка завести, пока Лешка по командировкам мотается, она собаку придумала..."
УМНОЖЕНИЕ СТРАСТЕЙ
У Федора Ивановича Шаброва было две пламенные страсти: бани и женщины. И третья, производная, - помножить горячую первую на обжигающую вторую. Эффект от арифметического действия был крутой. Как-то в банно-любовный жар с топором ворвался свекор бабенки, с которой Федор Иванович делил деревенский пар. Быть бы Федору Ивановичу несортово порубленному среди тазов и мочалок, не вонзись топор при убийственном замахе в низкий потолок. Что позволило банному гурману пусть не сухим, но живым выскочить из передряги. В другой раз в порыве страсти Федор Иванович был прижат напористой подружкой к боку железной печи. Раненым вепрем, круша на своем пути лавки, ведра и корыта, носился наш герой по предбаннику, следом обнаженной сестрой милосердия бегала обмишурившаяся в дозировке чувств деваха, причитая: "Феденька, родименький, дай мылом смажу..."
Пламенные страсти не являлись профессией Федора Ивановича. На хлеб зарабатывал ракетостроением. Мотался по заводам-смежникам, полигонам и военным частям. Ну, а на досуге парился с москвичками и ленинградками, пермячками и много с кем еще.
Женился Федор Иванович четыре раза. "Как Хэмингуэй!" - гордился он. Первая жена была цирковой гимнасткой. Гибкая как хорошо запаренный веник, но париться не уважала до ехидной иронии: "В баню ходят, кому чесаться лень". Со второй парился бы до гробовой доски, кабы не теща. Нет, в бане она Федору Ивановичу даром была не нужна. И вообще не нужна. "Если переступишь, однажды мелом разъяренный зять провел жирную границу перед входной дверью квартиры, в которой жил с женой, - пеняй на себя!" Теща переступила. Федор Иванович забрал банную шапочку и хлопнул дверью. Третья поболее Федора Ивановича любила хлестаться на полке.
