– Тоже удумала у кого грамоту искать, – зашептала Рите, вполглаза косясь на старушку. – Да это ж, небось, ушатая[84] лимитчица с рожденья! Тёмная вся! Просвети хоть по части картишек эту развалюшку… Выходи на связь!
– Бабуль, – тоскливо тянет Рита и срезает крашеным коготком колоду затёртых карт на краешке стола, – а хошь, за две остановки научу тебя в…
– Во что? Во что? – вытягивает лицо старушка.
Рита унывно повторяет, но я не рискну назвать те карточные игры.
– Деточка, к чему тебе эти карты? К чему тебе эти серёжки?
Клавдия сторожко наставила ухо.
Уши греет, подслушивает.
Старушка повернулась к ней.
– Да знаете ли вы, что носить серьги вредно? Это не я, это немецкие учёные говорят. В мочке уха находятся рефлектогенные зоны, связанные с внутренними органами. Долгое ношение серёг приводит к заболеванию этих органов. Носить можно по три часа в сутки и обязательно снимать на ночь. Детям вообще носить нельзя!
Клавдия ералашно вломилась в амбицию:
– Да лезла бы ты со своими учёными в сосновый тулуп![85] Родному дитю возжалеть?! Да я свою разряжаю покрепша училки-мучилки! А ты мне указывать? Дочкя с пяти годков с рыжими ушами[86] бегая и – где она больная? Да здоровейше её нету во всей параллели!
Клавдии показалось, что свёрток на столике заворочался. Она опустила взгляд. Ей примерещилось, что видный из бумажного свёртка зажаренный молодой поросёночек в панике похлопал вытаращенными глазёнками и машинально потянул в себя торчавший изо рта пук зелёной петрушки.
«Как бы ещё не заверещал… Кругом чужие люди… Сраму… – опало думает Клавдия. – Может, махнуть его в окно?… Вот такие мы! У нас всего завал! На наш дорожный век нам и курятинки хватит!»
Из окна ударил дух близкого химзавода.
Клавдия быстро закрыла окно.
– Вот дярёвня! Вот вонища!.. Этих деревенских хоть духами францюзскими затопи, всё одно деревенский ароматий не перешибёшь!
«Эх, Мотря! Как и поворачивается язык! Деревенька тебя кормит-поит. Была б ты без деревни такая бугристая?» – подумала старушка и холодно уставилась на Клавдию.
Отрывисто, режуще спросила:
– Сама-то давно из деревни? Давно ли из грязи да в князи выстегнулась?
Клавдия почему-то вдруг растерялась и ничего не нашлась ответить.
А старушка тем временем, властно смахнув край постели Клавдии на колени, наседала:
– Выметайсь с моего места! Я садилась с тобой… Уже час жмусь у твоих ног, всё жду, когда ты кончишь жевать в три горла. Да ты, похоже, будешь бесконечно мять до морковкина заговенья!
Говорит так старушка и зло выставляет билет.
Да, место это старушкино.
"А что ж тогда мой аспид? – смято думает Клавдия. Аспидом она звала мужа. Под синим массивным профилем на руке, так прозрачно напоминающем Клавдию, у него была вытатуирована жалоба: «Мамочка, это вот она довела меня до могилы!» – Ох, аспид! Бегал сам за билетами. Клялся-божился – места наши нижние. А выходит, одно над одним".
Делать нечего.
Клавдия трудно перетаскивает свою постель на верхнюю полку. Оперлась на неё, разбито пялится в окно.
– Ритуль, – устало говорит она, – что ж мы с тобой за хрюшки, что не можем залезти на вторую полку?
Рита равнодушно и немигающе смотрит на мать и молчит.
Где-то в степи поезд зацепился за столб.
В окне – петля дороги, у переезда грузовик с краном.
Шофёр провёл нетвёрдой рукой по губам, закрыл глаза и затянул отчаянным голосом, посылая Клавдии знаки счастливой души:
– Дава-ай, ми-и-илка,
Эх, гро-об закаже-е-ем.
Ка-ак помрё-ё-ём,
Та-ак вместе ля-яжем…
Деловой пламенный призыв шофёра выпихивает Клавдию из тупика.
– Милушок! – в грусти бросается она к открытому окну. – Помоги! Подсади своей бандурой на вторую полку!
Шофёр широко разбрасывает руки.
Из кабины его оглобельки видать далеко в обе стороны.
– Я что, дорогая моя недвижимость? Я завсегда согласный войти в интерес с женским классом. Но у моего краника грузоподъёмность недостаточна. Надорвётся-с!
Клавдия сердито захлопывает окно, на вздохе роняет Рите:
– Не жили хорошо, нечего и начинать…
Духота спала-блаженствовала на пустой постели на верхней полке.
А под нею, прилепившись друг к дружке, томились Клавдия с Ритой. Так и просидели всю ночь двумя крутыми буграми.
Но вот и дорожные терзания позади.
Весёлая, радостная Клавдия хлопочет у летней плиты в саду.
В виду моря!
На стол под яблоней ставит перед дочкой чашку манной каши. Подаёт с ложки.
Рита крутит головой.
Поталкивает, шлёпает ложкой мать в локоть:
– Здесь не хочу! Полезли на крышу, Евтихиевна!
Клавдия зацветает богатой улыбкой.
На крышу, так на крышу!
Как-то кроху Риту уговаривали всем семейством съесть вторую ложку каши за маму. Рита впервые топнула ножкой и заявила, что уступит только на крыше.
С той поры, приезжая в гости в деревню, мать кормит Риту завтраками, обедами, полдниками, ужинами только на крыше. Если однажды Рита пожелает, чтоб ей манную кашу подали на маковку Останкинской телебашни, мать не посмеет отказать, заберётся и туда. У материнской любви устава нет.
Кряхтит, ойкает Клавдия – следом за Ритой взмащивается по ненадёжной лесенке на пологую крышу сарая.
Тихонько усаживаются.
С минуту, обмирая от восторга, любуются они панорамой моря.
Потом Клавдия тихо дует на ложку с кашей, несёт Рите.
Рита благосклонно принимает. Каша нравится.
Рита лезет к матери подкрепить этот радостный факт поцелуем, и они – проваливаются.
Слабодушных прошу не волноваться.
Я угадал ваше желание и подстелил своим героиням не то что охапку – воз свежего душистого сена! Чтобы долго им не лететь, туго забил сарай сеном до самого верха.
Так что мать с дочерью свалились в мягкий аромат лета и счастливо расхохотались.
– Хрю-хрю? – извинительно спросила снизу благодушная хавронья.
Её вопрос я осмелюсь лишь подстрочно перевести как «Вы кто?»
– Хрю-хрю! – прощебетала в ответ Рита. – Свои! Да свои!!!
В пряной прохладе сена Рита скоро уснула и уронила руку на грудь матери.
Матери жаль будить дочку.
Не двигаясь, Клавдия долго смотрела в пролом крыши на чистое небо. Слушала море, слушала охавшую внизу от жары хавронью.
Мало-помалу неясное чувство вины засверлило, затревожило Клавдию. В чём она виновата? Перед кем?
Перед дочерью?
Перед выброшенными в вагонное окно свёртками с добротным харчем?
Перед бабунюшкой в обдергайке?
«Интересно, а как она вызнала, что я деревенского разлива? Или птаху и без паспорта видать по полёту?… Да, и я, и Рита родом отсюда, голохватовские. Всего десятое лето в городе… Куда ни залетишь, а душа домой кличет всегда…»
Сон закрыл ей глаза.
Ей нигде так сладко не спалось, как на сеновале.
Д о м а.
1994
Дороже здоровья только лечение.
А.Тарасов
Операционная.
Стол.
Молодой хирург развалил страдалика, как кабана, искренне подивился нежданно открывшемуся в лёгкой дымке внутреннему миру больного и забыл, что делать дальше. Он срочно вспомнил, что все свои знания забыл в непрочитанном учебнике.
Делать нечего. Надо бежать на свидание с учебником.
Он торопливо содрал с головы нелепо нависавший в изломе бывший белым то ли поварской, то ли шутовской колпак, на бегу швырнул в угол также бывший белым халат и побежал.
Прибегает – районная библиотека ушла в декрет вместе с библиотекаршей.
Соседняя капремонтируется.
Центральная санитарит.
А уже вечер.
А дом рядом.
А по видаку скоро очередная серия «Богатые тоже плачут».
Ну как пропустишь?
И он побежал смотреть богатые слёзы.
Когда хирург пришёл снова в операционную, больного на столе не было.
Откуда-то из недр тишины придавленно горевала музыка.
Он выглянул в окно.
По улице брела похоронная дивизия.
И впереди, как знамя, несли на руках бывшего больного.
«Чёрт побери этих больных! Какие нетерпеливые пошли! Потерпел бы! Полежал бы на столе какой денёк… Не пашут же здесь на тебе! Для этих же барбосов стараешься! По последнему медписку хочешь отоперировать. А прибегаешь – он уже на кладбище отъезжает. Ну куда спешат? Ну куда спешат? Разлёгся в гробу как анафема! Маши не маши, даже пальчиком не шевельнёт в ответ. Горде-ец. Закушался дядя!»
1994
Что ж так спится на заре
Маленькому Грише?
Это кто там при Луне
Ночь гулял по крышам?
Грише крыши надоели.
Орлом в небо взвился
И по Млечному пути
В санках прокатился.
В прятки он играл с Луной.
Со звёздами скакал.
Загулялся.
И домой под утро прибежал.
Крепко Грише спится.
Вальс звёзд снится.
Видит в танце крышу.
Кто ж разбудит Гришу?
11 февраля 1997. Воскресенье.
