Мы не смеемся над вами, мы смеемся над собой.
Ведущий ликвидированной передачи заявляет, что он получает мешки писем, мол, продолжайте, вы меня вылечили в больнице… Да, представляю как его там лечили. Не хватает денег, говорит ликвидированный ведущий.
Не хватает денег, чтобы нанять еще более талантливых авторов…
Не дай бог, сценарий кончится и на вопрос: «Как вы поживаете?» – гость ответит: «А вы?» И будет тупик до следующего «Доброго вечера». Если учителям не платить зарплату.
О! Если б учителям платили, шли бы мешки не с письмами, а с мукой. Ну что делать? Пишут о том, что видят.
Еще чуть-чуть и слабым девочкам без штанов будут писать: «Я два года не получаю пенсию. Такое настроение. Спасибо вам!..»
А вокруг повальные выборы и юбилеи, гуляют губернаторы и артисты. Между выборами и юбилеями – полная тишина. Работают, видимо, в регионах, добивая действительность. Раз в пятьдесят лет мэры поют с артистами и раз в четыре года артисты копают с мэрами.
Хорошо хоть артисты перестали баллотироваться… Попадая в Думу, как в милицию, исчезают окончательно. Кто не в Думе, тот в тюрьме.
А на экране все поют и стреляют. А нам уже не то, чтоб все равно, но и не то, чтобы хоть как-то… Хотя конечно… Но уж больно много. Такое количество звезд и смертей отупляет.
Количество ведущих, беседующих друг с другом, переварить невозможно. «Что такое интеллигентность?» – спрашивает один другого. «А что такое грамотность?» – спрашивает второй у третьего. «А что такое умный человек?» – спрашивает третий.
Как им помочь? Кого им показать? Они же только друг друга видят.
Когда говорят о взятках в ГАИ – «а к нам приличные люди не идут». А куда они идут? В общем, хотелось бы как-то попасть в то место, где они собираются.
НТВ раз в неделю сообщает нам, что мы думаем о том, что с нами будет. Это сообщают нам, готовым спросить у любого, что с нами будет. И того, кто обещает сказать, тут же выбирают в губернаторы. Но он за этот секрет держится, как за больной живот: пусть выберут на второй срок.
Девочки, играя внешностью, пытаются ею заслонить последние известия. Глядят в камеры, как в зеркало, прихорашиваясь и выпячивая, и мы все слушаем сквозь губки и зубки: кого убило, где упало, кого разорвало. И заканчивается все это сексуальнейшей борьбой циклона с антициклоном, со всеми ручками и ножками в районах стихийных бедствий.
С большим интересом следим мы за рассуждениями и чертежами президента, бесконечно веруя, что его интуиция подскажет ему, когда у нас появятся деньги, когда начнется нормальная жизнь.
Надо отдать должное нашему президенту, он хорошо и просто может объяснить то, что понимает сам. Ему подскажет интуиция, а он подскажет нам.
Ни литература, ни телевидение сегодняшнюю жизнь не поймали. А просто обман большой и общий стал мелким и распространился.
Наша главная задача – вынести то, что наши беды кому-то приносят деньги. Мы покупаем растерянно то, что не хотим, удивляясь богатству тех, у кого мы это покупаем. Этот простой механизм остается по ту сторону экрана.
А на экране только «купи-купи». И чтоб втюрить жвачку, надо снять штаны и без штанов угадывать и петь бывшие мелодии, иначе кто ж узнает, что в этой жвачке все, что ему по вкусу, с жуткой улыбкой этой жвачной девицы, которая снится миллионам в их кошмарных снах о свободе. Да и женщин у нас не хватит под такое количество прокладок, и мужиков под перхоть… На сколько еще времени нам хватит голых женщин, чтоб заменить хлеб, учебу и зарплату учителям?
– Так что такое одетая женщина? – спрашивает один ведущий у другого. – Не знаю.
В общем, я думаю, если на экране начали петь наши любимые артисты – все! Нам хотят что-то продать. Закончили петь – продали!
А мы на этом рынке, как черная ворона среди белых чаек: подпрыгиваем, озираемся, и к воде рванем и от воды побежим. А вокруг галдят, рвут, хватают, едят. А мы и нырнуть не решаемся, и на песке не сидим, и еще другого цвета, и не умеем ничего. И совсем, совсем дети. Нас так долго воспитывали себе на пользу разные вожди…
В общем, успехов вам, как сказал телеведущий фальшивомонетчику на шестом канале.
Будем рады вас видеть.
Все равно, кроме вас, видеть нечего.
А если просто и твердо сказать себе: «Заткнись!»
На ожидание неприятностей, на сами неприятности и на предчувствие неприятностей уходит масса времени, и в результате вся жизнь.
Но не это главное.
А главное то, что неприятности происходят регулярно и точно в назначенное время, как раз чтоб ждать следующих. Это первое.
Многого стоят и попытки предвидеть самое худшее. Здесь вообще ума не надо. Чуть воображения, легкое расстройство желудка и можете ждать назначенного самим собой срока. То, что вы кличете, придет обязательно.
А с вашим умением предвидеть радость и вызывать счастье, вся жизнь будет состоять из ожиданий, бед, и приступов уважения к себе:
– Я это все предвидел!
Да! Ты даже предвидел старость. Ты даже предвидел свою смерть, ахнув от собственной мудрости и перестав смеяться за много лет до этого. И полжизни третировал близких. И полжизни отравлял окружающую среду. Вместо того чтобы как-нибудь однажды просто и твердо сказать себе: «Заткнись! Все будет хорошо!»
Ребята, мы смеяться перестали частным образом – только централизованно. Вот 15-го он приедет и нас рассмешит. А он-то смеется от нас. Вначале мы этим смешим его, а потом он этим смешит нас.
Почему затих смех в подвалах и на кухнях? Где хохот в тюрьмах и больницах? Я когда-то страшно смеялся на похоронах. Оттого, что было много народу и все старались быть печальными.
Я хохотал и острил потрясающе. Высочайшее кладбищенское вдохновение. Сейчас даже похороны стали печальными.
Ну, дни рождения само собой. Дни рождения на самом деле похороны и есть. Попытки развеселиться не имеют причины. Все глядят на именинника как на покойника, и он встречно глядит так же. То есть он видит свои похороны. Слова те же и выступающие.
Это полезно, но не весело. Куда-то делось веселье к чертовой матери. Молодежь под паровой молот трясется на танцплощадках. Не обнимая, не прижимая и не записывая телефон. У них хохот вызывает все – штаны сползли, зуб выпал, глаз вытек, до туалета не дошел. Хохот дикий, смеха нет. Кто-то хочет в Тамбов, остальные под это танцуют.
Начальники давно перестали веселиться – как взяли на себя ответственность, так и перестали. Садятся в ряд и перед ними выступают. Их надо сначала отвлечь от нашего тяжелого положения. Потом увлечь нашим тяжелым положением, потом развлечь – нашим же тяжелым положением. Затоптанные трупы предыдущих артистов уже сидят с ними за столом. Остался ты, которому сейчас оторвут все, чем смешил. «Не развеселю – хоть поем», – решает артист и лезет в зубастый красный зал.
Хорошо веселится армия. Тихо слушают. Громко хлопают.
Смеха нет, овация есть. Что они там слушали, с кем перепутали, кого им объявили – неизвестно.
Свободнее всех зэки. В нашей стране во все времена зэки свободнее всех. Если нам нечего терять, то они потеряли и это, и хохочут как ненормальные.
Если женщина попала в концерт – успех такой… Сразу видно главное, что они потеряли.
Богатые смеются быстро и глазами показывают. «Кончай, слушай, за столом доскажешь». И начинается застолье.
– Что у тебя с рукой? Ты почему не наливаешь?
– Застольная, стремянная, контрольная.
Мужчины стоя, женщины до дна.
Выпьем за ПЗД, то есть за присутствующих здесь дам.
– По часовой за каждого, против часовой за всех.
– Выпьем, чтоб подешевело все, что подорожало!
– О! Прокурор пришел. Где был? Расстреливал?
Анекдоты пошли. Один расскажет, второй расскажет, остальные замолкают, пытаются вспомнить свой. В конце и смеяться некому – каждый вспоминает свой анекдот. Это не веселье – это возбуждение. «Возбуждено», – как говорит прокуратура. Женщины возбуждены, мужчины осуждены.
Особое веселье – ночью на улице. Ночные бабочки, поменявшие райком комсомола на тротуар, возбуждены. Мужчины возбуждены. Очередь девиц, очередь мужчин – обе движутся, поглощая друг друга.
Мужики волнуются. Чем дольше копил, тем больше выбирает.
Но сумерки. Они в полутьме. Хитры, козявки. То есть очертания четкие, а возраст не проступает. Возьмешь фонарь – получишь возраст. Если долго копил, будешь расстроен. То есть опять жена лучше.
Мужики, тьма наш друг!
Так я насчет веселья. Оттого что мы хмурые, жизнь лучше не стала. И еще мы хмурые. Слезы настолько не влияют, что можно перестать плакать – хуже не станет. И глаза наконец отдохнут.
– Как жизнь?
– Хреново. – И улыбнулся прославленной отечественной однозубой улыбкой.
– Как дела?
Смахнул слезу. Расхохотался. И все весело, и все понятно.
Итак! Ввиду того что хмурые лица на жизнь не влияют, а юморист приедет только на один день, смеются все!
