— Ты чё, здесь ночуешь, золотарь? — тут же спросил старший сержант Буков. — А не охренел ли ты? Деды там кросс бегают с полной боевой выкладкой, а ты тут кости паришь и первым моешься?
Боря продолжил молча одеваться, стараясь не обращать внимания на выпад. Поглядывая не его форму «не по уставу», одни и другие отпускали шуточки между собой «о привилегиях». Но почти каждый менял своё мнение, когда становился под душ и с удивлением обнаруживал, что оказывается, можно нормально помыться, не настраивая долго воду.
— Глохни, Бук, — донеслось от старшины Яшина. — Он нам воду по-человечески сделал. Нормальный пацан. В столовке пахал всю ночь. Ты видел новую проводку? На голову со штукатуркой не падает. А сегодня впервые ни одна лампочка не взорвалась, когда выключатель щёлкнул по утру.
— Да какого лешего ему летнюю форму то дали? А мы как ебанаты в зимней бегаем? Мне скидывать уже нечего, Яш.
— Это рабочая, — буркнул Боря, поднялся и действительно ощущая себя человеком в форме по погоде, добавил с улыбкой. — Пожалуйста.
Часть солдат рассмеялась. Буков отвернулся, мылясь и переключил внимание на призывников.
— Мойтесь хорошо, духи. Прописывать сегодня будем. Традиция! Но если кто вздумает снова насрать в душевой, сразу в траншею закопайтесь! А первого я сам закопаю, кого без фуфайки найду в строе.
Рота заржала.
Боря ощутил нечто вроде благодарности, устало улыбнулся со всеми. Цепляя рабочий пояс на летнюю форму и подхватывая в охапку зимнюю, он уже собирался вернуться в казарму, но… всё испортил прапорщик.
Ворвавшись в душевую с берёзовым веником наперевес, он закричал во всю мощь лёгких, видимо, чтобы каждый слышал среди льющейся воды.
— Глобальный, драть тебя в три шкуры. Вижу, есть свет в части. Значит, тебя боженька в обе руки поцеловал. Так чего с пехотой моешься? Идём в хозблок! Я уже баню запарил.
Количество осуждающий лиц в этот момент умножилось. Из душевой Борис выходил как оплёванный.
— Нихера себе, тут помылся, теперь и там помоется. Самый чистый на районе походу, — проводило в спину замечание какого-то призывника, что тут же заработал себе дополнительные баллы, тогда как весь труд сантехника мгновенно обнулился.
Боря покраснел лицом, и догнав прапорщика уже на улице, буркнул:
— Зачем вы так?
— Как? — изобразил непонимание прапорщик по фамилии Кот. Стоило ли говорить, кто по-другому его никто и не звал?
Лысый, противный старикан, доживающий свой век в военной части сразу не понравился Борису.
— Открыто…
— А у нас что, секреты в части? Ты это брось. Нет никаких секретов. Моя баня, кого хочу, того и зову.
— Ну… Вы же получается подставили меня перед ротой.
И тут Кот раскрыл карты, излив обиду, а заодно погладив рукав летней формы:
— А зачем вы с капитаном залезли в хозблок ночью и всё там перерыли без меня? Я сначала за сердце схватился. Думал, воры. Потом смекнул, что швабру только украли. Тупые какие-то воры.
— Я не лазил! — возразил Борис хозяйственному старику. — И вообще всё это для починки душевой!
— Ну видишь, ты человек дела. Но и я обещал, что как наработаешь, так и помоешься. Кот сказал — Кот сделал.
Боря проглотил замечание. А прапорщик добавил чуть тише:
— А что втихаря ты в баню сходишь или в открытую, это дело временное. Всё всплывёт наружу, — тут он угрожающе скосил брови с сединой на переносице и добавил. — Поверь мне, сынок. Лучше всё делать в открытую.
Вручив веник в руки до кучи солдату, Кот поспешил вперёд, к хозблоку.
У прапорщика как понял Глобальный вскоре, была своя правда. Ежегодные траты штаб распределил в основном в сторону приобретения целых ящиков лампочек для столовой и во всём прочем в хозблоке наблюдался острый дефицит. А простые «лампочки Ильича», которые принято было называть одноразовыми в части, почему-то перестали взрываться поутру, и как назло грозили стать долгоиграющим ликвидом. Прапорщика это не радовало… Зато радовала баня.
Боря оставил вещи в закутке хозблока и с веником наперевес вошёл в парилку. Баня оказалась сауной. Электропечь с камнями поверх для длительного жара выдавала температуру в районе ста градусов, что было недостаточно для бани на дровах, но достаточно для комфортного прогревания костей. Пара не ощущалось, воды не подольёшь, но махать веником можно.
Засев на верхнюю полку, Боря едва не уснул от расслабления. Вдыхая медленно, пришёл к выводу, что всё не так уж и плохо. Вся жизнь — опыт. Вместе с повышением категории слесаря меняются и его обязанности. Чем выше разряд — тем сложнее выполняемая работа и тем выше требуемые стандарты. Так что придя в военную часть сантехником второго разряда, он должен был стать всего лишь мастером на все руки, чтобы меньше косились и больше уважали. А на старика бесполезно обижаться. Он всё как надо сказал. Тут много ума не нужно, чтобы понимать. Достаточно лишь прогреться в сауне и остыть.
Боря невольно вспомнил Степаныча. Остро захотелось позвонить старику, справиться о здоровье, но сотовый в тумбочке без денег и разряженный всё равно, что кирпич. Все мысли вскоре, однако, кончились, потому что в хозблок нагрянул повеселевший капитан.
Гусман нашёл Бориса в единственном душе, что был пристроен сбоку от сауны и представлял собой мини-помывочную, горячую воду куда поставляла не печь из сауны, а та же котельная, что и во всю воинскую часть. И как есть вручил поднос с булочками с корицей.
— Вот тебе и завтрак, не благодари.
— Гусман, драть тебя семерым и одному смотреть! — прикрикнул прапорщик, пока Боря весь в мыле не знал куда деть поднос из рук. — Ещё раз в хозблок ночью залезешь, пеняй на себя.
Капитан повернулся к прапорщику, хмыкнул и заметил:
— Родина прикажет, я ещё и не туда залезу. Молчал бы, Кот, в тряпочку. Ты тут один на всю часть чистым ходил. А ключ я под отчёт брал.
— А ну вон отсюда, честный мне тут нашёлся! Сейчас не погляжу, что капитан.
— Честь имею, — козырнул Гусман и подмигнув Глобальному, исчез за дверью.
— А с ней надо дружить! И чтобы швабру вернул! — крикнул вдогонку Кот.
Боря кашлянул и вручил поднос с булочками перевозбуждённому прапорщику.
— Угощайтесь.
Не то, чтобы он горел желанием отдать весь завтрак первому попавшемуся вредному деду, но тот выглядел расстроенным. Да и руки освободить нужно, чтобы помыться как следует.
Когда же Боря отмыл всю грязь, прапорщик вручил ему новое полотенце. А на столике рядом с булочками встали две кружки и тарелочка с вареньем с парой ложек, что автоматически означало приглашение к чаепитию. Прапорщик, завозившись, включил электрочайник и подмахнул рукой.
— Давай что ли, почаёвничаем.
Просить дважды не пришлось. Ещё тёплые булочки с корицей таяли во рту и быстро уменьшались на подносе. Первую Боря проглотил всухомятку, вторую с вареньем. А третью и четвертую ещё под кипяток в кружке. Пятая пошла тяжело, но под разговоры. Только этот разговор быстро прервался. В хозблоке вдруг стало темно. И маленькие оконца не справлялись с освещением.
Прапорщик, жуя булочку, заученным движением достал свечу из стола, чирканул зажигалкой из переднего кармана. Стало светлее, и даже уютнее.
— Ну вот, опять пробки выбило. Когда одна баня, ещё нормально. Или, когда один чайник. А вот обе уже не тянут.
— Кажись, я понимаю в чём дело.
— Чегой то?
Боря, насытившись и почти полностью одевшись, добрался до выданного фонарика, включил.
— Ну вот, пригодился. Не зря доверили.
Кот ухмыльнулся. С фонариком Глобальный быстро нашёл щиток, открыл и пригляделся.
— Ну как и думал. Тут на пять киловатт входная мощность.
— И что делать?
— Да всё просто. Автоматы поставить надо и мощность хотя бы до пятнадцати повысить. С заменой, работы на час-два. Но автоматов у меня нет. Через магазин надо.
— Калаш пойдёт? — усмехнулся прапорщик. Но Боря вставил на место пробки и свет вернулся. А вот желание шутить у прапора нет.
