легкомысленно взялся помочь милой переводчице, прокомментировав загадочный список.
Проблема! Проблема хотя бы с точки зрения здравого смысла. И нам-то (каждому следующему поколению все больше) придется залезать в справочные издания (желательно устаревшие, легкомысленно выкинутые на свалку истории), чтобы объяснить западному читателю, с внятностью и точностью, к которой они приучены, суть того или иного недоступного им понятия.
Например: «Герцеговина Флор», Землячка, «Челюскин», Зоя Федорова…
То же ли это самое, что и наше детское усилие прочесть в комментариях к «Трем мушкетерам», сколько лье в луидоре или когда Ришелье любил Рекамье?
Почему-то — не то же.
Про «Герцеговину Флор» еще можно рассказать… Как Сталин разламывал папиросу, набивал ее табачком трубку. А что сказать им о «Челюскине»? Что это — пароход или исследователь, кто такой Отто Юльевич Шмидт и зачем его спасать первым Героям Советского Союза?.. Что сказать им о Землячке?.. Что она член КПСС с 1896 года, в то время как сама КПСС — с 1952-го? Что такое ВКП и маленькое «б»? Или что zemlуа по-русски означает «ёрс» (или как там по-голландски), а «землячка» — соотечественница по малой родине… или что она работала в наркоматах РКИ и НКПС… И что такое наркомат, и что такое РКИ, и что такое НКПС…
Лучше тогда о Зое Федоровой… Что она была настоящая кинозвезда тридцатых годов, что имела роман с американским военным атташе, за что и села, что дочь ее, красавица Вика, родилась там, а потом уехала к папе туда? Или что бедную Зою жестоко убили в собственной квартире при крайне странных и сомнительных обстоятельствах? Или что снималась она, уже пожилая красавица, в роли школьной уборщицы в детском фильме по сценарию того же Юза Алешковского («Кыш и два портфеля») и он ей признался в той любви, которую испытывал к ней до войны, а она ему сказала: «Дорогой мой, тогда все меня любили».
Поэтому попытка прокомментировать для иноязычного читателя все советские слова, употребляемые Алешковским, была бы не только громоздкой, но и бессмысленной не только потому, что этого никто, кроме нас, не поймет, но и потому, что и сами-то мы этих слов не знаем и не понимаем, а лишь катаемся по этому скользкому ассоциативному слою, как по льду. И комментарий требуется уже не только при переводе с языка на язык, но и при переходе от поколения к поколению. Кому еще что-то говорит слово «Лумумба», тому уже ничего не говорят слова «Паша Ангелина».
Советские слова в тексте Алешковского следует воспринимать как непереводимые в той же мере, в какой непереводим мат. Если непонятно — значит, ругается, а звучит неплохо. «Маршал Чойбалсан» — разве не «еб твою мать», а Лумумба — разве не способ?..
Ну зачем им засорять голову тем, что мы сами так готовно из нее выкидываем? И что это объяснит им? И как нам самим себе объяснить, почему в нас навсегда застряли слова, ничего не значащие и в таком количестве?
Что из всех этих слов сохранится для нас в языке, когда наконец минует вся эта эпоха? Тайна. Опять загадка.
Вот к примеру, загадка, с детства занимавшая мое воображение. Почему замок — английский, горки — американские, булавка и булка — французские, а сыр и хер — голландский?
Какая нация могла бы предпочесть чужой… своему? Из какого опыта (реального, исторического) могло родиться такое странное предпочтение?
Долго гадал — и вот догадался. Петр! Петр Великий. Двухметровый Петр. Это ведь он навез голландцев, брил бороды, заставлял носить парики, делать книксены, сам звался херр Питер и всем другим велел величать друг друга херрами. Уж так его ругали, так возвеличивали, так честили… Два века миновало, забыли и голландцев, и Петра, а хер — остался жить в языке, отдавая должное историческим заслугам и того и тех — в виде самого глубокого почтения, которое только может оказать народ.
Что у нас с вами есть голландского?
У стенки. В очках и без очков. 1997
Папа и мама.
Москва. Начало 30-х
Лежу за решеткой в кроватке сырой…
Красногорск, ул. Диктатуры. 1929
Будущий позор родителей.
Москва, 1929
С братом Марком. Москва, 1936
Отец. 30-е годы
Ораниенбаум. В учебном отряде подводников. Перед погружением в лагерь. Стою второй вверху справа. 1950
Обрастаю после отсидки. 1953
Алеша с мамой, Ириной Никифоровой.
Коньково, 1968
С Алешей в Коньково, 1968
С Алешей спустя 22 года в Штатах
Последняя пьянка перед свалом. А. Битов, О. Шамборант, Алеша.
Москва, 1979
В одном из национальных парков глубинки США. 1989
С семьей Льва Лосева. Нью-Хемпшир, 1987
Клубника счастливой брачной жизни.
Кстати, это фото Стаса Намина
Ирочка — «одна души моей отрада…» — после рыбалки. США
После грибной охоты на Кейп-Коде.1987
С любимым другом мистером Яшкиным. Коннектикут. 1998
Кот слизывает остатки кудрей
Сын Алеша и пасынок Данила. 1991
Ты меня любишь?
С А. Битовым и Г. Плисецким после 12 лет разлуки. Москва, 1989
С великим наездником России Мишей Фингеровым. 1990
