Послушай, Витя, ты не смог бы мне достать интенсаин?.. А в больнице?.. А на отделении?.. А у знакомых?.. Один флакон... А полфлакона?.. А четверть?.. Завтра в четыре. У диспансера. Адрес радостного заведения?.. Ступакова, четыре, трамвай двенадцать, два, шесть. Все-таки – два флакона?.. Ну хорошо, один. Ну ясно, ясно, половину. Ну черт с тобой, четверть. Только раздразнил.
Что, уходим, хозяева хотят спать?.. Значит, уходим, хозяева хотят спать. И сосед уходит? Как же я останусь, когда все уходят? Тоже уйду. А что это там белеет?.. Кусочек, пожалуйста, на посошок... (Жует.) Мнь-а! Мнь-а! Вкусненькое...
А что это там ребенок ест?.. Все, идем. До свидания. Спасибо. Будем заходить, а как же. Теперь-то уж точно.
Какая лестница темная... Что это у вас в портфеле твердое как камень?.. Диссертация? На какую тему? Идеальные объекты в физике... А вы сами где?.. В институте полупроводников? Постойте, мне там что-то было нужно... Ой! Мне там что-то было нужно... Ничего, ничего, я сяду в ваш трамвай. Вы скоро выходите?.. Мне там что-то было нужно... Не отворачивайтесь, вы меня забудете! Ай-я-яй!
У вас лекарства?.. Нет. Лекарства не у вас. Телефон?.. Не у вас. В универмаге?.. Никого. На санэпидстанции?.. Тишина... А где у вас знакомые? Только в своем институте? Может, у них есть знакомые в управлении гостиниц? Вы кто? Философ? Так же был один философ... Вы второй... У вас в буфете что-нибудь необычное?.. Сайра?.. Кета?.. Бок?.. Стойте, стойте! Ну, сходите, сходите!.. Да нет, я не схожу. Не имеет смысла. Какой холодный вагон.
Товарищ водитель, я случайно попал не в тот трамвай, я впервые в трамвае, я из деревни. Вы не могли бы в виде личного одолжения чуть дальше остановить? Приостановить? Вон возле того камня... А мне там удобней, за угол, и я попадаю... Ну, лично для меня... Ну, для меня... Лично... Во-во-во!.. Камень, камень!.. Не быстро, вы меня уроните (Равнодушно.) Спасибо большое.
(Двигает головой вслед за метлой дворника.) А вы не могли бы здесь подмести лучше? Вот здесь, возле моей двери? Пожалуйста. Ну, лично для меня... А теперь здесь. Протрите, пожалуйста. (Вращает головой, следя за тряпкой.) Так... И песочком... А сейчас я пройду. Спасибо.
Он вошел в свою квартиру, закрыл дверь и в темноте затих.
Утро страны. Воскресное. Еще прохладное. Потянулась в горы молодая интеллигенция. Потянулись к ларьку люди среднего поколения. Детишки с мамашками потянулись на утренники кукольных театров. Стада потянулись за деревни в зеленые росистые поля. Потянулись в своих кроватях актеры, актрисы, художники и прочие люди трудовой богемы и продолжали сладко спать.
А денек вставал и светлел, и птицы пели громче, и пыль пошла кверху, и лучи обжигали, и захотелось к воде, к большой воде, и я, свесив голову с дивана, прислушался к себе и начал одеваться, зевая и подпрыгивая.
Умылся тепловатой водой под краном. Достал из холодильника помидоры, лук, салат, яйца, колбасу, сметану. Снял с гвоздя толстую доску. Вымыл все чисто и начал готовить себе завтрак.
Помидоры резал частей на шесть и складывал горкой в хрустальную вазу. Нарезал перцу красного мясистого, нашинковал луку репчатого, нашинковал салату, нашинковал капусты, нашинковал моркови, нарезал огурчиков мелко, сложил все в вазу поверх помидор. Густо посолил. Залил все это постным маслом. Окропил уксусом. Чуть добавил майонезу и начал перемешивать деревянной ложкой. И еще. Снизу поддевал и вверх. Поливал соком образовавшимся – и еще снизу и вверх.
Чайник начал басить и подрагивать. Затем взял кольцо колбасы крестьянской, домашней, отдающей чесноком. Отрезал от него граммов сто пятьдесят, нарезал кружочками – и на раскаленную сковородку. Жир в колбасе был, он начал плавиться, и зашкворчала, застреляла колбаса. Чайник засвистел и пустил постоянный сильный пар. Тогда я достал другой, фарфоровый, в красных цветах, пузатый, и обдал его кипяточком изнутри, чтобы принял хорошо. А туда две щепоточки чайку нарезанного, подсушенного и залил эту горку кипятком на две четверти. Поставил пузатенького на чайник, и он на него снизу начал парком подпускать...
А колбаса, колбаса уже сворачиваться пошла. А я ее яйцом сверху. Ножом по скорлупе – и на колбаску. Три штуки вбил и на маленький огонек перевел.
А в хрустальной вазе уже и салатик соком исходит под маслом, уксусом и майонезом. Подумал я и – сметанки столовую ложку сверху для мягкости. И опять деревянной ложкой снизу и все это вверх, вверх. Затем пошел из кухни на веранду, неся вазу в руках. А столик белый на веранде сияет под солнышком. Хотя на мое место тень от дерева падает. Тень такая кружевная, узорчатая.
Я в тень вазу с салатом поставил, вернулся на кухню, а в сковородке уже и глазунья. Сверху прозрачная подрагивает, и колбаска в ней архипелагом. И чайник... Чайник... Снял пузатого и еще две четверти кипяточку. А там уже темным-темно, и ароматно пахнуло, и настаивается. Опять поставил чайник. Пошел на веранду, поставил сковороду на подставку. Затем достал из холодильника баночку, где еще с прошлого года хранилась красная икра. От свежего круглого белого хлеба отрезал хрустящую горбушку, стал мазать ее сливочным маслом. Масло твердое из холодильника, хлеб горячий, свежий. Тает оно и мажется с трудом. Затем икрой красной толстым слоем намазал.
Сел. Поставил перед собой вазу. В левую руку взял хлеб с икрой, а в правую – деревянную ложку и стал есть салат ложкой, захлебываясь от жадности и откусывая огромные куски хлеба с маслом и икрой.
А потом, не переставая есть салат, стал ложкой прямо из сковороды отрезать и поддевать пласты яичницы с колбасой и ел все вместе.
А потом, не вытирая рта, пошел на кухню, вернулся с огромной чашкой «25 лет Красной армии». И уже ел салат с яичницей, закусывая белым хлебом с красной икрой, запивая все это горячим сладким чаем из огромной чашки. А-а... А-а...
И на пляж не пошел. А остался дома. Фу... сидеть... Фу... за столом... Скрестив... фу... ноги... Не в силах отогнать пчелу, кружившую над сладким ртом... Фу... Отойди...
Так я сидел... Потом пошел. Ходить трудно: живот давит. Стал шире ставить ноги. Дошел-таки до почтового ящика. Есть газеты. Одну просмотрел, понял, что в остальных. А день жарче... Накрыл посуду полотенцем, надел на бюст легкую безрукавку, на поясницу и ноги – тонкие белые брюки, светлые носки и желтые сандалии, на нос – темные очки и пошел пешком к морю.
Навстречу бидоны с пивом. Прикинул по бидонам, двинул к ларьку. Минут через десять получаю огромную кружку. Отхожу в сторону, чтобы одному. Сдуваю пену и пью, пью, пью. Уже не могу...
Отдохнул. Идти тяжело. Уже полпервого. Поджаривает. На голове шляпа соломенная. В руках авоська с закуской и подстилкой.
Блеснуло. Узенько. Еще иду. Шире блеснуло. И уже блестит, переливается. Звук пошел. Крики пляжные, голоса: «Мама, мама...», «Гриша, Гриша!», «Внимание! Граждане отдыхающие...» А внутри пиво, салат... Фу!.. Ноги стали в песке утопать. Снял сандалии, снял носки. Песок как сковорода. А!.. Зарылся глубже. О! Прохлада. Занял топчан. Сел. Раздеваюсь. Сложил все аккуратно. Палит. Терплю. Солнце глаза заливает потом. Терплю, чтобы потом счастье. Медленно, обжигаясь, иду к воде.
А вода, серая от теплоты, звонко шелестит и накатывается. Не стерпев, с воем, прыжками, в поту кидаюсь... Нет! Там же не нырнешь. Там мелко. Бежишь в брызгах. Скачешь. Ищешь, где глубже. Народ отворачивается, говорит: «Тю».
А ты уже плывешь... Холодно. Еще вперед. Набрался воздуха и лег тихо. Лицом. Глаза открыты. Зелено. Тень моя, как от вертолета. Покачивает. Рыбки-перышки скользнули взводом. А-а-ах! Вдохнул. Снова смотрю. Там ничего. Песок и тень моя. Как от вертолета. А-а-ах! Снова воздух, и поплыл назад.
А когда выходишь, то, невзирая на пиво, и салат, и сорок лет, вырастаешь из воды стройным, крепким, влажным. Ох, сам бы себя целовал в эти грудь и плечи...
Нет, не смотрят. Ну и черт с ними. Ай, песок, ай! Бегом к топчанчику. И животом вверх. И затих.
Опять слышны голоса: и «мама», и «Гриша», и «граждане отдыхающие», «а я тузом пик», «он у меня плохо ест»... Звуки стали уходить. Пропадать...
– Вы сгорели, молодой человек!
А! Что?.. Фу! Бело в глазах. Побежал к воде. И, раскаленный, красный, расплавленный, шипя, стал оседать в прохладную сероватую воду. Проснулся и поплыл.
Какое удовольствие поесть на пляже! Помидоры я макал в соль. К ломтику хлеба пальцем прижимал котлетку, а запивал квасом из бутылки, правда, теплым, но ничего. Помидоры в соль. Кусочек хлеба с котлеткой, молодой лучок в соль и квас прямо из бутылки.
Какое мучение одеваться на пляже! Натягивать носки на песочные ноги. А песок хрустит, и не стряхивается, и чувствуется. В общем – ой!
Шел домой. Уже прохладней. Солнце садится куда-то в санатории. На дачах застилают столы белыми скатертями и женщины бегают из фанерных кухонь к кранам торчащим. А из кранов идет вода. Дети поливают цветы из шлангов. Собаки сидят у калиток и следят за прохожими. Полные трамваи потянулись в город. С гор пошла молодая интеллигенция. Очереди от киосков разошлись. Стада вернулись в деревни. И медленно темнеет воскресный день.
