И вот в один из арестов его комиссарами, - а они все хотели докапаться: действительно он заблудившийся человек или лютый враг Советской власти? - пошли станичники, чтоб в очередной раз его отбить... Сказали, что он никакой не враг, а - герой, что так воевал за правое дело, что ему при жизни памятник надо ставить, что в одном бою четырнадцать матросов зарубил. Или сдуру кто сказал, в пылу ляпнул или по детскому неразумию - сами запутались, забыли, кто с кем и на чьей стороне воевал?... Но - сказали, хотели защитить. Ермакова, конечно же, сразу по этому факту и расстреляли...
Прочитал я обо всем этом в газете и к Ерёмичеву пошел... Тема-то его, а он ушами прохлопал, промахнулся, другой человек за него написал. Говорю:
- Ерёмичев! А ты знаешь, что за Григорием Мелеховым реальный человек стоит - Харлампий Ермаков?
- Какой такой Ермаков? - всполошился он.
- А такой, что в одном бою четырнадцать красных матросов зарубил и глазом не моргнул! - и газету ему протягиваю... - А ты, шолоховед, опоздал! Другой исхитрился и написал, а ты - промахнулся...
Стушевался Ерёмичев.
- Ну ты же знаешь, - говорит, - все эти материалы - секретные, под спудом лежали. Ногти до крови обломаешь, пока доберешься...
Вижу, загоревал...
- А ты все равно добирайся, приподымай эти спуды, раз шолоховед, надо быть первым в своем деле! А эта публикация о Шолохове, может, самая существенная изо всех, какие были.
Взял он газету, прочитал и еще больше запереживал, запил... Жены его уже с ним не было. Она в Германию уехала и ребенка с собой забрала, Лешку... Там еще раз замуж вышла, еще одного родила... Ерёмичев по этому поводу сильно переживал. Особенно за Лешку, сына... Он никак его не хотел в Германию отдавать, но не смог отстоять... А тут еще публикация эта про Шолохова и Ермакова.
Стал ходить по общежитию выпимши, часто - крепко, и кричать:
- Я Харлампий Ермаков, суки! Я четырнадцать матросов наземь ссадил... - и плакать. Сильно ему этот образ в душу запал, и мне - тоже.
А потом в Литинститут пришла новая власть... И скоро в общежитии массовую чистку провели - от лишних людей избавились. Многих хороших людей попросили... И Колю Шипилова, и Борю Гайнутдинова с детьми, и Ерёмичева, и многих-многих еще... и меня - тоже. Где - пинками, где как... Двери взламывали и вещи вон выкидывали, в мусоропровод, если не успел подобрать... Так и пришлось уходить... Но жалеть - не приходиться, потому что все в общежитии коренным образом поменялось, сам дух тот ушел безвозвратно.
А Ерёмичев кричал, когда выгоняли:
- Я - Харлампий Ермаков, я четырнадцать человек положил! И еще столько же положу! У меня - не заржавеет! - только никто его не боялся.
КАВКАЗ
Когда началась война между Грузией и Абхазией, то грузины на абхазов жестко поперли, как гитлеровцы жали, что мы думали: все, не выдержит маленькая Абхазия... Но абхазы ничего, не прогнулись, отстояли свободу и независимость. Грузия хотела ее под своим крылом оставить, но Абхазия наотрез отказалась, сказала, что у самой крылья есть. Не захотела к Грузии примыкать, лучше - к России.
Вячеслав Ананьев во время этих событий знаменитое стихотворение написал из двух строк: "Нази, Нази! Опять вертолеты летят..." И правильно. Что бодягу-то разводить? Все умное и глубокое всегда можно в двух словах выразить. Как китайцы или японцы - напишут всего три строчки, а все остальные потом несколько столетий разгадывают: что они сказать-то хотели? И все никак разгадать не могут, зубы пообломают и так и умирают ничего не добившись... Конечно, обидно, зря жизнь прожили.
Так и Вячеслав Ананьев разродился стихотвореньем, не хуже японца с китайцем. Стихотворение "Абхазия" называется, тем военным событиям посвящено. А он за Абхазию сердцем переживает. Хорошо ее знает, особенно Пицунду. Он там два раза в Доме творчества отдыхал по бесплатной путевке от Литфонда. Наградили за хорошую учебу. Отдохнул там, куда с добром, попил вина абхазского - вдоволь, всласть... Как живой обратно в Москву выбрался сам не знает... Тоже - загадка. И Абхазия - загадка. Конечно, жалко ее Грузии отдавать, пусть она лучше с Россией остается. Россия ей - друг.
А вообще, проблема эта - дележа и захвата территорий - трудная, и зачастую трудно решить: чью сторону принять? Вот мы в Литинституте - и с грузинами, и с абхазами учились, и тех, и других хорошо знали. Грузины славные ребята, с нами на одном курсе рука об руку шли... Грузинки все сплошь красавицы и все - из княжеского рода. А грузин - он один был грузинчик молодой, семнадцати лет, тоже - князь, князек молодой, не дорос еще маленько до князя.
Разве ж можно о них тогда подумать было, что они такое вытворять начнут? Абхазию под себя загребать, а сами под Турцию и Америку полезут... Да ни за что!
И абхазов знали. Не так хорошо, как грузин, но одного очень хорошо знали - Аслана Зантария. Он нам другом был, почти братом стал. Поэтом ушел из института, и скоро война началась. Он для нас воплощением всей Абхазии был - честный, благородный и мужественный. Вот с ним мы и общались. Нам других абхазов можно было и не знать. Нам в нем Абхазии с избытком хватало.
Аслан у нас на первом курсе в колхозе командиром отряда был. Там мы его и узнали как надо, и зауважали, а он к нам соответственно отнесся. Он уже на третий курс института перевалил, все хорошо знал: и колхозные будни и литинститутскую жизнь при свете дня, и ночные бдения в общежитии. Так что лишним трудом нас в колхозе не баловал, чтоб, не дай Бог, не перетрудились и на учебу сил хватило. Понимал, что мы, как люди творческие, не только работать любим, но и отдыхать. Вот так и работали, не перетруждаясь, и отдыхали на славу, и все с выдумкой, с фантазией.
А работа - глупая была: картошку из-под комбайна собирать. А как ты ее, бедную, соберешь, когда дождь день и ночь хлещет, а трактора всю пашню перемесили? Много в болоте-то можно насобирать? То-то и оно. Найдешь одну, две, да и та вся исковерканная.
Кому такая картошка нужна? А начальство колхозное приедет посмотреть. "Ничего, - говорит, - добрая картошка, на спирт пойдет, мы из нее спиртягу выгоним". Ну на спирт так на спирт, нам-то что?
А курс у нас хороший был, дружный. Парни все, костяк основной, люди взрослые, сложившиеся, лет по двадцать пять каждому, уже мужики давно, а самым взрослым Володя из Астрахани был, он так совсем уже матерым учиться поступил. "А раз так, - сказали ему, - тогда ты и будь комиссаром отряда", политруком, значит. А тогда без политрука - нельзя было, чтоб все у нас по полической части нормально было. Он и стал комиссаром. Ничего комиссарил, никого к стенке не ставил, не расстреливал... И винцо не переводилось, и девчонки все красивые были - с ума сойти!
Так что они вдвоем нами и руководили, а мы все - заместителями были... А работать, получалось, некому было! Ну да ничего, сами колхозники работали тоже не бей лежачего, а нам зачем хлестаться? Еще нахлещемся за жизнь, все - впереди.
Однажды на поле я спас Аслана. Говорю это без всякого хвастовства, как факт. Ехали мы в тракторной тележке, подбирали корзины с картошкой, ccыпали в кузов, разговаривали о чем-то, смеялись...
Тележку трактор тащил - "Беларусь", пыхтел, елозил по грязи... Аслан на бортике сидел, курил, спиной к трактору... Вдруг трактор резко тормознул на яме и так же резко дернул вперед, поехал... Аслан, как сидел на бортике - так и повалился спиной, полетел по инерции вниз головой между трактором и телегой, под самые колеса... Я - рядом стоял, успел поймать его за пояс, за ремень, почти за это самое... И держу крепко! У Аслана только ноги вверх торчат, так и едем...
Сколько проехали - не знаю, но пока докричались до водителя, пока он тормознул, пока вытащили командира - ладони у меня мокрые стали, а у Аслана лицо побелело... Конечно, не очень-то приятно вверх ногами над колесами висеть. А не схвати я его вовремя - неизвестно, чем бы это закончилось, если бы до смерти не задавило, то покалечило бы точно. Мы по этому поводу ни слова не сказали друг другу и дальше поехали, как ни в чем не бывало... Все и без слов ясно. После этого стал я ему другом, а он - мне.
После окончания первого курса Аслан настойчиво приглашал нас с Володей к себе в гости, в Сухуми. И мы действительно собирались... А планов в то время много разных было, и радужных в том числе. Хотели и по Золотому кольцу России проехать, и на Русском севере побывать, и, конечно, в Абхазию и Грузию съездить, раз приглашают. Но поездка к Аслану, увы, не состоялась. И другие задуманные поездки тоже не сложились. Увы. Человек всегда задумывает одно, а на деле получается другое. После первого курса мы с Володей поехали в творческую командировку на Алтай. Володя, чтобы поглядеть, я - чтоб добраться до дома, не было денег на билет. А так мне выдали командировочные... С горем пополам, но хватило.
А после второго курса мы с Володей опять хотели посетить Абхазию и Грузию, но... в итоге поехали к нему на Волгу, под Астрахань... А потом Аслан повздорил с кем-то, пошел на принцип и бросил институт, уехал домой... А скоро началась между Грузией и Абхазией война... Аслан Зантария сражался за свою родину с грузинами. Командовал отрядом бойцов. А потом нам сказали, что он погиб. Вертолет, в котором он летел со своей группой и родным братом, сбили грузинские боевики. Мы искренне переживали. Погиб, как герой, за освобождение родины. Хорошая смерть. Краше и придумать нельзя. Аслану Зантария - память и слава.
