«Посмотри, как необычно расцвечено небо сегодня, какой интересный свет. Совершенно неподвижные облака. Они двигаются, конечно, ты права. Но в какой точной последовательности.
Очень необычная была у нас неделя, которая завершила прекрасный месяц. И вообще год был удачным. Необычайно удачный год. (Тут недалеко, что и жизнь удалась.) Мы с тобой прекрасно живем (это надо сказать). Гораздо интереснее, вкуснее и праздничнее остальных, ты согласна? (Спрашивать здесь нельзя. Надо утверждать!) Ты согласна! Я тоже.
А Новый год встречаем на Богдана Хмельницкого. Потрясающе! Будем заглядывать в окна, наблюдать за людьми. Это очень интересно. Рад за тебя. Готовиться надо уже сегодня. Отберем окна, подготовим квартиры, наметим точный план. Выход из дома в двадцать три ноль-ноль, встреча Нового года с шампанским, возвращение домой в целых двадцать четыре часа и праздничный новогодний сон».
В этой торжественной жизни не поймешь, то ли вы ее считаете идиоткой, то ли она вас. Но как красиво, черт возьми!
Случайно попав в ресторан после многолетнего перерыва, она застала там мужа своей сотрудницы, начальника дорожного управления. С тех пор у нее заасфальтирован двор, отремонтированы окна и двери, проведены телефон и горячая вода, а дом назначен на снос.
Затем она выследила какого-то начальника в гостинице под чужой фамилией. Представилась знакомой жены и в ужасе выскочила.
Рыбу и дичь ей завозят до магазина. Апельсины сынок уже не может. Мужа воротит от одного вида бананов. А от индейки, что томится сейчас в духовке, они обломят только лапки.
Теперь она слоняется за городом, ищет кого-то по промтоварам.
Товарищи! А если ей не поддаваться? Ну и пусть сообщает.
Вот она, наполненная жизнь! После тусклой недели литературной работы. Наконец...
Солнце ударило из зенита. Вчерашнее стоит столбом. Трудно вспомнить, так как невозможно наморщить лоб. Только один глаз закрывается веком, остальные – рукой. Из денег только то, что завалилось за подкладку. Такое ощущение, что в руках чьи-то колени. Несколько раз подносил руки к глазам – ни черта там нет. От своего тела непрерывно пахнет рыбой. Чем больше трешь, тем больше. Лежать, ходить, сидеть, стоять невозможно. Организм любую позу отвергает. Конфликтует тело с организмом, не на кого рассчитывать. Пятерчатка эту голову не берет: трудно в нее попасть таблеткой. Таблетки приходится слизывать со стола, так как мозг не дает команды рукам. Дважды удивился, увидя ноги. Что-то я не пойму: если я лицом вниз, то носки ботинок как должны быть? И сколько их там всего?
И хотя галстук хорошо держит брюки, видимо, несколько раз хотел во двор и, видимо, терял сознание. Видимо, не доходил, но, видимо, и не возвращался.
И что главное – немой вопрос в глазах. Моргал-моргал – вопрос остается: где, с кем, когда и где сейчас? И почему в окне неподвижно стоят деревья, а под кроватью стучат колеса?
Будем ждать вспышек памяти или сведений со стороны.
Нас обливает презрением категория специальных женщин.
Администраторы, дежурные, телефонисты, официанты, няни, врачи, кассиры, не старые, не тупые, не темные. Среднего возраста и образования, безглазый верх, сиплый голос, пропитый выдох, прокуренные пальцы! Что-то вроде парика. О фигуре речи нет – хотя есть тело, низко сидящее на кривых кавалерийских ногах, втиснутых в каблуки. Запах дорогих духов перебивается табаком, вином, сапогами.
По примеру древних греков лисистратов я обращаюсь к вам, мужички! Клянемся! Взявшись за шею, наклонившись в круг – в древнем греческом танце сиртаки, – клянемся!
Даже после дальнего плавания или службы на Севере, даже если очень нужен номер в гостинице или даже билет на поезд к мамане отбыть, даже если вы глубоко и затаенно страдаете от неказистой внешности, прикрытой кишиневским плащом, и жизнь своей мозолистой рукой вот-вот разыщет ваше горло, – и в этом невыносимом кульминационном виде не подходите вы к ним вплотную, не устраивайте им удовольствия, мужички, мужчины, парни боевые, рвущие узду, – стой!
Что может быть хуже презирающего конторского хама-холуя? Только женщина из этого подвида. А наличие чудовищной груди и пожарной помады ничего не обещает, ибо никакая темнота не скроет убожества духа, а вспышка света оскорбит твое зрение презрительным лицом с желтыми зубами. Встреча с ней подсудна, как любовь пожарного со студентом.
Матросы! К вам, одуревшим от качки и хорошего питания, обращаюсь я! Клянемся! Общаться с ними только на непреодолимом расстоянии вашей вытянутой руки.
Офицер-лейтенант-гардемарин, не торопись! Иди погуляй, постой у Пушкина, покрутись у вокзала. Твое счастье бегает повсюду, а несчастье сидит там, за прилавком, и сипло дышит, колыхая тремя банкетками.
Пусть нас ищут, мужички, какие мы ни есть, а если захотим и договоримся, то нас тоже будет очень не хватать, и, чтоб выманить нас на свидание и соблазнить, суровая дама будет впадать в огромные расходы. Женщина мужского типа противна природе, как лающая корова. Пусть так и бегают в поисках нас. А мы у своих, у маленьких и беззащитных, у женственных и благородных.
И пока эти круто не развернутся лицом к людям, пока в глазах не сверкнет доброта и в тексте слов не появится обещающий оттенок, – клянемся, как древние греки, с трудом живущие сейчас, что ни одна женщина указанного вида не коснется нас любым своим пальцем. И музыка любви для них не заиграет. И мужеподобие, поднимаясь вверх, пробьется бородой и лысиной, которая не мешает настоящему мужчине, но окончательно гробит бывшую женщину.
Пусть мы без джинсов, но у своих, пусть без пива, но на свободе.
А у нее в кладовке бара грохочет червь, похожий на фарш, трижды пропущенный через мясорубку. Это ее муж. Пусть он и занимается этим черным неблагодарным делом!
О чем я хотел спросить вас?..
Так... На это вы все равно не ответите...
От этого вы страдаете так же, как я...
Это вас не интересует, как и меня...
Тут вы мне не добавите... Собственно, у вас те же источники...
На это вы все равно не ответите...
Об этом и слова не скажешь...
Об этом вы тоже ничего не знаете...
Ну а это мы знаем все...
И все-таки спасибо за разговор.
Коммуникабельность через герметичность.
Я квартиру не убираю, я ее просто меняю.
Любимая женщина обросла ладошками, как деревцо.
И в жестких, и нежных, от детских до взрослых.
И стоит, шепча ветру: «Дуй сильнее! Пусть старые облетят!»
Мадам, мы с вами прекрасно дополняем друг друга. Я умный, веселый, добрый, сообразительный, незлопамятный, терпеливый, интеллигентный, верный, надежный, талантливый...
Ну хоть пять минут в сутки подумайте о себе плохо. Когда о тебе плохо думают – это одно. Но сам о себе пять минут в день... Это как тридцать минут бега.
В этой любовной спешке он содрал с себя белье раньше пиджака.
Он мне рассказывал,
как однажды на пустынном берегу под Керчью,
в страшную штормовую ночь,
когда ревело море, метались тучи
и проблеск маяка почти не виден,
ровно в три часа
его дико потянуло в Америку
Продолжалось это примерно пятнадцать минут.
Затем море успокоилось,
тучи пропали,
и он остался, в чем был.
Летал я лет пять назад на этом самолете. Так хорошо сидел. Смотрю, бегает какой-то юноша по салону.
– Как вам, удобно, неудобно?
– Удобно, – говорю, – очень.
Он взял и укоротил промежутки между сиденьями. Теперь неудобно. Каждый свой ответ надо обдумывать!
Общество наше, не то, в котором мы все состоим, а то, которое образуем, было подвергнуто тщательному наблюдению. Там обнаружено появление одиноких личностей сороковых с лишним годов. Эти люди, куда со всей силой входят женщины, пытаются вести беседы, затрагивающие вопросы политики, жалуются на сердце, тоску, вздыхают часто, смотрят наверх, не могут подать себе чашку чая. При появлении молодых женщин проявляют некоторую озабоченность, оставаясь неподвижными, которая вытесняется жалобами на тоску, сердце, некоторые вопросы политики, лечения.
Глубокое недоумение вызывает внезапно затанцевавший сороковик.
Женщина-сорокапятка одинока, полногруда, золотозуба, брошиста, морщевата, подвижна. Легко идет на контакты, если их разыщет. Танцует много, тяжело, со вскриком. Падает на диван, обмахиваясь. Во все стороны показывает колени, ждет эффекта. В этой среде особенно популярны джинсы, подчеркивающие поражение в борьбе с собственным задом, женитьба на молодых, стремительно приближающая смертный час, и тост за здоровье всех присутствующих. Второй тост – за милых, но прекрасных дам – предвещает скучный вечер со словами: «А вам это помогает?.. Что вы говорите?..»
